Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 25 из 75

- Отрицание, гнев, что там дальше?

- Не помню, - сказал он. Он не хотел вспоминать стадии проживания горя, и все равно не мог ни отмахнуться, ни вспомнить.

А потом почувствовал песок. Влажный песок близко к воде. И как он стоял на коленях и набивал рот этим песком и жевал его. И это было так, что делаешь что-то, что угодно, чтобы утишить боль, и не чувствуешь ничего, песок там, что угодно... Не чувствуешь. Набить чем-то рот, забить, чтобы не кричать. На берегу. На пустом пляже. Он видел этот пляж, маленький уголок между скал. Там сосны за спиной, море и небо. И он стоял там на коленях, почти ничего не чувствуя, только песок во рту - механически так.

Он вымотался, стал впадать в мутное отупение. М. говорила: встань, пройдись по комнате. Выпей воды. Он делал, что она говорила, и уверял, что с ним все в порядке, но по голосу слышал сам, что это не так.

- Растерянность и дезориентация, - сказала М.

Ему действительно казалось, что с ним все в порядке, потому что он не замечал и не чувствовал своего состояния.

- Ты как будто не пускаешь куда-то, - сказала М. через десять минут. - Вопрос, кого? Если меня, то я и не прошу. Можешь не рассказывать мне ничего.

Он сразу отозвался:

- Я не знаю, что я делал. Мог ли я что-то сделать, делал ли, возможно ли было что-то сделать, делал я или не делал и почему. Я не знаю.

Он не мог выговорить: попытался ли я спасти его? Хотя бы - попытался ли? Страх и отчаяние затопили его, и так он подошел к тому, что следует за отрицанием и гневом, встал на краю разверстой пропасти вины.

Он не мог оторвать взгляда от М. - ему мерещился кто-то другой на ее месте, этого другого хотелось схватить ее за рубашку и трясти. Требовать. Умолять. Он не знал, было ли это на самом деле, действительно ли был кто-то, кто мог спасти Хорхе. И возможно ли было на самом деле предпринять хоть что-то, или ему только отчаянно хотелось в это верить. И тряс ли он этого человека, требовал ли, умолял ли - или это было всего лишь отчаянное желание, неосуществимое.

И в самом конце этой сессии он обнаружил: все, что он делает - напрасно и бессмысленно. Без причин и пояснений, одно острое чувство тщетности.

Тщетность была больше всего на свете. Он не знал, как ее пережить.

Разговоры на полях: Выбор цели

- Для чего ты ввязалась в это? На что ты надеешься, чего хочешь?

Вдумчиво, сосредоточенно М. говорит о двух моделях, о том, что для нее существует одновременно и "если это было на самом деле", и "если представлять кейс психиатру"; говорит о неправильности лечения человека от его личности. Говорит, что очевидно: чем глубже они погружаются в ту, давнюю и далекую реальность (какой бы сомнительной она ни была с точки зрения принятой картины мира), тем глубже и крепче укореняется ее клиент в нынешней здешней реальности. И сам становится крепче и здоровее, активнее и благополучнее. "Работать и любить", как завещал Фрейд, клиенту удается все лучше.

- Для меня, - говорит Лу, - твоя цель выглядит ясной и простой: уменьшение страдания.

- Да, - соглашается она. - Да, именно так. Мне кажется, не принципиально, в каком подходе делать такую работу. Зависит не от подхода. Это не самое главное. Главное - специалист, который решится с этим работать. Специалист, который рискует признавать наличие в мире трансгендеров...

- Например, - улыбается Лу.

- Да.

- И вообще, чего-то пока неизвестного, не описанного, не принятого, не утвержденного.

- Как бы то ни было, - говорит М., - я ориентируюсь на факт: самочувствие и жизнеустройство моего клиента становится лучше.

Неокончательный диагноз: Жажда

Он все еще рвется вперед, за каждым глотком памяти, готовый встречаться со страхом, горем, отчаянием снова и снова, если удается вынести из прошлого хоть немного знания о себе.

