Страница 14 из 18
– Девушка частенько приходит домой очень поздно, это нехорошо, вы не находите, уважаемая Евдокия Прокопьевна? – раздраженно произнес Борис и внимательно посмотрел в глаза вахтерши.
– Молодежь, что поделаешь. Весна. Разве это моя вина?
– Но это может зайти далеко, слишком далеко. И кое-кто может этим заинтересоваться.
– По существу вы правы. Возможно, вы правы и в данном конкретном случае, товарищ Кулагин. Марина Толоконникова – очень хорошая, чистенькая девушка. Трудолюбивая, приветливая, очень аккуратная. И рассчитывается за жилье всегда вовремя. Я это очень ценю. Но, вы справедливо сказали, ей надо бы побольше девичьей гордости, побольше женской сдержанности. Терпеть не могу сплетни. Но я уже не раз за последнее время встречала её в глухих переулках. Зачем ей появляться в сомнительных местах? Да ещё каждый раз с разными кавалерами. Если бы вы только знали, как мне всё это неприятно. У меня, честно говоря, есть и другие подозрения. Надо бы посмотреть её паспорт. То она Марина, то Мариула, кто она такая на самом деле? Она ведь в закрытой конторе работает и должна понимать… Вы первый человек, с которым я говорю об этом. Но, наверное, вы правы, придётся мне серьёзно поговорить с девушкой об этом напрямую и призвать, если чего…
– Зачем вы коверкаете и выворачиваете наизнанку мои слова? – сердито произнёс Борис. – Ничего такого я о Марине Толоконниковой не говорил. Я очень хорошо её знаю, и все ваши слова о ней – чистая неправда. Скажите, зачем вам так хочется опорочить эту скромную, трудолюбивую девушку? Если хотите послушать моего совета, искренне рекомендую вам, ни о чём таком с Мариной не говорить. Хотя кто я такой, чтобы советовать вам и вмешиваться в ваши дела с квартиранткой? Говорите ей всё, что сочтете необходимым. Только вначале задайте себе вопрос – почему я, Евдокия Прокопьевна, не оформила надлежащим образом договор сдачи внаем этой комнаты? И кстати, на каком основании вы используете колясочную как своё личное жилое помещение? Хотя и это тоже меня не касается, никак не касается. Спокойной ночи, – с этими словами он открыл дверь своей квартиры.
– Товарищ Кулагин, я вас умоляю, – закричала мадам Гаулейтер и подбежала к его квартире, взялась двумя руками за ручку, чтобы он не успел закрыть дверь. – Я вовсе не собираюсь именно сейчас с ней разговаривать, с Мариной Толоконниковой. Следует ещё понаблюдать за ней, ведь я только вам рассказала о том, что знаю. Есть ещё соображения. Но больше никто не знает. Вы тоже должны меня понять. Мы все, жильцы кооператива, хотели бы, чтобы в нашем доме были чистота и порядок. И, поскольку я вахтер, я только к этому и стремлюсь.
– Ах, вам нужны чистота и порядок? Если так, то вам перед правлением в первую очередь следует поставить вопрос об исключении именно меня из кооператива. Никакой чистоты в моей квартире нет. Ко мне ходят девушки сомнительного поведения и всякие липовые инспекторы, которые сами не знают, что им надо. Меня первого, вы поняли? – крикнул он, не оборачиваясь, и захлопнул дверь своей квартиры. Послышался робкий стук, потом ещё раз, но он не обратил на это никакого внимания.
Спать не хотелось. КГ решил дождаться Марину. Он приоткрыл входную дверь, чтобы услышать, когда Марина вернется домой и подойдет к своей двери.
Прилег на тахту и закурил. Надо бы наказать притворщицу мадам Гаулейтер. Ишь, сочувствует ему, а руку ведь не подала. Себе посочувствуйте, Евдокия Прокопьевна. Себя пожалейте, о себе плакать надо. Заявлять на неё в органы он, конечно, не будет. Это низко. И даже подло. А вот уговорить Марину, чтобы она уехала от Евдокии Прокопьевны – это было бы неплохо. Пусть ногти кусает. Такая добрая душа – вот вам чай с вареньем, вот вам шапочка. Не надо мне вашей доброты. Может, мне самому съехать отсюда? Обменять квартиру и переехать. Покинуть эту квартиру после нелепых утренних событий. Да нет, абсолютно бездарная, совершенно бессмысленная идея.
