Сальватор

Господа присяжные заседатели! Вы, как и я, еще находитесь под впечатлением защитительных речей, которые вы только что слышали. Мы должны сделать над собой усилие, подняться над сиюминутными настроениями, собраться с духом в эту торжественную минуту и со всем возможным хладнокровием подвести итог этому затянувшемуся обсуждению.

Такое вступление глубоко взволновало зрителей, и толпа затаив дыхание с горячечным нетерпением стала ждать продолжения.

Почтенный судья сделал подробный обзор всех средств обвинения и отметил все недостатки защиты, выставившие обвиняемого в невыгодном свете. Закончил он свою речь так:

- Я изложил вам, господа присяжные заседатели, добросовестно и кратко, насколько это было возможно, все дело в целом.

Теперь вам, вашей прозорливости, вашей мудрости я доверяю рассудить, кто прав, кто виноват, и принять решение.

Пока вы будете проводить осмотр, вас то и дело будет охватывать сильнейшее волнение, непременно обуревающее честного человека, когда он должен осудить ближнего и объявить страшную истину; но вам достанет и ясности суждений, и смелости и, каков бы ни был ваш приговор, он окажется справедлив, в особенности если вы станете руководствоваться непогрешимой совестью!

По закону этой самой совести, о которую разбиваются все страсти - ведь она глуха к словам, к дружбе, к ненависти, - закон вас облекает вашими грозными обязанностями; общество передает вам все свои права и поручает защиту своих самых важных и дорогих интересов. Граждане, верящие в вас как в самого Господа Бога, доверяют вам свою безопасность, а граждане, чувствующие свою невиновность, вручают вам свою жизнь и бестрепетно ждут вашего приговора.

Это заключительное слово, четкое, точное и краткое, отражало от первого до последнего слова совершенное беспристрастие и потому было выслушано в благоговейной тишине.

Едва председатель умолк, слушатели все как один поднялись, явно одобряя речь председателя; адвокаты тоже аплодировали ему.

Было около четырех часов, когда присяжные удалились в совещательную комнату.

Обвиняемого увели из зала, и - событие неслыханное в судебных разбирательствах! - ни один из тех, кто присутствовал в зале с самого утра, не собирался покидать своего места, хотя было неизвестно, как долго продлится обсуждение.

С этой минуты зал оживленно загудел, так и сяк обсуждая различные обстоятельства дела; в то же время в сердцах присутствовавших поселилось беспокойство.

Господин Жерар спросил, можно ли ему удалиться. Ему хватило сил выступить с ходатайством о смерти, однако выслушать смертный приговор было ему невмоготу.

Он встал, чтобы выйти.

Толпа, как мы говорили, была весьма плотная, однако перед ним все расступились: каждый торопился посторониться, словно истец был прокаженный, последний оборванец, - самый бедный, самый грязный из присутствовавших боялся запачкаться, коснувшись этого человека.

В половине пятого прозвонил звонок. По рядам собравшихся пробежало волнение и передалось тем, кто толпился за дверьми Дворца. И сейчас же, подобно тому как бывает во время прилива, волна вновь накатила на зал заседаний: каждый поспешил занять свое место. Однако напрасно так суетились зрители:

старшина присяжных просил уладить какую-то формальность.

Тем временем в окна уже заглядывало хмурое утро, соперничая со светом свечей и ламп. В эти часы даже самые выносливые люди испытывают усталость, а самые веселые чувствуют грусть; в эти часы всех бьет озноб.

Около шести часов снова раздался звон колокольчика.

На сей раз ошибки быть не могло: после двухчасового обсуждения вот-вот объявят либо решение присяжных о помиловании, либо смертный приговор.

Сильнейшее напряжение передалось всем собравшимся.

Словно по мановению волшебника в зале установилась тишина среди присутствовавших, еще за минуту до того шумно и оживленно обсуждавших происходящее.

Дверь, соединявшая зал заседаний и комнату присяжных, распахнулась, и на пороге показались заседатели. Зрители старались заранее прочесть на их лицах приговор, который присяжные собирались произнести: кое-кто из присяжных был заметно взволнован.

Несколько мгновений спустя суд уже находился в зале заседаний.

Старшина присяжных вышел вперед и, прижав руку к груди, тихим голосом стал читать приговор.

Присяжные должны были ответить на пять вопросов.

Вопросы эти были выражены так:

1) Виновен ли г-н Сарранти в предумышленном убийстве некой Урсулы?

2) Предшествовали ли этому преступлению другие преступления, оговоренные ниже?

3) Имел ли он целью подготовить или облегчить себе исполнение этих преступлений?

4) Совершил ли кражу со взломом г-н Сарранти в комнате г-на Жерара днем 19-го или в ночь с 19-го на 20 августа?

5) Причастен ли он к исчезновению двух племянников вышеупомянутого Жерара?

На мгновение воцарилась тишина.

Никто не в силах был бы описать волнение, охватившее присутствовавших в этот миг, такой же краткий, как мысль, хотя, должно быть, он показался вечностью аббату Доминику, по-прежнему стоявшему вместе с адвокатом у опустевшей скамьи обвиняемого.

Старшина присяжных произнес следующее:

- Обещаю и клянусь перед Всемогущим Богом и людьми!

Решение присяжных таково:

"ДА - большинством голосов по всем вопросам - обвиняемый виновен!"

Взгляды всех присутствовавших обратились на Доминика:

он, как и остальные, выслушал приговор стоя.

В мутном утреннем свете его лицо стало мертвенно-бледным; он закрыл глаза и схватился за балюстраду, чтобы не упасть.

Зрители с трудом подавили вздох.

Председатель приказал ввести обвиняемого.

Господин Сарранти вышел в зал.

Доминик протянул к нему руку и смог произнести лишь одно слово:

- Отец!..

Однако тот выслушал смертный приговор так же невозмутимо, как перед тем обвинение, - ничем не выдав волнения.

Доминик не умел так же владеть собой: он застонал, бросил горящий взор на то место, где сидел Жерар, выхватил из-за пазухи свиток; потом, сделав над собой невероятное усилие, снова сунул свиток в складки сутаны.