Страница 15 из 18
Проглатываю комок. О характере миссии предпочитаю не думать. Да что думать! Если проститутку готовили обслуживать клиентов, то диверсанта-ликвидатора…
– К вашим услугам, граф.
– Услуги нужны рейху, а не мне. Надеюсь, моя рекомендация не будет дискредитирована.
Итак, душа продана дьяволу. Остаётся дождаться, каково ей придётся при новом хозяине.
Глава 9. Интенсивный допрос
Он решил не отпираться. Слишком хорошо известно, что следует за отрицанием вины, ибо сам неоднократно отдавал приказ подвергнуть арестанта интенсивному допросу.
Несколько суток без сна и мало-мальского отдыха. Резкий свет. Орудия пыток. Угроза самого древнего и эффективного средства добычи показаний – избиения. Не калечащего, но очень, очень болезненного. Чтобы за неделю перед открытым судом смог прийти в себя и принародно заявить: каюсь, сограждане, в злом умысле, в работе на германскую разведку, в подготовке убийства товарища Сталина, в саботировании преследования троцкистов и вредителей. А если отпираться до упора, срывая показательный процесс, то по пятьдесят восьмой осудит тройка, и приговор приведут в исполнение в течение часа. Но недели до заседания тройки покажутся годами…
Ягода готов был подписать показания на кого угодно – на Ежова и Кагановича, Будённого и Молотова, хоть на всю пионерскую организацию. Только бы избежать особых методов дознания.
Каждый привод к следователю начинался с вопроса и ответа. Вы признаёте, что гражданин такой-то вступил с вами в преступную связь с целью создания троцкистской антисоветской организации? Да, гражданин следователь, признаю.
Изобличение в очередном эпизоде контрреволюционной деятельности дробилось на два акта. Сначала Ягоду обрабатывал подполковник Мешик из ГУГБ. Затем приходил следователь прокуратуры, официально возглавлявший следственную группу, и переписывал признания начисто.
К концу мая гэбист утомился готовностью подследственного взять на себя любые грехи. Бывший его начальник наговорил и подписал столько, что хватит арестовать всё правительство и командование РККА. Даже если в Москве и созрел заговор, он технически не мог быть до такой степени глобальным.
Привычный лязг засовов возвестил Мешику о доставке Ягоды. Он согнут, ссутулен, от выправки не осталось ни следа. Некогда чёрные усы поседели напрочь. А может, нарком подкрашивал их, но в камере нечем. Подполковник крикнул сержанту впустить в допросную ещё одного человека и дать ему табурет.
Ягода узнал вошедшего, но не ответил на его приветствие, ещё больше ссутулившись.
– Производится очная ставка между обвиняемым по статье пятьдесят восьмой Уголовного кодекса РСФСР гражданином Ягодой Генрихом Григорьевичем и свидетелем Серебрянским Яковом Исааковичем, – слово «свидетель» прозвучало так, чтобы не оставалось иллюзий, оно в любую секунду поменяется на «подозреваемый». – Серебрянский, прошу поставить вашу подпись. Вы предупреждены об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний.
В отличие от подполковника, бледного от нездорового образа жизни и долгих часов в подвалах Лефортова, Яков Исаакович шиковал плотным южным загаром на лысине. Конечно, Испания – не курорт, там разгорелась нешуточная война. Но Мешик ощутил раздражение по отношению к коллегам из внешней разведки: катаются по всему миру, пока другим в допросных камерах приходится разгребать кучи навоза.
– Гражданин Ягода, вы сообщили, что в январе тридцать шестого года во время встречи в своей московской квартире склонили Серебрянского к сотрудничеству с троцкистской организацией и передаче британской разведке информации о коминтерновской резидентуре в Европе.
– Да… Так точно.
– Вы подтверждаете эти показания?
– По… кх-м… Подтверждаю.
Ягода старался не смотреть в глаза Серебрянскому и только что-то добавил на идиш.
– Что? Что он сказал?
– Попросил прощения, – вздохнул Серебрянский. – Откровенно говоря, товарищ подполковник, не могу понять, зачем он это делает. С тридцать пятого по май тридцать шестого я находился на задании в Китае и Японии, вернулся в Москву, если не изменяет память, к июню. Не виделся с Генрихом Григорьевичем более полугода. И уж точно не в январе.
