Страница 2 из 4
– Есть ли какие бумаги, подтверждающие ваши личности? – строго спросил офицер.
– Есть наши паспорта, а другие бумаги, по понятным причинам уничтожены, господин штабс-капитан, – ответствовал Ордынцев.
– Вы из Волгска? – продолжал допрос Юшкевич.
– Да, разумеется.
– А ну-ка, Кузьмин, позови сюда Быкова, сейчас выясним, что за Ордынцев! – дал офицер распоряжение одному из двух, взявших под охрану пленников, солдату, – и мигом!
Кузьмин вернулся через минуты две-три в компании не с кем иным, как тем самым Быковым, известным нам по делу пятнадцатилетней давности. Теперь, право, Володькой его называть было бы неловко, он постарел, и Николай его не сразу узнал, но, зато сам был опознан в тот же миг.
– Так это же господин Ордынцев, сам-с! Господин штабс-капитан, это же наша Волгская знаменитость-с! Это же тот самый Ордынцев Николай Арефьевич, что прославился и наш город прославил, причем дважды-с! Детектив-с! В газетах писали! – Быков говорил оживленно, было понятно, что ему приятно быть в гуще событий, хотя пока еще неясно каких.
– Ну что ж, господин Ордынцев, я очень рад, что так все быстро и благоприятно выяснилось, и прошу извинения за столь неласковый прием у всех вас, а в особенности у дамы! – поручик кивком обозначил поклон, и попытался даже щелкнуть каблуками, что было непросто на толстом слое веками опадавших листьев.
– Располагайтесь и отдыхайте, – он указал на натянутый ближе к поляне небольшой шатер, обложенный зелеными ветками для маскировки, – Вас, Николай Арефьевич, я попросил бы соизволить прогуляться в компании со мной, недолго, если Вас не затруднит… – тон просьбы был хоть и мягок, но возражений не допускал. Впрочем, у Ордынцева был свой интерес к разговору со штабс-капитаном.
Пусть читатель не удивляется, что время от времени автор позволяет себе называть уважаемого чиновника, следователя со стажем, надворного советника Николая Арефьевича Ордынцева, видного и статного мужчину сорока лет Николаем или даже Колей. Дело в том, что он, Коля то есть, выглядит молодо и в сорок, он не располнел, как многие его сверстники, лицо его не покрылось сетью склеротических жилок от чрезмерного употребления алкоголя, и только лишь седина тронула его волосы. Так что будем считать допустимым называть такого молодого человека иногда запросто, по имени, тем более что сам он ничего против такой фамильярности не имеет.
– Итак, господин Ордынцев, еще раз прошу меня простить, вид вашей компании, поверьте мне, был довольно подозрителен: ну точь-в-точь, как у тех большевистских лазутчиков, что давеча поймали на подступах к нашей батарее. Представьте себе – в косоворотках, лаптях и пенсне! Быков их за волгчан не признал, зато запомнил, как они отлавливали чиновников в первые же дни захвата власти в городе большевиками.
– И что же эти, в пенсне? – поинтересовался Николай.
– А что? Ничего интересного рассказывать нипочем не хотели, – капитан закурил папиросу, – повесили первого, второго немножко мои казачки потоптали сапожками, так он все же заговорил. Правда или нет сказана была им, узнаем скоро, менее чем через час. Кстати, этого, второго, тоже повесили, рядом с первым, он заслужил…
Николай слегка поморщился, он так и не привык к жестокостям последних событий, охвативших Россию.
– У меня к Вам просьба, Николай Арефьевич, большая просьба… Расскажите мне, пожалуйста, что Вы видали в городе в последние дни, меня интересует, ву компрене, – сколько красных в городе, что они предпринимают, как вооружены… Да, называйте меня Петром Константиновичем, я понимаю, Вы же штатский.
– Да, Петр Константинович, я штатский, но чем-то помочь все же смогу, вероятно. Так, идемте к Вашей карте.
– Вот здесь, – Николай поставил крестик, – у переезда, возле нефтяной пристани стоит пушка, на больших железных колесах, с клепаным лафетом, зеленая, с коротким стволом. Подле нее обычно четыре-пять латышей. Вот в этих домах квартирует до полусотни латышей, – жильцов не знаю куда дели, может, выгнали, а может…
– Перебили! Мне Быков рассказал, его они своим считают, сочувствующим, вот он и лазит там везде, а по ночам ко мне приходит, рассказывает. Но Вы продолжайте!
