Страница 18 из 19
Однако ему повезло. Где-то к пяти часам дня он полностью раскопал гроб. Более того, к своему облегчению он обнаружил, что болты прекрасно сохранились. Если бы они заржавели, ему пришлось бы взламывать гроб ломом, используя грубую силу, а это могло его повредить.
Нескольких минут оказалось достаточно, чтобы вытащить все шесть болтов.
Задолго до того, как он закончил, изнутри послышалось слабое царапанье. Он открыл крышку и наконец увидел свою потерянную любовь.
Кэдбери был реалистом, когда дело касалось физических процессов, и не страдал брезгливостью. Мысленно он был готов к открывшемуся его глазам зрелищу. Если что-то его и удивило, так это то, как хорошо Лоррейн сохранилась. Осунувшаяся, конечно, со следами разложения и с запавшим лицом. На белом шелке под ее головой находилось больше волос, чем на ее макушке. Какой-то серый гриб, слева на подбородке, придавал ей странный вид – как будто она решила после смерти отрастить бороду, но подстригла ее слишком неаккуратно.
Верхняя часть тела Лоррейн извивалась, словно она безуспешно пыталась подняться. Спустя девять месяцев после смерти ее мышцы атрофировались настолько, что больше не могли поддерживать и приводить в движение ее оболочку, даже такую скудную и иссохшую. Ее веки трепетали, но не могли подняться над высохшими, запавшими ямами ее глаз.
– Лоррейн, – произнес Кэдбери. – Это я, Ричард.
Он не знал, понимает ли она его. Вероятнее всего, нет. Однако, ему не хотелось вторгаться в ее личное пространство не представившись. Он настроил таймер: восемь процентов, три минуты и пятнадцать секунд. Затем надел ведро на голову и нажал выключатель. Генератор в фургоне загрохотал, и насос заработал, начав интенсивно откачивать кислород из емкости.
Погружение в этот раз, казалось, заняло гораздо больше времени, чем в предыдущие. Хотя, возможно, это было следствием того, что теперь он достиг своего пункта назначения. Его голова начала раскалываться к концу второй минуты. Легкие беспомощно пытались вдохнуть отсутствующий воздух. Приступ головокружения заставил его вначале сесть, а затем полностью вытянуться на земле.
Кэдбери показалось, что третья минута длится целую вечность, а последние пятнадцать секунд – еще дольше. Его последний, неудавшийся вздох неоправданно затянулся, грудь напряглась и дрожала, пока, наконец, приглушенный звонок не провозгласил – время настало.
Он снял с себя шлем. Это заняло много времени: Кэдбери с трудом мог вспомнить, где находятся застежки и как они работают. Мысли текли сквозь его мозг словно обломки кораблекрушения, вяло качаемые слабым приливом.
Но Кэдбери идеально отмерил время и степень удушения. Он сделал себе инъекцию смерти точно так же, как кто-то другой мог бы сделать укол пенициллина. Теперь он стал одним из воскрешенных, да – но все же оставался самим собой. Его нисхождение в смерть представляло собой серию постепенно увеличивающихся, строго контролируемых погружений. И воскрешение его было таким же.
Постепенным.
Поэтапным.
Управляемым.
Он ощущал порывы всепоглощающего голода, который обуревал остальных восставших, но не мог взять верх над воскресшим Кэдбери. Несмотря на голод, он мог размышлять, хотя это требовало больших усилий и времени. Он помнил, кто он такой – и какая у него цель.
Он медленно встал. Затем приблизился к краю ямы и спустился вниз, заботясь о том, чтобы ненароком не наступить на Лоррейн в этом замкнутом, ограниченном пространстве.
Кэдбери мягко и осторожно втиснулся в гроб рядом с ней. Как он и надеялся, жена не посчитала его едой. Так же, как и она, он был одним из мертвых – по крайней мере, до той степени, когда его близость уже не пробуждала в ней аппетит.
Он попытался поговорить с ней, сказать, чтобы она не боялась, но дар речи его покинул. Хотя он помнил слова, у него больше не оставалось дыхания, чтобы вытолкнуть их в мир. Они остались лежать на его языке, вибрирующем от мертворожденных слогов. Затем Кэдбери опустил крышку гроба.
