Белый лист

За это время здесь побывали ещё несколько пленных, которых впоследствии так же уводили в неизвестном направлении. Он успевал переговорить с этими людьми о том, что происходило там, на воле, в местах, которые были так желанны и недоступны теперь. Скорее всего, его никто не искал.

Ему начинало казаться, что конца этой жестокой бессмысленности не наступит никогда. Семёнов пытался держаться за что-то, невнятно твердеющее в его сознании неизвестной субстанцией. Это “нечто” не давало ему скатиться в животное состояние абсолютного страха. Он твёрдо решил никому не звонить. Да, в сущности, и некому было.

Наконец поняв, что за этого гражданского никто не заплатит, в последней попытке устрашения, боевики отрезали Алексею фалангу мизинца на левой руке. Крови было немного.

На третий день после этого его забрал высокий, крепкий старик чеченец. Семёну завязали глаза и, связав руки сзади, усадили на заднее сиденье старого уазика. Везли его долго, и счёт времени Алексей потерял. Местности он не знал и потому ориентироваться не мог. Он только понял по натужному звуку работы двигателя, что его везут куда-то в горы. При тряске на ухабах грудная клетка непрерывно вспыхивала острой болью; давали знать о себе сломанные рёбра. Старик всё время молчал.

Глава 4

Через год Алексей окончил компьютерные курсы при Бауманке и даже получил соответствующий диплом. Параллельно, не теряя времени, изучал спутниковую связь и навигацию.

За прошедшее время он успел пообтереться в этом огромном городе, постичь алгоритм его жизни. Москва уже не пугала его, как раньше, бешеным темпом движения машин и людей, безразличием окружающих и ощущением собственной инородности. А через пару лет он уже не мог представить себя живущим в каком-либо другом месте. Алексей без опаски плыл в этом потоке, льющемся с экранов телевизоров и радиоприёмников, бурлящем на площадях и вокзалах. Новая жизнь растекалась полноводной рекой, прорвавшейся в их жизнь из каких-то неведомых далей.

Сменил две работы. Появились знакомые и приятели. Деньги были, но без собственного жилья в Москве Семёнов не ощущал устойчивости и потому не расслаблялся, стараясь заработать больше.

Матери Алексей звонил регулярно, с каждым разом беспомощно ощущая, как на какую-то неизмеримо малую, незаметную и неописуемую словами величину её голос становился слабее, словно кто-то, от звонка к звонку, неумолимо поворачивал против часовой стрелки колёсико незримого регулятора. Через год её не стало.

Всё это время они нередко пересекались с Сергеем, который здорово поднялся за это время в своём бизнесе. Частенько брали девчонок, которых у его друга всегда было достаточно, и уезжали на шашлыки, на дачу, доставшуюся тому от родителей.

К своей мечте – переезду в Германию – Тарутин шёл полным ходом. Он уже оформил вид на жительство и открыл “там” бизнес. И действительно, через год, устроив шумную отвальную, Сергей улетел. Москва – Гамбург, билет в один конец.

Несколько раз Семёнов побывал в Турции и Египте. “Заграница” только открывалась для наших. Планировал съездить в Европу к Сергею.

Со временем Алексей смог уловить, нащупать тонкую субстанцию сути и перспектив того дела, которым занимался. Теперь он стал осознавать смысл часто повторяемой Сергеем мысли об уникальности времени, которое им досталось и которое нельзя было упускать. Он часто, словно мантру, повторял эту фразу: не зацепишься сейчас – потом будет труднее! Алесей стал подыскивать заказы на стороне. Своё дело требовало клиентской базы. Контракт с фирмой, которая была связана с “вояками”, подвернулся как-то неожиданно.

В стране всё напряжённо гудело, словно кто-то неведомый раздувал пламя в метафизической российской топке. Начались военные действия в Чечне.

Глава 5

Через несколько дней Семёнов, всё время ожидавший чего-то худшего, с внутренним недоумением, начал осознавать, что ему повезло. При слове “повезло” он непроизвольно усмехнулся.

В летней кухне ему нагрели воды. Дали вымыться в старом эмалированном корыте и постирать одежду. Даже выдали поношенный, но чистый ватник. Его старый, пропахший псиной, армейский бушлат сожгли на задворках.

