Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 7 из 13



Работающие в регионе иностранцы по достоинству оценили преимущество местной жизни. Знакомый итальянец, сотрудник одной из международных миссий, почти плакал, уезжая из Бишкека. «Великолепные, почти дармовые рестораны, обилие готовых на все красивейших женщин – это не жизнь, а рай! А в моем чертовом Милане проститутка на полчаса сто евро стоит. О мадонна, зачем ты меня заставляешь возвращаться в эту глупую Италию!»

В отличие от иностранцев, местные женщины идут на все, чтобы вырваться из этого «рая». Мечта почти любой из них – найти зарубежного «принца». И здесь, опять же, славянки имеют существенные преимущества перед девушками коренных народов Средней Азии: американцы и европейцы женятся на них, как правило, более охотно.

Моя местная приятельница Вероника, 30-летняя мать-одиночка с двумя детьми, нашла через брачное агентство 50-летнего бизнесмена из Нью-Йорка Джона, мечтавшего жениться на русской женщине. Для великодушного американца чужие дети не были препятствием, и он «готов был заботиться о них, как о своих собственных». Для моей подруги, пытавшейся прожить со своими детьми на зарплату в сто долларов, упускать такой шанс было просто преступно. На пути к счастью потенциальных молодоженов было несколько существенных препятствий: Вероника совершенно не знала английского, за границей не бывала ни разу и слабо представляла себе, о чем вообще можно разговаривать с иностранцем.

И тут ее осенило. Из Америки трудно определить, кто именно пишет письма. Так почему бы не перепоручить переписку человеку, жившему в США и хорошо знающему эту страну, то есть мне? Я принял предложение Вероники и начал от ее имени общаться по Интернету с заокеанским собеседником (в присутствии Вероники). С Джоном мы нашли общий язык сразу. Узнав, что я горнолыжник (то есть горнолыжница), он тут же написал мне (то есть Веронике), что тоже обожает горы и у него есть дача в Аппалачах с собственным подъемником. Заботливый американец очень надеялся, что «моим» детям понравится кататься в этом необычном для них месте.

Джон писал Веронике ежедневно. Он с юмором описывал свои будни, и скоро мне начало казаться, что я знаю его всю жизнь. Но потом в этой истории наступила неожиданная развязка. Я уехал в отпуск на родину Джона, а Вероника стала переписываться с ним с помощью компьютерного переводчика. Через две недели терпение американца лопнуло: «Я написал вам десять больших писем, а вы мне лишь две короткие отписки. Я думаю, что мы не подходим друг другу. Счастливо вам!»

После «облома» с Джоном Вероника через посредническую фирму нашла работу стриптизершей в Китае. Я было упрекнул ее в безнравственности, но получил решительный отпор: «Тебе легко осуждать людей и быть таким белым и пушистым со своей западной зарплатой и квартирой в Москве. А я, чтобы мои дети с голоду не подохли, на что угодно пойду! Между прочим, я такая же, как ты, русская, просто мне не повезло родиться в нужном месте и в нужное время».

Глава V. Журналисты на войне

Репортеры, постоянно работающие в горячих точках, – люди не совсем обычные. Их, условно, можно разбить на три группы.

Первая, и, пожалуй, наиболее многочисленная, – это те, кто приехал на войну ради больших денег. Так, российский стрингер, работавший на западные СМИ в зонах конфликтов бывшего СССР, мог заработать в день более 200 долларов США.

Немаловажный мотив для поездки в горячую точку – желание прославить свое имя в журналистике. Нередко журналисты получали мировую (или, по крайней мере, всероссийскую) известность, передав всего лишь один репортаж.

И наконец, в горячие точки нередко ездили люди с ярко выраженной авантюристической жилкой, которые чувствуют себя неуютно в мирной жизни.

Многие «ветераны горячих точек» принадлежат к «смешанному» типу, и у них присутствует как минимум два из перечисленных выше мотивов, подталкивающих их к постоянным поездкам в зоны конфликта.