Он еще оценит милосердие забвения. Но это будет потом, через полтора года после начала работы с М.





Но пока еще жажда знания о себе, жажда памяти пересиливает накапливающуюся раз за разом усталость.

Записи первых сессий были приведены в хронологическом порядке, для того чтобы ты, читатель, мог видеть, как это начиналось, как открывались источники воспоминаний, как он получал доступ к этой горькой воде. Дальше сессии будут собраны по событиям или темам, которые их объединяют, чтобы яснее показать связи между ними. Хотя многое окажется собрано просто в случайном порядке - когда окажется слишком сложно вычленить самую главную связь. Потому что очень скоро всё окажется связано со всем - совсем как в жизни, - в одной сессии станут перекликаться разные темы, и между темами окажется множество связей, очевидных или подспудных, но неотменимых. Это будет нелегкое чтение, так что...

За мной, мой читатель, вернее - за ним.

Если хочешь.

In treatment: Хотя бы лучший

Пытался объяснить Анне разницу между мной и "ей".

- Понимаешь... Ей надо было быть отличницей. И делать все на отлично. А мне надо быть лучшим.

- И в чем разница?

- Ну, если требование - делать все на отлично, то неважно, как там другие, пусть бы и все сделали на отлично, и ты тоже на отлично - этого достаточно. А если должен быть лучше всех, то если кто-то еще сделал на отлично, то тебе надо как-то сделать еще лучше, хоть на три процента...

- Какое-то это очень... жестокое обращение с собой. Зачем это так?

Набычиваюсь, упрямо и жестко, а потом начинаю смеяться от неожиданного ответа. Он пришел из глубины, такой отчетливый и очевидный, и он не вписывается в "её" историю вообще никак. Говорю об этом Анне, объясняю:

- Я гей. Должен же я быть хотя бы самым лучшим.

- Хотя бы самым лучшим?

- Да, во всем.

- Ты как будто немного виноват в том, что ты гей?

- Гей предположительно тридцать восьмого года рождения не может быть немного виноват.

- Уууу... Угу.

- Раз уж я такой негодный сын... Должен быть хотя бы лучшим. Во всем остальном.

Записки сумасшедшего: Притяжение земли

Когда я учился психологии, чего только не было в группе, когда изучаемая тема каким-то образом касалась личных историй участников. И слезами обливались, и ругались непотребно, и скорбно молчали. И я в том числе, конечно.

Но единственный за четыре года учебы был такой день, когда я дважды выходил из класса, чтобы умыться и продышаться, потому что тело немело и теряло чувствительность, голова кружилась, и дышать было нечем. Это день, когда мы работали тему "Семья как система". Выходил, вынимал себя из дурноты: умывался холодной водой, старательно дышал, выходил на улицу и совершал короткий забег вокруг здания - и шел обратно... чтобы через час снова плескать в лицо из-под крана.

Что ж, после этого я посвятил отношениям с родителями - ее отношениям с ее родителями, наверное, - не один час в личной терапии, и в основном все больные места были исцелены, конфликты исчерпаны, воцарились принятие и любовь с благодарностью, хотя мне по-прежнему кажутся непозволительными некоторые их действия в отношении своей дочери (или не некоторые, а очень даже многие), но это уже не болит. Лечили-лечили да и вылечили. Отрыдал за нее. Рано или поздно это наступает, особенно если один из родителей умер, а другой живет в соседнем государстве, и видеться с ним получается не чаще раза в год на пару недель.

Но это - про нее. А что же про меня? Я об этом даже не думал. Как-то в голову не приходило, что не из яйца аистиного я вылупился и не из глины вылеплен, не Колобок и не Дюймовочка из семечка, кто-то должен был меня зачать и родить. Даже если нашли в капусте - кто-то ведь нашел, кто-то растил и воспитывал. Я не задумывался об этом.