– Извольте. Здесь на подъеме, в этих трех домах – человек тридцать китайцев, наемников. А в городе, в казармах кадетского училища, большая часть их людей. Говорят, что там полк, но я не знаю, сколько там народу, не считал. Ходят патрули, по пять человек, – Ордынцев задумался, – больше сообщить мне особенно нечего.
– Штаб их где? – задал вопрос штабс-капитан.
– В купеческом особняке, доме Триандафилова, на Караванной. Там высокая ограда, сад, в общем, оборону держать можно. Внутри я, понятно, не был…
– А командует ими кто? – было ясно, что знает это штабс-капитан, но спросить лишний раз не повредит.
– Говорят, какая-то женщина, не знаю точно кто, – впервые за весь разговор что-то недосказал Николай.
– Ну ладно, спасибо. А теперь начнется кое-что интересное. Пойдемте, поглядим на Волгу, это красиво, утром особенно, – любезным тоном предложил офицер. Возражения опять были неуместны.
Они вышли почти на край обрыва. На ветке столетнего, не менее, дуба сидел солдат, и внимательно осматривал реку через бинокль. В утренней тишине послышалось пыхтение и шлепанье колес по воде. Вскоре обнаружился и источник звуков – буксир с длинной черной трубой, волокущий за собой две баржи. На его флагштоке трепыхался красный флажок.
– А не соврал комиссарчик, все по расписанию, как у хорошей судоходной компании. Буксир-то назывался просто «Юг», а теперь – переименовали его. Знаете, как теперь? «Борец за свободу товарищ Троцкий»! – офицер ухмыльнулся, – ну, ничего, фарватер здесь узкий, что справа, что слева – мель. Авось, правильно навели. Давай, Анисим, голубчик, сигнал!
Солдат-наблюдатель встал на ветке в полный рост, достал из брезентового чехла ярко-желтый флажок и взмахнул им. Там, в лесу, очевидно, заметили его жест – раздались четкие команды, потом кто-то крикнул: «Огонь!»
Раздался громовой раскат, свист-рев, и через какие-то секунды рядом с буксиром поднялся в небо столб воды.
Потом еще, и еще, какие-то взмахи флажками, отзвуком из леса: «недолет полкабельтова», «перелет три четверти», «правее три!».
Потом произошло то, к чему стремились орудийные расчеты: одна из барж исчезла из виду, скрылась в брызгах, а когда они рассеялись, по Волге плыли какие-то бесформенные обломки, тела людей и барахтались выжившие, пытаясь доплыть до берега.
Буксир вертелся на месте, загребая одним колесом, им явно никто уже не управлял. Вторая баржа стала пятиться, уносимая течением. По ней тоже велся интенсивный огонь. Вскоре она получила повреждения, не такие разительные, как первая, но вполне достаточные, чтобы утратить плавучесть. С нее стали прыгать за борт люди, некоторые с винтовками, а другие, более практично мыслящие, налегке.
– Ну вот, Николай Арефьевич, теперь можно сказать, что мы не оконфузились, – штабс-капитан вновь закурил, предложив папиросу и Ордынцеву. Тот не отказался, пальцы у него дрожали. Он еще никогда не видел единовременной смерти такого количества людей, о чем и сообщил офицеру.
– А я прошел всю войну, случалось видеть и не такое, – отмахнулся белой перчаткой Юшкевич, – дело в том, что по полученным нами сведениям, большевики в Волгске ожидали серьезного подкрепления. Его-то Вы и видели несколько минут назад, на баржах. Сейчас оставшаяся часть краснопузых, спешивших на подмогу, плывет к берегу, надеясь все же выполнить данное им ревкомом задание. Но не тут-то было! Наш командир, господин подполковник Махин, Фёдор Евдокимович, знает свое дело. Вдоль берега две роты замаскировались с вечера, у них три «максима», ну и винтовки, ясное дело. Не доплывет до берега никто. А если и доплывет, то утопленникам позавидует.
– Я, Петр Константинович, не понаслышке знаю о зверствах большевиков, видел, как они терзали людей прямо на улицах, но, скажите мне, Вам все же нисколько не жаль этих убитых? Ведь не все они были убежденными негодяями? Может, кого насильно мобилизовали, а других обманули? – Ордынцев все еще пребывал под впечатлением увиденного расстрела, да и рассказ Юшкевича о двух повешенных не шел у него из головы. В ответ офицер угрюмо ухмыльнулся.