Страница 3 из 157
Огромное влияние на мою работу оказало знакомство с известным физиологом и изобретателем профессором Сергеем Сергеевичем Брюхоненко. Когда я пришел впервые к нему, он оживлял мертвых собак. Тут я увидел созданное им "искусственное сердце" - аппарат, который чудесно заменял настоящее сердце животному, пока оно возвращалось к жизни. Это была подготовка к опытам над человеком. И это была уже самая настоящая фантастика.
Сергей Сергеевич тоже сразу понял, что было мне нужно. В следующем опыте оживления я, одетый в белый халат, уже фигурировал в качестве помощника, что-то держал, что-то подавал, следил за кардиографом и старался не пропустить ни одного слова замечательного экспериментатора.
И Сергей Сергеевич редактировал часть глав "Генератора чудес".
Знакомство с академиком Трофимом Денисовичем Лысенко, беседы с ним о "живом и мертвом", о бессмертии и смерти, о новой генетике дали мне почувствовать свежий ветер нашей передовой биологии, представить себе ее пути. Биофизик Г.С.Франк, впоследствии - член-корреспондент Академии медицинских наук, в результате нашей обстоятельной беседы, дал мне возможность рассказать о поразительном опыте с кроликами, описание которого читатель найдет в романе.
Мои раскопки в Ленинской библиотеке навели меня на небольшую, сугубо научную статью - исследование "Нейрон, как аппарат переменного тока", принадлежащую перу маститого академика Украинской Академии наук Александра Васильевича Леонтовича. Мне довелось встретиться и беседовать с ним во время одного из приездов его в Москву. Идеи замечательного ученого оказались тем решающим звеном, которого мне не хватало, чтобы завершить построение основной научной концепции "Генератора чудес".
Вот какие видные представители науки оказались вовлеченными в мою работу. Все это люди больших мыслей, больших дерзаний; может быть, они-то и есть настоящие фантасты, потому что они видят дальше и больше, чем другие. И может быть, потому я встречал с их стороны такое искреннее, дружеское внимание.
Я навсегда сохраню глубочайшую благодарность этим чудесным людям за внимание, за все, что они дали мне и "Генератору чудес".
Пользуюсь случаем, чтобы поблагодарить всех, кого я не упомянул здесь, но кто так или иначе помог выполнить мою задачу.
Хорошо ли, плохо ли - об этом будет судить читатель.
Москва, 30 апреля 1958 года.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
НЕТ В МИРЕ ПОКОЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
СИГНАЛЫ С ЗАПАДА
В комнате нет никого.
Косая полоса света падает сбоку сквозь две рамы высоко поднятого над полом окна.
Обстановка странная. Комната большая, а свободного пространства почти нет. В углу - простая железная кровать, покрытая одеялом так, что край его безукоризненно параллелен полу. Рядом высокая, почти до потолка, этажерка, плотно забитая книгами. Дальше целых три стола: один - слесарный, с тисками и инструментами, оставленными в рабочем беспорядке; на другом - химия: пробирки, колбы, реактивы; третий занят коротковолновой установкой. Вся стена над этим столом покрыта "куэсель-карточками" почти из всех стран земного шара.
Все пространство под столами, подоконник, полки на стенах заняты непонятными электроаппаратами, аккумуляторами и всяким радиолюбительским хозяйством. Провода тянутся через комнату, ползут по стенам, выскальзывают наружу через маленькие дырочки в оконных рамах.
Есть таинственные науки - френология, графология, хиромантия, которые будто бы позволяют по форме головы, чертам лица, линиям ладони, почерку узнавать характер человека, его склонности, занятия. Но ничто так не разоблачает человека, как его жилище. Молчаливые предметы подробно рассказывают о своем хозяине, - надо только уметь их понимать. И знают они больше, чем иной раз знает о себе сам хозяин.
Но тут, пожалуй, и Шерлок Холмс встал бы втупик. Радиолюбитель-коротковолновик - это несомненно, поэтому понятен и слесарный стол. Но химия? А эти "зеленые насаждения" в микроскопических вазончиках на подоконнике и прорастающие семена на фильтровальной бумаге? А миниатюрные клеточки, одна на другой, с какими-то крупными насекомыми? Наконец, книги.
Книги могли запутать больше всего. Коллекция старинных философских трактатов, монографии о маркшейдерском искусстве... и чае, томы Энгельса, Дарвина, новейшие труды биологов и физиков, Гоголь, Шекспир, - кому могла принадлежать такая пестрая библиотека?
Ровно в три часа на столе, который выполнял и роль письменного, задребезжал телефон. Как только звонок прекратился, в ящичке, примыкающем к телефонному аппарату, послышалось едва уловимое гудение: работал механизм, крутились какие-то невидимые колесики. Телефонная трубка вдруг слегка поднялась на своих рогульках, и в ящичке раздался голос:
- Квартира инженера Тунгусова. Кто говорит? Три секунды молчания. Потом голос произнес:
- С вами говорит автомат. Тунгусова нет дома: он будет в семь часов. Скажите, что ему передать?
Маленькая пауза.
- Хорошо. Это все?
Трубка, щелкнув, легла на свое место.
* * *
В холодном вестибюле того же дома ждали три человека с портфелями. Двое уныло курили, не решаясь сесть на пыльный подоконник; третий, высокий, одетый по последней моде, с фальшивыми квадратными плечами, торчащими из-под тяжелого меха воротника, непрестанно и суетливо бегал по вестибюлю.
- Видите ли, - рявкал он резким баритоном, - в таких случаях самое главное - определить, жулик или нет. Политическая задача! И, между нами, тут дело не в научном анализе. Наука - дело канительное, часто спорное. Разные там школы, течения... А жулья развелось среди этих изобретателей, скажу я вам! И жулье не простое: подкованы они в своей области как следует. Даешь ему анализ экспертизы, а он вопит: "Ваши эксперты - профаны! Других давайте, которых я укажу!" Ну и начинается канитель на несколько лет. Нет, нюх надо иметь, нюх! Надо уметь почувствовать жулика. Вот недавно случай с этим... как его... ну вот к вам в институт приходил... "Прибор для изучения солнечной радиации". Я его накрыл замечательно! Назначил демонстрацию в час, прихожу в двенадцать...