Заранее предвижу возражения, что можно выделить в отдельную категорию журналистов, едущих в зону конфликта лишь для того, чтобы помочь оказавшимся в беде людям. Увы, в действительности таких среди представителей СМИ – лишь ничтожное меньшинство. Подобные люди довольно часто встречаются в различных гуманитарных организациях, но очень редко среди репортеров.

Пожалуй, наиболее необычны те журналисты, которых можно условно отнести к категории авантюристов (пусть и в хорошем значении этого слова).



– Вначале я ездил на войну просто по долгу службы, но постепенно такие поездки превратились для меня в своеобразный наркотик. Если я долго оставался в Москве, то начинал себя чувствовать неуютно, нервно, – делится со мной один из журналистов – ветеранов чеченских войн.

Ярким примером таких людей был мой друг, японский политолог Ютака Акино, с которым мы вместе работали на разных войнах распавшегося Союза. Ютака признавался мне, что японская жизнь для него «слишком размеренна». По-настоящему же счастливым он чувствует себя лишь в тех местах, где испытывает трудности и лишения. Как-то в Токио мы зашли в синтоисткий храм, где полагалось загадывать желание. Мой друг загадал, чтобы в следующем году у него было «десять трудностей и восемь несчастий».

– Я сильный человек и должен пройти большие испытания, – пояснил Ютака свой, мягко говоря, необычный поступок.

Конец моего друга был трагичен. Он устроился работать в миссию ООН в Таджикистане и был убит боевиками в горах республики. В японской прессе Ютаку «окрестили» «последним самураем».

Глава VI. Ностальгия по СССР

«Мы жили как в раю!»

«Настанет день, когда жизнь в прежнем СССР мы будем вспоминать как лучшие годы», – убеждал меня в далеком 1991 году солидный дядечка, депутат непризнанной Приднестровской Молдавской Социалистической Республики. Тогда я лишь посмеялся над этим высказыванием, но, как мне пришлось позднее убедиться, этот прогноз оказался верен для многих жителей бывшего СССР. Особенно сильна была тоска по распавшемуся Союзу в неблагополучных регионах.

Так, если в России после распада СССР стало лучше жить довольно много людей, то в среднеазиатских республиках (за исключением Казахстана) кроме ничтожной по численности прослойки новоявленных феодалов и баев после крушения коммунистической системы гораздо хуже стали жить все местные жители.

Сегодня Средняя Азия – это, пожалуй, единственное место в мире, где российский паспорт является предметом зависти и уважения. «Настоящая» заграница для местных жителей – несбыточная мечта; отказы в визе в американских посольствах достигают здесь 90 %. Олицетворение успеха для уроженца Центральной Азии – найти работу в Москве или, на худой конец, в любом крупном российском городе.

Регион медленно, но верно возвращается в Средневековье. В местных кишлаках живут практически натуральным хозяйством. Пашут здесь, как в древние времена, на волах, а зерно мелют на водяных мельницах. Неудивительно, что жители Средней Азии вспоминают с ностальгией о временах СССР.

В одном из отдаленных сел горного Таджикистана меня пригласил к себе в гости местный пенсионер Ахмед. Как выяснилось, этот симпатичный старик специально хотел оказать мне знаки уважения, как представителю Москвы, ассоциирующейся в его сознании с «великим Советским Союзом». Еще в 20 лет Ахмед потерял ногу в результате несчастного случая, и ему выделили пенсию по инвалидности в 80 рублей и автомашину. Он стал работать завклубом, женился, вырастил четверых детей.

«Денег хватало с избытком. Мы даже брали путевки и каждый год ездили отдыхать в санаторий, куда-нибудь в Россию», – вспоминает пенсионер. Ахмед пытается угощать меня с размахом – он поставил на стол все, что у него есть из еды: хлеб, молоко, сушеный тутовник и яблоки. На другие явства рассчитывать просто глупо: дети старика – безработные, и единственный денежный доход семьи это его пенсия в размере нескольких долларов. «Мы жили как в раю и даже не понимали этого», – пытается убедить меня старик.