Заглянув в обломок зеркала, укреплённого на стене, Семёнов увидел незнакомое лицо исхудавшего и небритого человека, отдалённо напоминавшее ему самого себя. Позже, старик принёс и молча протянул ему старую опасную бритву и кусок мыла.

В первое время его даже не привязывали, очевидно поняв, что в таком состоянии он никуда не сбежит. Да и куда? Он всё равно не знал, где находится. Старик молча занимался хозяйством. Частенько на их подворье заходили соседи. О чём они говорили с хозяином, Алексей не понимал.

Первые несколько дней он просто ел то, что ему давали, и сидел на старом бревне подле колодца, в центре двора, подставляя лицо набиравшему силу весеннему солнцу.

Огромная мохнатая овчарка слонялась кругами по двору. Старик несколько раз прикрикивал на неё, видимо остерегаясь чего-то с её стороны. Но пёс только ложился в нескольких метрах от Алексея и молча смотрел на него. Пёс был серьёзным. Кромки его обрезанных ушей демонстрировали рваные края – свидетельства многочисленных схваток. Через несколько дней он лёг совсем рядом с Алексеем. Он внимательно смотрел на Семёнова, словно вслушивался в смысл его негромкой речи.

– Привет. Ты тоже меня не любишь?.. А зря! Нам нечего делить. Тебе даже лучше, чем мне; ты у себя дома. Ну, что молчишь? Жаль, брат, что я не знаю, как тебя зовут. А то смог бы к тебе обращаться более уважительно. Как тебя зовут? Алмаз? Я слышал, как это слово твой хозяин повторил несколько раз. Но на вашем оно как-то странно звучит. Значит, Алмаз. Хорошо. Есть у тебя подруга? Нет? Скучно тебе, брат. Есть, наверно, а? Ты ведь пёс серьёзный. Бегают твои детки где-нибудь. У меня вот тоже нет пока никого. И скучно так же, как тебе. Ничего, прорвёмся. Бывает и хуже. Только времени жалко. Где-то там люди живут. Живут себе и не знают, что может с ними случиться. Живут и не знают, что есть на свете такая замечательная собака Алмаз…

Каждый раз, слыша звук своего имени, пёс на какое-то время поднимал голову и внимательно всматривался в лицо Алексею.

– Вот такие дела. Но уже лучше. Я ещё, как ты например, никого загрызть не смогу. Но уже лучше. И лето пришло. Птицы поют. Хорошо здесь у вас. Курорт прямо… Рёбра вот почти зажили.

Через несколько дней пёс подошел и лёг вплотную, прислонившись к ноге Алексея. Он поднял голову, заглядывая ему в лицо, будто приглашая к разговору. Заметив это, старик, работавший во дворе, остановился и долго смотрел на них, прикрыв рукою глаза от солнца.

Кормила Семёнова девушка, которой на вид можно было дать лет шестнадцать-семнадцать. Через пару недель они начали изредка обмениваться односложными репликами.

– Как тебя зовут, красавица? – Быстрый, острый взгляд в ответ.

– Мадина.

Волосы убраны чёрным традиционным платком, точёные черты, бледная кожа.

– Меня Алексей. Не бойся – кусаться я не умею. А как твоего отца зовут?

– Ахмад. Это не отец… это мой дедушка. Это он тебя у Исраила выкупил. Исраил наш дальний родственник.

– А родители твои где, Мадина?

– Мама умерла уже давно, а отец пропал…

– Как так пропал?

– Вот так. Уехал в Грозный и не вернулся. Уже несколько месяцев прошло.

На ночь его запирали в яме. В один из дней утром в горловину зиндана заглянул бородатый чеченец, в котором Алексей узнал Исраила.

– Привет, русский! Домой ещё не надумал ехать? Может, позвонить кому хочешь?

– Так ты ж бесплатно не отпустишь!

– А ты как думал?!. Бизнес, брат! Ну, сиди пока…

Затем до него донёсся их разговор с Ахмадом. Они говорили на повышенных тонах прямо возле зиндана.

В это утро его из ямы не выпустили. Со следующего дня на правую ногу стали надевать колодку. А через неделю Ахмад дал Алексею мотыгу и направил работать на прилегающий к дому огород.