Если ты исчезнешь

Наверное, я не прошла и пятисот метров, а уже готова была остановиться и заплакать. Здесь всё — память. На каждом шагу что-то напоминающее о моём прошлом. Вот та самая дорога, по которой я ходила в школу, вон угол дома, в котором жила Инна, а дальше «коробка», что превратиться зимой в импровизированный каток — на нём папа учил меня кататься на коньках…

А здесь что-то новенькое — новостройка. Раньше на её месте стояла палатка с мороженым, единственная в городе работавшая всю зиму. В сугубые холода окошко в ней было наглухо закрыто, подходили к ней редко, однако, ободряющая надпись «Открыто — стучите» давала надежду на то, что полакомиться щербетом в -20 ты всё же сможешь. Мы со Славой проходили мимо почти каждый день, но эта надпись или, ещё лучше, торчащая из-под стекла книга, благодаря которой окошко оставалось полуоткрытым во время оттепели, служили нам маяком в бесконечной бели и пурге.

Я шла домой, то и дело мотая головой в разные стороны, всюду находя нечто знакомое и родное, как вдруг услышала своё имя. «Девушка, у вас всё в порядке?» — я была готова поверить, что слышу эти слова. Но нет — на деле только моё имя. Очень отчётливо. К тому же голос женский. Но меня ли окликнули? Мало ли здесь живёт Ник…

— Липатова! Вероника! Я к тебе обращаюсь!

Этот голос… Высокий, чуть надменный — командирский. Не может же это и вправду быть… Катька.

— Катя?! — я чуть не вскрикнула, когда, обернувшись, обнаружила перед собой во плоти человека из прошлого, о котором лишь недавно читала такие болезненные воспоминания в дневнике. Мы не виделись с выпускного.

— Глядите-ка, признала! Я уж думала, что так и не докричусь. А ты всё такая же, Ника — вся в себе, да?

— А я вот тебя еле узнала, если честно, — я натянуто улыбнулась и в этот момент, словно впервые заметила рядом с моей бывшей подругой мальчика лет трёх и коляску, скрывавшую кого-то ещё меньше. — О, это твои?

— Да. Егор Максимович и Ксения Максимовна, — с гордостью выговорила она.

Максимовичи. Не Дмитриевичи. Уже неплохо.

— А ты тут какими судьбами? Я слышала, что ты в Москве работаешь, — она оглядела меня недоверчиво. — Замуж-то не вышла?

— Нет, не вышла. Я пока в отпуске, приехала навестить папу и брата. А ты, значит, теперь хранительница очага?

— Именно.

Я всматривалась в эту располневшую женщину… Что, кроме её голоса, выдаёт в ней ту, прежнюю Катьку — тоненькую белокурую девочку, с капризно надутыми губками? Теперь она мать, жена, хозяйка… Сложно поверить. А кто теперь я?..

— Не знаешь, как там остальные наши? — наконец, нашлась я. — Инна там, Димка, Платонов…

— Инна сразу после школы уехала учиться в Питер. То ли на архитектора, то ли на реставратора, я так и не поняла. С тех пор, по-моему, домой она так и не возвращалась. А Димка на врача поступал, правда, не знаю, закончил он уже или нет — они же там до пенсии учатся в этом меде… Что там с этим Платоновым — понятия не имею. Кстати, совсем забыла, тут же недавно Тамара Вячеславовна умерла!

— Правда? Ну надо же… — мне всегда казалось, что наша классная вечна, как Ленин. Оказалось, что это не так.

Я не люблю встречаться с людьми из моего прошлого. Потому что я не люблю своё прошлое.

Вообще, если задуматься, прошедшее время у меня какое-то многослойное, не линейное. Будто в нём есть несколько плоскостей. Прошлое номер один: до смерти мамы. Номер два: до встречи с Гильдией. Номер три: до того дня, когда я потеряла всё, что любила… И все эти «эпохи» причиняют мне боль — разного толка, но ощутимую. Поэтому я не люблю общаться с людьми, которые прошли через те времена со мной. Не люблю, потому что боюсь. Боюсь, что они начнут вспоминать. И что память их окажется отличной от моей.

По сути, нам и поговорить-то с Катькой не о чем. А если задуматься — у нас никогда не было общих тем для разговора. Даже не могу понять, как так случилось, что мы стали подругами. Но когда-то я была привязана к ней. Когда-то злилась на неё. Из-за Димки… И чем это обернулось? Он теперь далеко и не волнует ни её, ни меня, а тогда всё это представлялось сущей трагедией. Теперь же всё стёрлось. И стоящая передо мной женщина мне незнакома.

