Страница 3 из 25
– Не так все должно было пойти, – заявил Манфрид. – Ты нас вынудил…
– Дважды нас обидел, – согласился Гегель.
– Прошу вас. – Покрасневшие глаза Генриха метались между сыном и огнем в доме. – Простите меня, парни, честное слово. Отпустите его и пощадите малышек. – Крики девочек становились все громче. – Бога ради, проявите милосердие!
– Милосердие – потребная добродетель, – проговорил Гегель, потирая деревянный образок Богородицы, который сорвал вместе с ремешком с шеи Герти. – Покажи ему милосердие, брат.
– Разумные слова, – согласился Манфрид и поставил мальчика на ноги лицом к отцу.
– Да, – выдохнул Генрих, слезы промывали дорожки в грязи на лице гордого крестьянина. – А теперь девочек, девочек отпустите!
– Они уже в пути, – сказал Манфрид, взглянув на дымок, взвившийся над крышей, и перерезал мальчику горло.
Если Гегель и счел такую кару слишком суровой, он ничего не сказал. Ночь лишила кровь причастного цвета, так что в лицо Генриху хлынула просто какая-то черная жидкость. Бреннен качнулся вперед, растерянность в его глазах разбила отцу сердце, а губы беззвучно шевелились в грязи.
– Благословенна Дева Мария, – нараспев произнес Гегель, целуя ворованный образок.
– И благословенны мы тоже, – закончил Манфрид, откусив кусочек от теплого клубня.
Девочки в горящем доме замолкли, когда Гроссбарты выезжали со двора: Гегель на коне, а Манфрид в телеге. Они заткнули Генриху рот клубнем, так что тот не мог даже молиться. Братья повернули на проселок, который вел на юг, в горы. Дождь прекратился, когда Гроссбарты неторопливо пустились в бега.
II
Негодяи в бегах
Увидев в утреннем свете клубы дыма, которые поднимались к небу над тлеющими останками дома Генриха, на пожар сбежались жители городка. Через час большинство из них вновь взяли себя в руки, оправившись после потрясения, которое испытали при виде следов кровавой расправы. Вопреки собственным возражениям Генрих все же позволил увести себя в деревню, чтобы отогреть кости и нутро, если не душу, а полдюжины мужчин, бывших местными присяжными, поскакали на юг. Они одолжили коней различной ценности и взяли в дорогу еды на два дня, а Гунтер, подручный хозяина усадьбы, прихватил с собой трех лучших псов. Он также сумел убедить своего господина в необходимости выдать присяжным несколько арбалетов и меч. Другие тоже собрали все оружие, до какого смогли дотянуться, хотя все были согласны, что беглецов надо вернуть живыми, чтобы Генрих увидел, как их повесят.
Гунтер, который отлично знал имя Гроссбартов, клял себя за то, что не заподозрил ничего дурного, когда братья явились прошлым вечером к усадьбе, но утешался мыслью о том, что ни один добрый человек и подумать бы не смог о таком злодействе. Однако у Гунтера тоже были жена и трое сыновей, так что, хоть он и не назвал бы Генриха среди своих ближайших друзей, считал, что никто не заслуживает такой утраты. Он мог бы послать своих мальчиков помочь Генриху во время следующего посева, но отлично понимал, что это паршивая замена родным детям.
Присяжные скакали так быстро, как только позволяли их клячи, спешно пересекли поля и предгорья. Ветер пробирал всадников до костей, но солнце выжгло тяжелые тучи и высушило грязь. Телега оставила в ней глубокие рытвины, которые вместе с нюхом гончих не позволяли присяжным сбиться со следа. Даже если убийцы ехали без отдыха, Гунтер был уверен, что их удастся нагнать к закату. Он молил Бога, чтобы негодяи мирно сдались, увидев, что перевес не на их стороне, но сомневался в таком исходе. Это ведь были Гроссбарты.
Будучи Гроссбартами, Гегель и Манфрид не думали отдыхать, а почти загнали коня и остановились лишь перед самой зарей. Даже если бы они хотели продолжить путь, тропа затерялась среди темных деревьев, так что до рассвета ее было не разглядеть. Братья добрались до густого леса, который отделял собственно горы от пологих холмов, где прошло их детство. Манфрид отыскал ручей, чтобы напоить взмыленного коня. Он обтер животное, пока Гегель спал, и даже щедро предложил репу, но конь задрал нос и принялся щипать траву на опушке, прежде чем смежить веки.