Он мотался по комнате, курил, несколько раз выходил в прихожую, как бы пытаясь ускорить приход своей соседки. Нельзя сказать, что он очень хотел её увидеть. Он даже не помнил толком, как она выглядит. Но поговорить уж всяко требовалось. Конец дня получился беспокойный, впрочем, как и весь этот день, с самого начала всё пошло наперекосяк. Уже одиннадцать. Он не поужинал и не пошёл к Кларе, хотя после работы ему очень хотелось навестить её и утешить. Всё-таки из-за него к ней приставали эти наглые стражники. Конечно, ещё можно сходить в какой-нибудь уютный ресторанчик или кафе в центре. До 12 часов можно найти симпатичное местечко. Как-никак, сегодня его день рождения. А потом можно и Клару навестить. Он так и решил сделать. Поговорит с Толоконниковой и пойдет в ресторан или кафешку, у него ещё будет время для этого.
Около половины двенадцатого послышались чьи-то шаги в коридоре рядом с квартирой соседки, кто-то звякнул ключами. Наверное, это Марина. Ещё несколько секунд – и она войдет к себе, закроет дверь, и тогда в этот ночной час доступа к ней уже не будет. А если он внезапно выскочит из своей квартиры, это может испугать девушку. Очень напугать. Что делать? Сердце стучало… Я теряю ее, а мне надо поговорить сейчас, и без всякого промедления.
– Мариночка, это вы? – его неожиданный крик прозвучал как мольба о помощи.
– Кто это? – спросила Марина, испуганно оглядываясь по сторонам.
КГ вышел к ней:
– Это я, товарищ Толоконникова.
– А, это вы, Борис Илларионович. Рада видеть вас, добрый вечер, – и она протянула ему руку.
«Очень нежная рука. Она, однако, весьма недурна собой», – подумал КГ, наблюдая, как Марина открывает свою дверь, зябко кутая худенькие плечи в шёлковую шаль.
– Я хотел бы иметь возможность обменяться с вами несколькими словами.
– Сейчас, именно сейчас? Вы не находите это странным?
– Я жду вас с девяти часов.
– Но я была на службе. Это моя обязанность. Мой патрон обычно поздно задерживается, а я секретарь и должна быть при нём. И потом, мы с вами не договаривались, вы меня ни о чём таком не предупреждали.
– Вы правы, конечно. Но повод для нашего разговора, первоначальная причина, так сказать, появился только сегодня. И вас уже не было дома.
– Ах, вот как! Даже интересно. Пожалуй, вы меня заинтриговали. В сущности, у меня нет возражений. Но только я ужасно устала, просто валюсь с ног от усталости. Зайдите на минуту. Постойте в прихожей. Только мы не сможем здесь разговаривать. Всех перебудим, здесь во второй комнате есть жилец, племянник Евдокии Прокопьевны. А может, и двоюродный брат. Мне, конечно, всё равно, если кого побеспокоим. Просто неловко за нас самих. Подождите, я зайду в свою комнату, зажгу свет, а в прихожей мы свет выключим. Заходите ко мне, – шепотом позвала она. – Вот так. Здесь у меня мы можем наконец поговорить. Садитесь.
Она усадила его на стул, на котором утром сидел инспектор. А сама осталась стоять у тахты, красиво скрестив стройные ноги. И даже не сняла вуалевую косынку с головы. «Зачем же она осталась стоять у тахты и не села, если она так устала?»
– Так о чём вы хотели поговорить так внезапно? Я вся в нетерпении. Может, вы влюбились в меня столь неожиданно? Думаю, что вряд ли, мы с вами толком и не видели-то друг друга до сегодняшнего дня.
– Возможно, вы опять скажете, что я зря вас побеспокоил, что это за обсуждения в такое позднее время, разве это так срочно.
– Ах, эти ваши бесконечные вступления, предисловия, расшаркивания… Вы не можете сразу приступить к сути дела?
– Ну что же, спасибо, вы существенно упростили мою задачу. Сегодня утром некие люди прошли безответственно в вашу комнату, самоуправничали и привели всё в полный беспорядок. Переставляли вещи. И всё это происходило по моей вине. В связи с вышеизложенным я нижайше прошу простить меня. Тем более что эти безответственные люди вторглись к вам по собственной инициативе и с помощью Евдокии Прокопьевны.
– Вторглись в мою комнату? Но в чём же причина, почему вы молчите о самом интересном? Вы сумели заинтриговать меня. Скажите же скорее, что здесь произошло. И не по этой ли причине у вас на лбу наклейка – следы боевых сражений?