Страница 66 из 75
- Ладно. Буду больше доверять себе и меньше бояться безумия.
- Ты не похож на безумного.
- Терапевт мне то же самое говорит.
- Все равно не веришь?
- А как?..
Лу начал говорить о безумии, потому что как раз перед этой сессией ему и приснился сон о ребрах - где он пытался спасти от безумного убийцы девушку, а в результате оказывался с окровавленных свертком в руках и нес его неизвестно куда в поисках помощи.
М. предложила взять точкой входа этот сон, то место во сне, где он показывает ребра своей подруге.
- Вспомни, как ты плачешь там, вспомни свое состояние...
Почти сразу Лу понял: это же они напрямую к "улитке" суются, вот так сразу... И он даже готов - но необходимо, чтобы они оба понимали это. Важно сказать об этом вслух, договориться с М. Лу испугался, но еще ничего не предпринимал, чтобы остановить процесс. Он покачнулся назад, потому что внезапно нахлынула сильнейшая слабость и потеря фокусировки. Он поднял палец, чтобы остановить работу и сказать: мы идем к "улитке", видишь, как я падаю.
- Нет, ты не просто падал назад, - сказала М. - Это было круговое движение.
- Так, как я обычно падаю вправо, по кругу? Ну да, это она.
- А все-таки ты не теряешь глазами "отвертку", работаешь до последнего.
И они продолжили.
Он чувствовал, как теряет контроль, как расфокусируется взгляд, размывается, растворяется в пространстве он сам - как будто теряет плотность, расплывается. Накатывала слабость, клонила упасть - круговым движением, по спирали. Он изо всех сил напрягал тело и сжимал кулаки, чтобы удержать взглядом "отвертку".
Потом сидел - спокойный, уверенный, что он в порядке, но на самом деле уже в оцепенении, и дышать нормально стал только с команды.
В перерывах М. каждый раз спрашивала, может ли, готов ли он вернуться туда опять.
Он сползал вниз, почти ложился на диван, вытянув ноги на пол, отдыхал. И они шли дальше.
После очередной порции работы ему захотелось лечь и свернуться, почти так, как он лежал в двадцатой сессии - на влажном бетонном полу. Он просто лег и не шевелился. М. спрашивала о чем-то, но Лу не хотел отвечать, не хотел думать, совсем не хотел. Он стал шевелить себя, чтобы не застревать в оцепенении. Оно было пугающе прозрачное, в нем было совершенно нормально, просто не хотелось ни шевелиться, ни думать. Но потом захочешь подумать или пошевелиться - и уже приходится делать заметное усилие, чтобы сдвинуться. И Лу нарочно пошевеливал себя, чтобы оно не затвердевало.
- Нет, мы не можем так работать. Сядь. Давай посмотрим, что там.
Он сел и стал смотреть на "отвертку" - и оцепенение снова овладело им.
- Что это было, когда ты дернулся?
Лу вспомнил не сразу.
- Это я испугался.
- Чего?
- Того, что там. Дернулся и сильно втянул живот, да. Я забыл про это...
- Попробуй сделать так животом еще раз?
Он сделал, и сразу понял, про что это, и поднял руки, ладонями вперед, останавливая работу.
- Я знаю. Знаю в общих чертах. Но я совершенно не хочу знать подробности. Это опять там, где-то у них, и со мной делают что-то очень плохое.
- Встань, походи.
...
Он снова повторил, что подробности знать не хочет совершенно.
- Сегодня не хочешь, - сказала М.
- Вообще не хочу.
...
- Я понимаю, что все равно придется, видимо, проходить через эти подробности, потому что никак не обойти. Но сегодня мы не будем, как-нибудь потом.
Лу держал руку перед собой и смотрел в нее и говорил, как будто читает записанное на ладони.
- Что ты так делаешь, - спросила М.
