Эшвин (ЛП)

Кора не могла не согласиться.

Ана

Дикон снова наблюдал за ней.

Кожу Аны защипало от ощущения его взгляда. Девушка игнорировала его, как могла.

Она шнуровала ботинки, сосредоточившись на том, чтобы обувь сидела удобно, не слишком сдавливая ногу. Перевязывала узлы тщательно, чтобы не наступить на шнурок в своем первом рейде в качестве Всадника…

Командир двинулся дальше, и девушка тихо выдохнула, потянувшись за ножом, который держала в ботинке. Соблазн посмотреть через плечо был достаточно сильным, но она не хотела снова привлекать его внимание из-за страха, что найдется повод заставить ее остаться.

Потому что Дикон не одобрял ее.

Ана сомневалась, что кто-нибудь другой мог заметить, может быть, даже и Гидеон не уловил бы этого.

Но Ана всегда очень хорошо понимала Дикона, тонко чувствовала его. Она наблюдала за ним с подросткового возраста и, можно сказать, боготворила.

Дикон был квинтэссенцией Всадников, образцом для подражания, идеалом, к которому стремилась Ана.

Он был сильный, серьезный, быстрый, если кому-то нужна была помощь, стремительный, если требовалась защита или когда угрожала опасность.

Но, к сожалению, отец не предупредил ее, что, помимо всего прочего, Дикон оказался вечно недовольным, властным и упертым мудаком, который отдавал приказы без объяснения причин и ожидал, что Всадники будут прыгать перед ним, стоит ему лишь моргнуть.

Нет, это было несправедливо. Отец никогда не лгал ей о субординации, и у Аны не было проблем с выполнением приказов. Девушка просто ненавидела манеру Дикона давить на нее, ожидая, что она откажется или сломается, или изменит свое мнение, и признает, что эта опасная жизнь, в конце концов, не для нее.

Быть Всадником стало единственной целью, к которой она стремилась. Это было в ее плоти, в ее крови. Наследие погибшего отца, который привез ее сюда после смерти матери. Он хотел такого будущего для нее так же сильно, как и сама Ана. И ее самое большое сожаление было о том, что отец не прожил достаточно долго, чтобы увидеть ее достижения.

Для нее было большим облегчением, что отец не мог видеть, как она тихо кипела под безжалостным и неодобрительным взглядом своего командира.

Дикон внезапно появился перед ней, как будто она смогла вызвать его только усилием мысли. Он протянул Ане патронташ, потом подождал, когда она перекинет его через плечо, и, прежде чем отойти, проверил крепление, пристегивавшее его к ремню на поясе.

— Убедись, что зажим для обоймы не закусывает при перезарядке магазина, — пробормотал он сухо. — Меньше шансов, что застрянет, и ты не обдерешь большой палец.

Ее первым побуждением было ощетиниться и огрызнуться, что она знает, но потом девушка поняла, для чего предназначен совет.

Дикон не собирался приказывать ей остаться. Он не стремился удержать ее от схватки.

— Ясно, — ответила она, прекрасно понимая его прямо сейчас. Пальцы Дикона коснулись ее рубашки, похлопав по плечу.

Она больше не боготворила Дикона.

Продолжительное влияние его сварливо-дотошной личности излечило Ану от этого.

Но он был все еще… Диконом.

Единственный истинный Всадник. Не просто легенда, а человек, еще при жизни включенный в список канонизированных Святых. Было трудно избавиться от желания по привычке произвести на него впечатление.

И она никак не могла перестать чувствовать его.

Он убедился, что патронташ в порядке, и отправился к Зику, вероятно, чтобы тоже дать последние наставления. К тому времени, как Ана закончила проверять свое оружие, Дикон перешел к Рейесу, и стало очевидно, что он собирался обойти всю комнату по кругу.

Ей следовало этого ожидать.

Дикон был фанатиком контроля на уровне, который заставил бы других параноиков отступить и пересмотреть свою жизненную позицию. Ей хотелось поиздеваться над этим, но Ана не могла. Дотошная манера Дикона проявлять внимание к деталям не раз спасала жизнь Всадникам.