Когда солнце поднялось, Манфрид разбудил обоих и, пока его брат запрягал коня, выстругал гребешок для бороды из ольховой ветки. Вскоре они уже тряслись по каменистой дороге, плохо приспособленной для крестьянской телеги. Оба принялись подергивать себя за бороды, размышляя одновременно об одном и том же.
– Может, на восток поехали, – сказал через пару часов Гегель.
– Неа, – возразил Манфрид, останавливая телегу, чтобы убрать с дороги упавший сук. – Они скумекают, что мы рванули на юг, других-то городов в округе почти нет.
– Тогда они сейчас выезжают, – буркнул Гегель.
– Если этот ублюдок не сумел высвободиться пораньше, сейчас его уже кто-то нашел. Всю ночь небось голосил. А кабы я ему тоже горло перерезал, не смог бы позвать на помощь.
– Так-то оно так, но тогда бы некому было усвоить урок, а ему еще надо было здоровую репу прожевать.
– Это верно, – согласился Манфрид.
– Так что они наверняка за нами пустились.
– Да, – протянул Манфрид, – и верхом они нас нагонят еще до темноты.
– Если не раньше, – фыркнул Гегель и сплюнул на запыхавшегося коня.
– Не стоило морочиться с телегой, – заявил Манфрид.
– На своем горбу одеяла хочешь тащить? Репу тоже? Нет уж, спасибо. Только телеги оправдывают существование коней. Они для телег и нужны.
По невыразимой и не до конца понятной причине Гегель всегда не доверял четвероногим тварям. Наверное, потому, что ног у них слишком много.
– Вот еще. А что мы, по-твоему, есть будем, когда репа закончится?
– Правда, чистая правда.
Братья расхохотались, затем Манфрид вновь посерьезнел:
– Стало быть, будет у нас преимущество, потому что мы впереди, а они сзади. Давай-ка прогоним телегу еще чуток вперед, потом привяжем коня к дереву, а сами рванем назад через лес? Устроим им нежданку.
– Нет, это не слишком хитро. Вон там, за деревьями, видно, где дорога вверх по склону забирает. Там и подождем. Будем повыше их, брат, и все преимущество.
– Ну, лучше так, чем никак. Вырежу я, пожалуй, нам пару копий.
Манфрид спрыгнул с телеги и пошел рядом, выглядывая в лесу подходящие ветви. Опасная горная тропа не позволяла ехать быстро, так что Манфрид не отставал. Бросив на дно телеги несколько длинных веток, он снова забрался на свое место и принялся за работу.
Гунтер остановил присяжных там, где дорога начала петлять, взбираясь по склону горы. Только благодаря заезжим охотникам и их куда более здравомыслящей добыче тропа не совсем заросла. Огромные деревья защитили бы преследователей от лавины, но мест, где беглецы могли бы устроить засаду, здесь было хоть отбавляй. Гончие уселись так далеко от коней, как позволяли поводки, и Гунтер спешился, чтобы напоить их.
За оставшийся до заката час присяжные едва успеют доехать до перевала. С тяжелым вздохом Гунтер спустил псов с привязи и увидел, как собаки радостно устремились вверх по тропе. Он надеялся догнать убийц прежде, чем дорога начнет петлять, но по лесу присяжные ехали медленно, чтобы не пропустить след, если Гроссбарты вознамерились сойти с тропы. Может, конечно, беглецы решили спуститься по противоположному склону, а не залечь и ждать, но Гунтер в этом сомневался. Братья были жестоки, а единственным преимуществом горожан, кроме численного, было то, что они хоть несколько часов поспали прошлой ночью.
– Скачите как можно быстрее, – крикнул Гунтер, – но оставляйте между собой и следующим всадником зазор в несколько коней!
Густой лес сменился каменистыми осыпями и живучими соснами, которые, казалось, росли прямо из скальной породы. Заходящее солнце освещало тропу, которую до конца недели щедро засолит снег, и всадники ощутили тяжесть не только своего оружия, но и страха. Впереди скакал Гунтер, следом ехал его племянник Курт, за ними – плотник Эгон, а замыкали крестьяне Бертрам, Ганс и Гельмут. Гончие подняли лай и рванулись вперед. Гунтер поехал следом, пристально разглядывая три поворота дороги, прежде чем псы скрылись из глаз.