Он ответил, глядя в ладонь:
- Это не законченный жест. Надо смотреть в ладонь, так можно не видеть что-то большое, на что не хочу смотреть, и видеть его уменьшенное на ладони, как на маленьком экране. Потом нужно сжать кулак, спрятать и убрать это. Я знаю за собой такой жест, когда говорить о чем-то неприятном приходится, или хочется скрыть свои чувства, в общем, такая штука. Это я не себя прячу от собеседника. Это я прячу что-то от себя.
И снова стал говорить, что сегодня об этих подробностях они работать не будут, повторял это в разных формах и не мог остановиться.
- Ты как будто меня убеждаешь, но я и не собиралась ничего такого делать.
- Я оправдываюсь... Я должен мочь. Вообще все и в любой момент.
- Мачо с ранчо...
И Лу заметил, что кулак, в который он спрятал то, о чем не хочет работать, он упирает в бедро, ну как обычно, caballero.
...
Он смотрел и думал: это "улитка", это опасно, я хочу, чтобы у тебя был ключ. Мой личный код от моей "улитки". Чтобы ты могла вернуть меня оттуда.
Потом он отвернулся и сказал, что почему-то очень хочется плакать.
...
- Из-за того, что мы много ходим в очень тяжелых местах, и приходится много плакать и давать себе переживать много боли, и все на глазах у партнера, в его руках... Я теряю свою позицию равного, я застреваю в слабости, в уязвимости, в своей нужде в поддержке, заботе, защите. Это необходимо и очень правильно сейчас прожить, но я теряю себя, свою взрослую силу.
- Африка - туда же. Молодой, неуверенный в себе... Боже, как я устал. Это все мое, мои реакции, это я - но я уже успел быть другим, это уже мне не по росту. Я очень соскучился по себе самому, взрослому и сильному, уверенному. Я хочу обратно всё то, что у меня уже было там и уже было здесь.
...
И когда М. завершала сессию, Лу подумал, что ощущать себя слабым - неплохой способ защититься от того, что валится на него, как гранитная плита, вместе с пониманием назначения "улитки". Быть маленьким, лопоухим, слабым, дурачком. "Посмотрите на меня, где я и где это всё". Очень надежный способ держаться подальше от страшного. От того, кем он был, что он мог и что с ним сделали в конце концов.
И когда он подумал об этом, ему стало бесконечно грустно. Кажется, об этом ему и хотелось плакать: об этой гранитной плите, о собственной силе и ответственности, о своей судьбе.
Записки сумасшедшего: День субботний
Просто пришли косить траву на большой школьной спортивной площадке рядом с домом, а я как раз почти уснул, я почти никогда не сплю днем, но когда друг спит, я порой тоже задремываю рядом.
И тут они со своим жужжанием и завыванием - почти под окно добрались. И ни туда, ни сюда. Жужжит, воет, прямо под окном, и никак не убирается дальше.
Не знаю, что где перемкнуло, но я оказался в какой-то мутной горячей безысходности. И в ней был текст: это будет слишком долго, ты все равно не выдержишь, какой бы ты ни был сильный и подготовленный, это будет настолько долго, насколько нужно, чтобы оказалось слишком долго для тебя, у нас достаточно времени и ресурсов, когда-нибудь ты не выдержишь.
Пытался отмахнуться, но только сильнее затягивало.
Попытался рассказать другу. Оказалось - почти не дышу; проорался, продышался, потихоньку отпустило.
Косилки продолжали завывать, но мне уже было все равно, как и обычно.
Не мог понять, что так перемкнуло. Меня обычно не раздражают косилки, я могу и не заметить, или выругаться с досады - не более того. Что заснуть не дали - я и не любитель спать днем.
А тут как будто невозможно вырваться из этого, хоть об стену бейся.
- Тебе небось и спать не давали, - сказал друг.
Да уж не без этого. Чего только со мной не делали. Карусель-карусель...
Неокончательный диагноз: Дай мне руку
Он записывает:
"У меня нет слов, чтобы передать этот ужас. Но я и не хочу его никому передавать. Достаточно того, что это произошло со мной".
И все-таки ему хочется не оставаться одному в этом ужасе.