Куяшский Вамперлен

Сквозь водоворот нахлынувших воспоминаний я почувствовала, как тело вздрагивает от судорожного всхлипа. Странно, я ощущала свое тело, несмотря на то, что умерла. А впрочем, почему странно? Ведь всё, что нам известно о жизни после смерти, написано живыми, понятия не имеющими о настоящем положении вещей. Я повела плечом и застонала от волны ноющей боли, прокатившейся от затылка до кончиков пальцев. Значит рассказы о том, что со смертью уходит боль, тоже ложь. Чья-то мягкая рука заботливо погладила меня по лбу, убирая упавшие на лицо волосы. Я всегда была послушным и воспитанным ребенком, никогда не грубила старшим и мужественно терпела холодное отношение сверстников: сомнений быть не могло – после смерти я попала в рай.

– Боженька, это ты? – расплывшись в блаженной улыбке, промурлыкала я.

Боженька тяжело вздохнул и еще раз провел ладонью по моему лбу. Прикосновение было ласковым и приятным, впрочем, странно было бы ждать от Вседержителя чего-то меньшего. А вот как выглядит Творец мира сего представить не получалось: судя по гладкости и бархатистости его рук, уж явно не как почтенный старец с белоснежной бородой, которым я его всегда представляла. Любопытство победило желание и дальше пребывать в состоянии вечного покоя, и я осторожно, щурясь от заливающего лицо света, приоткрыла глаза.

– Боженька, ты так похож на Жозефа, – простонала я, вглядываясь в прекрасное лицо склонившегося надо мной мужчины.

– Хорошо же ты башкой приложилась, – нахмурился «Боженька».

В голове будто щелкнул невидимый переключатель, отвечающий за работу моей логики: я дышу, я могу чувствовать боль, я лежу на коленях мужчины, которого знаю, и я вижу над собой незнакомый, но такой материальный потолок.

– Так я не умерла?

– Нет, но ты очень старалась, – утешил меня Жозеф.

– Где мы?

– В пустующем доме рядом с церковью.

– Преподобная Мика! – Я в панике вскочила, но тут же, скрученная тисками боли, опустилась обратно на пол.

– Осторожней, – Жозеф помог мне сесть и протянул бутылку с неприятного болотно-зелёного цвета жидкостью.

– Настой куяшских трав, – ответил он на мой немой вопрос. – Лучше всякого лекарства помогает.

Я послушно взяла бутыль и, зажмурившись, сделала пару глотков. На вкус пойло оказалось гораздо приятней, чем на вид.

– А насчёт преподобной Мики не волнуйся, – успокоил меня Жозеф. – Она со вчерашней ночи гоняется за Николя. Сейчас это самое безопасное место: ни она, ни отец не додумаются искать нас тут.

– Что случилось после того, как я убежала? – осторожно спросила я, надеясь, что мои собственные воспоминания ни что иное, как галлюцинация, возникшая на почве злоупотребления алкоголем, и сейчас Жозеф со смехом расскажет, как я, возвращаясь с приема, по пьяни налетела на забор.

Лицо красавца, однако, вопреки ожиданиям помрачнело.

– Отец было погнался за тобой, но на твои вопли примчалась преподобная Мика. Эта полоумная ведет на нас охоту с тех пор, как вызнала где-то, что мы церковных благовоний не выносим. Раньше-то мы всегда ей усы утирали, а вчера ты отца так разозлила, что он напрочь бдительности лишился и сам сиганул под ее кадило. Конечно, такая маленькая доза фимиама его не убьет, но вот побегать от этой психопатки, пока силы не восстановятся, придется.

– Значит, прошлая ночь всё-таки не сон, – расставшись с надеждами на нереальность собственных воспоминаний, простонала я.

– Ежа мне под босу ногу, надо было сказать, что тебе все приснилось! – схватился за голову Жозеф.

– Надо было, – угрюмо согласилась я. – Может, попробуешь?

– Не получится, я уже вслух сказал, что надо было сказать, что тебе все приснилось. – Красавец спрятал лицо в ладонях и сокрушённо вздохнул. – Вот ведь подстава, кота мне в штаны…

– Может, не надо кота в штаны? – Как ни странно, даже в такой ситуации я сохранила способность шутить.

– Да это выражение такое просто. Все ковбои на Диком Западе раньше так говорили.

– На Диком Западе?

– Да. Я там вырос.