– То есть вы отрицаете, что Ягода вас склонил к измене?
– Даже не делал попытки.
Мешик быстрыми движениями заполнил бланк протокола.
– Свидетель, есть ли у вас основания считать, что обвиняемый занимался контрреволюционной деятельностью?
Взгляды двух евреев пересеклись, тусклый Ягоды и твёрдый Серебрянского.
– Прямых доказательств не имею, иначе немедленно сообщил бы контрразведке, не дожидаясь ареста Ягоды. Однако ложное обвинение в мой адрес выглядит как вредительство. Я могу идти?
– Погодите, – Мешик кинул ручку-самописку и скрестил руки на груди. – Нужно прояснить один вопрос. С вашей командировкой в Испанию совпала странная история в Казани, погиб сотрудник ГБ, двое арестованных по пятьдесят восьмой бесследно исчезли. Это что? Проваленная операция? Диверсия?
– Да, провал, – откликнулся Ягода.
– Мне нечего добавить, – тут же вставил Серебрянский.
– Очень, очень странная история, граждане. Выглядит так, будто побег двух опасных врагов с убийством конвоира кто-то попытался представить внедрением агента во вражескую среду. Так называемая операция «Канкан». Кто именно работал по ней, гражданин Ягода?
– Капитан Чеботарёв, гражданин следователь, из Иностранного отдела ГУГБ.
– Генрих, имейте совесть! И перед ним будете извиняться, как передо мной?
– Молчите, Серебрянский! Я вам слова не давал, – подполковник повысил голос. – Канкан, надо понимать, это пошлый буржуазный танец с высоким выбрасыванием голых бабских ног. И где Чеботарёв? Как фамилии тех двоих беглецов?
– Слуцкий должен знать, – подсказал Ягода, и Серебрянский с омерзением догадался, что за месяц после ареста привычка подкидывать обвинения бывшим подчинённым превратилась во вторую натуру низвергнутого наркома. – Но Слуцкий не имеет права их называть без прямого приказа товарищей Ежова или Агранова.
– Не вопрос, – отмахнулся Мешик, записывая слова о Чеботарёве в связи с операцией «Канкан». – Я разберусь, где кончаются ваши агентурные игрища, а где начинается очковтирательство. Оперативная разработка фашистского шпиона в советской тюрьме относится к прерогативе контрразведки, какого чёрта ИНО полез не в свои дела?
Ягода промолчал, Серебрянский напомнил, что к началу «Канкана» уехал в Испанию и не в курсе, как принимались решения в ИНО. Подполковник задал несколько технических вопросов, дал расписаться на бланке обоим. Серебрянский попрощался. Ягода не шелохнулся.
В тот день через допросную в Лефортове прошли многие, стопка исписанных бланков протокола очной ставки ещё больше распёрла толстый том уголовного дела. Эйхманс, Кацнельсон, Агранов, Заковский, Реденс, Леплевский в один голос топили Ягоду и открещивались от его обвинений. Кто-то без особых эмоций, кто-то с возмущением, но практически все – с затаённым страхом. Комиссары госбезопасности внутренне дрожали перед подполковником, точнее говоря, перед силой, которую он олицетворял, всесокрушающей мощью НКВД, безжалостной, если прикажут, по отношению к собственным солдатам и генералам.
Совсем по иному сценарию прошло свидание с Семёном Фириным, ранее служившим в управлении лагерей. Едва конвойный втолкнул его в камеру, тот вонзил в Ягоду указующий перст и разразился длинной тирадой, повествуя о приказе наркома создать в одном из учреждений ГУЛАГа несколько боевых групп из авторитетных уголовников-головорезов для государственного переворота в стране. По команде Ягоды Фирин должен был переправить боевиков в Москву с заданием уничтожить руководителей партии и правительства, а также захватить важнейшие объекты.
Конспектируя словесный поток разоблачённого врага народа, Мешик вдруг узнал в программе заговорщиков Апрельские тезисы Владимира Ильича. Банки, почта, телеграф, правительство. Воистину бессмертные идеи!