Она не могла позволить себе умереть. Не так быстро. Не хотелось сгореть ярким пламенем в своем первом бою, став блестящим доказательством того, что первая женщина-Всадник должна быть последней и единственной.

Судьба каждой маленькой девочки, которая хотела бороться за свой народ, зависела от способности Аны остаться в живых, или, как вариант, погибнуть в блеске Славы столь фантастично, что они канонизируют ее в тот же момент, пока тело еще не остыло.

Никакого давления, выбор за ней.

Из двух вариантов Ана выбрала бы жизнь.

Она была не похожа на Ивэна, который, вероятно, мечтал о том дне, когда сможет погибнуть от пули, предназначенной Мариселе, как в свое время сделал его отец для тети принцессы.

У некоторых Всадников были своего рода фантазии о вечной жизни, где люди делали из них идолов и молились, делая смерть Героев частью их веры.

Это, конечно, не ужасный сон, но и не было ее заветной мечтой.

Она хотела добиться чего-то чертовски значимого, прежде чем погибнуть. Она хотела обладать властью, чтобы исправить хоть часть дерьма, происходящего в мире, потому что только Богу известно, сколько еще плохого может произойти. Даже в Секторе 1, где идеалом жизни были любовь и великодушие, и забота обо всех, а не только о тех, кто родился с серебряной ложкой во рту, уже имея от рождения все.

Высокие идеалы! И Ана верила в них.

Проблема заключалась в том, что люди были сволочами. Они, как правило, были обычным гребаным дерьмом.

Ее рубашка, в основном, скрывала татуировку на руке, но она сунула пальцы под рукав, чтобы проследить очертания черепа по памяти. Сама тату была наглядным доказательством статуса Аны, но Всадники были большим, чем просто статус.

Она будет убивать сегодня. Она хотела бы закончить жизнь, совершив тягчайший грех, существовавший в Секторе 1. И, вместо того, чтобы маяться всю жизнь, замаливая позор своего преступления, она была готова наколоть маленького черного ворона на руку и признать, что ее грех никогда не будет прощен.

Прямо сейчас она все еще могла уйти.

Ее душа была более или менее чистой. Даже заработанные первые несколько воронов не изменят этого. Она была достаточно молода, чтобы отработать их, и есть еще время, чтобы наслаждаться тем, что осталось от ее земной жизни, прежде чем она присоединится к своей семье в лучшем из миров.

Она пыталась сосчитать воронов на руке Дикона не раз. Невозможно. Они кружились тучей, опускаясь вниз от локтя к запястью, и взвивались вверх до массивного плеча. Десятки и десятки смертей. Дикону пришлось бы жить лет до двухсот, и, все равно, не хватило бы времени, чтобы искупить свою вину за столько убийств. Пока он, наконец, не столкнется с чем-то достаточно злобным, что сможет убить его, и не окажется в ловушке Чистилища в абсолютном одиночестве.

Именно так уходят легенды.

Она снова потерла чистую кожу, где в будущем наколет своих первых воронов, потом опустила руку и вернулась к последним приготовлениям.

Теоретически возможность проклятия должна беспокоить ее сильнее, но в Ане было слишком много веры.

Если в загробной жизни ее судьбой станет наказание, предназначенное Богом за попытку защитить своих людей, она безропотно примет его.

Но Бог, в которого она верила, тот, чье сострадание наполняло весь Храм, когда все жрицы собирались вместе, тот, кто призывал их любить друг друга…

Он не был мстительным.

Он не был жестоким.

И Он был достаточно умен, чтобы знать, что будет в ее сердце, когда она спустит курок.

Если же ее Бог окажется достаточно мелочным, чтобы наказывать тех, кто пожертвовал всем ради защиты своего народа, то тогда Ана с удовольствием проведет вечность в Чистилище.

Даже если ей придется провести это время с Диконом.

Глава 10