— Слушай, я давно хотела у тебя спросить… — набраться храбрости задать этот вопрос очень сложно. — В одиннадцатом классе, помнишь, ты пригласила меня на свой день рождения… Ты знала тогда, что я там буду лишней. Что мне нравился Димка. Что мне будет больно от того, что вы начали встречаться. Почему… Почему ты позвала меня?

— Ну… — Катька пожала плечами — ей стоило немалых усилий понять, о чём именно я толкую. — Не знаю. Давно это было, я уже и не помню. Да и какая теперь разница?

Она произнесла это таким будничным тоном, как бы между делом, без всякого зазрения совести. Ей не было жаль. Она просто не думала об этом.

— Ты вообще странная такая стала. Прям дикая — с тобой общаться было невозможно. И к чем ближе к выпускному, тем хуже становилось, — продолжала она в том же духе.

— Вы все… — от волнения у меня сбилось дыхание. — Вы даже представить себе не можете, к чему это привело. Из-за вас я связалась с людьми, которые… — я осеклась. Ей необязательно знать. Никому не нужно этого знать. Никто не виноват. — Ладно, я пойду. А то меня заждались, — ненавижу это неловкое молчание и непонимающий взгляд. Нужно поскорей от неё избавиться.

— Чего так долго? — видимо, папа испугался, что я вдруг сбегу.

— Встретила Катьку Савельеву. Помнишь, пап? Мы учились вместе.

— Э, что-то припоминаю, но смутно. И как она?

— Замуж вышла, двое детей…

— Завидуешь, сестрица-панда? — Серёжа не может остаться в стороне.

— Нет, что ты! Я готовлю себя для высокой миссии: буду нянчить ваших с Настенькой деток, братец-кролик, — отвечаю ему в тон.

— Ну чего ты… — он так смешно краснеет. — Я тут ради тебя, понимаешь ли, а ты…

— О чём ты? — не поняла я.

— Сегодня чай не на троих, — коротко заметил папа. — Доставай почётную четвертую чашку.

— Гости? — для нашего дома это слово стало непривычным. Кто мог заявиться к нам?

— Да, очень дорогой гость, — папа улыбался.

— Не томите, — оборвала я. В сердце я уже догадалась, о ком речь, но мне было необходимо услышать это. Распробовать на слух. Ощутить реальность происходящего.

— Мы пригласили Славу зайти к нам.

Слава. Скоро он будет здесь. Мой Слава. Не мой Слава.

Папа и брат знали, как для меня важна встреча с ним. Знали, что я ни за что не отважусь признаться в этом и сделать первый шаг. Ровным счётом, как и он. Уверенность в том, что его не предупредили о моём приезде, была абсолютной. Иначе бы он не пришёл.

Я так давно не видела его, не разговаривала с ним, что почти забыла, каково это: иметь под боком человека, которому можно доверить всё.

Прочтение моего дневника в сознательном возрасте, заставило меня иначе взглянуть на многие вопросы. Например, на отправление Славы в армию. Тогда, в семнадцать лет, я расценивала это, как личное предательство, не желая вникать в суть происходящего. Меня тогда не волновало, что вопрос о службе даже не стоял, а Славу никто не спросил — всё решили за него. «Армия сделает из тебя мужчину, а главное — всё будет правильно» — сказала ему мать.

Дело в том, что у тёти Лизы, несмотря на всю её сердобольность и взбалмошность, просто пунктик на правильную последовательность действий, упорядоченность, аккуратность в любом деле и норму. То ли работа бухгалтером много лет подряд сыграла с ней злую шутку, то ли она просто родилась ярым перфекционистом — не знаю, но систематизацию она привносит во всё. Поэтому Слава просто не мог миновать армию. «Как любой уважающий себя мужчина» — чеканно повторяла она, выпячивая грудь и гордясь сыном. «Сначала возмужает, ума наберётся, а потом и за корочкой можно» — таков был её вердикт, а споры с ней не имели смысла.

Но вопреки всему, Славе всё же удалось нарушить священный порядок, не закончив высшее учебное заведение, и это привело тётю Лизу в неистовство. Даже я удивилась, когда случайно узнала об этом. Я всегда ожидала от него, если не красного диплома, то хотя бы основательной учёбы.