Внутри он попытался устроиться покомфортней, чтобы занять поменьше места и не слишком давить на Лоррейн. Ее тело мягко пошевелилось возле него. Возможно, она все еще пыталась подняться, но ему показалось, что вряд ли. Судя по движению – нет. Скорее, это движение наводило на мысли о том, что она тоже пытается лечь поудобней.
«Спокойной ночи, любимая», – сказал он. Звука не последовало, лишь горло его задвигалось, и язык поднимался и опускался, касаясь нёба.
Он нашел в темноте ее руку и сжал. Затем закрыл глаза.
Вечность проходила в целом очень приятно.
Последний и лучший день Джимми Джея Бакстера
Джон Скипп
Джон Скипп – кинорежиссер, обладатель Rondo-Award («Сказки Хэллоуина») и премии Брэма Стокера за короткие рассказы («Демоны», «Мир Зомби»), автор бестселлеров по версии «Нью-Йорк таймс» («Свет в конце тоннеля», «Крик»), чьи произведения продаются миллионными тиражами и переведены на двенадцать языков. Его первый сборник «Книга Мертвых» в 1989 году дал начало современному зомби-хоррору. Также он – главный редактор «Фангазм Пресс», специализирующегося на авторах смешанного жанра, таких как Лаура Ли Бар, Вайолет Левуа, Отэм Кристиан, Дэнжер Слэтер, Коди Гудфеллоу и Девора Грей. Отец сплаттерпанка и мастер эксцентричной прозы, Скипп повлиял на целое поколение писателей ужасов и мейнстрима по всему миру. Его последняя книга – «Искусство ужасных людей».
Я просто хочу сказать: конец света будет таким, каким вы его сделаете. Все зависит от отношения.
Каким был мой конец света? Стоило мне понять, что к чему, и я словно попал в рай на земле.
До самого последнего мига, по крайней мере.
Сперва была жесть, можете мне поверить. Я мыл себе грузовик, никого не трогал. Увидел, как Венделл бредет по улице в футболке и рваных пижамных штанах, подвыпивший и растрепанный, как обычно. Странно было видеть его без засранца на поводке так рано утром, но я не придал этому значения.
– Где твой пес? – спросил я, а он не ответил. Слышал он плохо, так что я не обиделся и продолжил отчищать птичье дерьмо с ветрового стекла: большая старая губка – в одной руке, шланг – в другой.
Венделл подошел прямо ко мне, и я только начал говорить: «Какого черта?», как он своими вытянутыми граблями толкнул меня на дверь водителя и придвинул лицо прямо к моему, рыча и будто укусить собираясь.
Считайте это порывом, но я сунул губку ему в морду левой рукой, пытаясь оттолкнуть. Мыльная пена текла по моим запястьям и его шее. Я думал, это охладит Венделла, приведет его в чувство, но он продолжал пихаться, и, богом клянусь, я чувствовал, как он пытается прогрызть губку.
– Венделл! Бога ради! – заорал я, но ему, кажется, было плевать. Он просто напирал, чавкая губкой.
Пришлось ударить его по голове пластиковой рукояткой шланга, раз и другой, пока сосед немного не отступил. Это не остановило его, хотя и должно было. Так что я ударил снова, пока Венделл не упал на колени, а осколки пластика не усыпали тротуар между нами. Потом он попытался вцепиться мне в колено, и я пнул его со всей силы, уронив на задницу. А потом еще раз, на всякий случай.
Когда после этого он схватил меня за ногу и полез вперед, я, признаться, запаниковал. Выронил губку и разбитый шланг, схватил его за волосы и рванул голову соседа назад.
Именно тогда я осознал, что это уже не Венделл.
Давайте проясним: я никогда с ним не миндальничал. Он был голубеньким, как трехдолларовая банкнота, но дружелюбным соседом – совсем не педиковатым, сошел бы за нормального. И мне всегда нравился его пес. Поскольку Венделл никогда не пытался схватить меня за задницу, я жил и давал жить другим, понятно? «О, старина Венделл. Тот еще тип! Парень хоть куда!», или что-то в этом роде.
Но теперь, глядя в его пустые глаза, я осознал ужасную правду.
Нет, скажем лучше – прекрасную.