– Так ты отважный ковбой с Дикого Запада, прилетевший в Крутой Куяш на машине времени?

– Я не ковбой, я вамперлен.

– Ещё лучше. А вообще замечательно стало бы, если бы ты признался, что вы с отцом – психи. Бежали из клиники втроем: ты, пресвятой Николя и преподобная Мика.

– Что?! – Судя по гримасе, исказившей лицо красавца, моя безобидная подколка оскорбила его до глубины души. – Сама ты психованная! Видела же, что с нашей кожей творится, если кровь долго не пьём. И чуть не обделалась со страху, когда Николя на тебя посмотрел – а он ведь даже силу свою почти не использовал. Ну ладно, сейчас я тебе покажу, какой я псих…

Жозеф зло выдохнул сквозь зубы и пристально посмотрел мне в глаза. В комнате как будто потемнело. Едва различимые ранее дымчатые тени зашевелились и потянули ко мне свои уродливые серые щупальца. Меня, как и накануне, начали затягивать зыбучие пески ужаса, при свете дня всего пару минут назад казавшиеся такими далекими и нереальными.

– Я верю, верю, что ты вамперлен! Пожалуйста, прекрати!

Наваждение отступило.

– То-то же, – назидательно сказал Жозеф.

– И какой был смысл разоблачать себя, если я отчаянно желала остаться в неведении и даже сама предложила разумное объяснение? – апатично промямлила я, пытаясь смириться с мыслью, что моя жизнь уже никогда не станет такой, как прежде.

– Удава мне на шею! – искренне огорчился Жозеф. Вся его фигура казалась такой потерянной и жалкой, что мне стало смешно. Я должна была быть ошеломлена, озадачена, напугана, но вместо этого залилась неукротимым, задористым смехом. Жозефу следовало удивиться, разозлиться, обидеться, но он просто засмеялся вместе со мной.

Я умолкла первой, поскольку ко всем остальным напастям добавился заболевший от хохота живот. Впрочем, настойка уже начала действовать, так что чувствовала я себя куда лучше, чем по пробуждении. Жозеф еще некоторое время похрюкивал, но, заметив, что компанию ему больше никто не составляет, тоже успокоился.

– Ты уж не обижайся, что всё так получилось, – после минутного молчания, снова нарушил тишину красавец. – И о том, где спрятаться, не волнуйся: я тебе дам ключи от своей городской квартиры.

– Зачем мне прятаться?

– Лучше тебе не попадаться отцу на глаза, пока он не отойдёт. Отец в ярости плохо себя контролирует и может глупостей понаделать: он хороший человек, только импульсивный слишком.

– Может, мне тогда насовсем уехать, раз такие дела?

– Да нет, отец отойдёт, – заверил меня Жозеф. – Я ещё и свою долю внесу: скажу, что ты пьяная была и не помнишь ни шиша.

– Угу, ни шиша не помню, а в город сбежала? Он сразу догадается.

– Ёжкин конь, и то верно. Что ж тогда делать?.. О, точно! Честно признаюсь, что сам тебя отослал: боялся, как бы отец глупостей сгоряча не понаделал.

– А я якобы такая тупая, что поехала непонятно куда непонятно зачем по первому твоему слову? – с сарказмом спросила я.

– Ага, – радостно ляпнул Жозеф. – Отец в курсе, что ты в меня влюблена и что не слишком умная, так что всё в порядке.

Слова Куяшского Аполлона вызвали во мне целый калейдоскоп эмоций: злость (это кто это здесь не слишком умный?), удивление (так он знал о моих чувствах?), смущение (так он знал о моих чувствах…) и обиду (как он мог с таким пренебрежением сказать о моих чувствах?).

– Но ты всё равно классная девчонка, – подумав, добавил красавец.

Теперь смущение затмило остальные эмоции и победно обосновалось на моём лице, приблизив его по тону к китайскому флагу.

– И когда ты хочешь, чтобы я уехала? – запинаясь, спросила я.

Жозеф задумался.

– Чувствуешь себя лучше?

Я осторожно встала и с удивлением осознала, что тело почти не болит. Настойка и впрямь оказалась чудодейственной: ссадины выглядели так, словно им было уже несколько дней, а синяки пожелтели и ощущались только при сильном надавливании.

– Так как чувствуешь себя-то? – отвлёк меня от самообследования Куяшский Аполлон.