Аннотация
…таким образом, оставив далеко и глубоко внизу февральскую вьюгу, которая лепила мокрым снегом в переднее стекло автомобиля, где с трудом двигались туда и сюда стрелки стеклоочистителя, сгребая мокрый снег, а встречные и попутные машины скользили юзом по окружному шоссе, мы снова отправились в погоню за вечной весной…
В конце концов, зачем мне эта вечная весна? И существует ли она вообще?
Думаю, что мне внушил идею вечной весны (и вечной славы!) один сумасшедший скульптор, с которым я некогда познакомился в закоулках Монпарнаса, куда меня на несколько недель занесла судьба из советской Москвы.
Он был знаменитостью сезона. В Париже всегда осенний сезон ознаменован появлением какого-нибудь гения, о котором все кричат, а потом забывают.
Я сделался свидетелем недолгой славы Брунсвика. Кажется, его звали именно так, хотя не ручаюсь. Память мне изменяет, и я уже начинаю забывать и путать имена.
Его студия, вернее довольно запущенный сарай в глубине небольшого...
Отзывы
Валерий Протасов
8 июня
ВЕЧНАЯ ВЕСНА «Алмазный мой венец» Вал. Катаева. Золотая вязь слов. Блестящая проза. Волшебный поток слов. Наслаждение красотой. Море солнечного света. Особенно конец невыразимо и печально прекрасен. « Парк оказался наполненным творениями сумасшедшего ваятеля. Мы ходили по аллеям, узнавая друзей… Я хотел, но не успел проститься с каждым из них, так как мне вдруг показалось, будто звездный мороз вечности сначала слегка, совсем неощутимо и нестрашно коснулся поредевших серо-седых волос вокруг тонзуры моей непокрытой головы, сделав их мерцающими, как алмазный венец. Потом звездный холод стал постепенно распространяться сверху вниз по всему моему помертвевшему телу, с настойчивой медлительностью останавливая кровообращение и не позволяя мне сделать ни шагу, для того чтобы выйти из-за черных копий с золотыми остриями заколдованного парка, постепенно превращавшегося в переделкинский лес, и - о боже мой! - делая меня изваянием, созданным из космического вещества безумной фантазией». Прошло сорок лет со дня публикации, с того дня, когда выведенные золотой канителью елизаветинской прописи строки засветились на страницах типографской бумаги, а книга не стареет. Священное число. Впрочем, все числа священны. «Я просовываю сквозь замочную скважину железной двери что-то похожее на пропитанный колдовским составом шнур или особую зажигательную нить ― и делайте с ними, что хотите», ― говорят её страницы. Сорок лет для них как один день. Для людей с чутким сердцем они будут жить вечно. Проза мирового уровня, западная по ощущению жизни, ренессансная. Такое упоение потоком слов, такая роскошь красок, что иногда даже избыточно. Южная волна в северной литературе, так же, как и «12 стульев», и вся одесская школа. Как Гольфстрим в смешении с холодными водами океана. В соединении с нежно-созерцательной северной лирикой, с простой и грубой простотой, с глубоким наследием классики какая изумительная картина русской словесности! Мемуары времени, пропущенные сквозь сито воображения художника, свобода «потока поэтического сознания». В них нет жанра, и есть все жанры от авантюрно-приключенческого, карнавально-театрального с антично-современными масками, до строго-ясного реалистического бытового романа с розовой дымкой романтизма и лёгкой незлой иронии. Одни метафоры омывают сердце счастьем радостного открытия, другие царапают наш изнеженный глаз и слух. Но это точность и беспощадность глаза художника, искренность и правдивость чувства вне «можно» и «нельзя», «дикое мясо» искусства. Чем глубже погружается художник в лоно красоты, тем сильнее притягивают его причудливые формы глубинной жизни, неизвестные в верхних слоях воды.