Изобретение науки. Новая история научной революции

Когда Уильям Шекспир (1564–1616) сочинял «Юлия Цезаря» (1599), он совершил маленькую ошибку, упомянув о бое часов – в Древнем Риме еще не изобрели механических часов{6}. В «Кориолане» (1608) говорится о направлениях компаса – но у римлян не было морского компаса{7}. Ошибки Шекспира отражают тот факт, что он и его современники, читая произведения римских авторов, постоянно сталкивались с напоминаниями, что римляне были язычниками, а не христианами, но не видели никаких свидетельств о технологическом разрыве между временами Древнего Рима и эпохой Возрождения. Римляне не знали печатного станка, но у них было много книг, а также рабов, которые их копировали. Они не знали пороха, но имели артиллерию – баллисты. Механических часов у них не было, но они определяли время по солнечным и водяным часам. У римлян не было крупных парусных судов, движимых ветром, но и во времена Шекспира военные действия на Средиземном море велись с помощью галер (весельных судов). И разумеется, во многих практических вопросах римляне значительно опережали англичан времен правления Елизаветы – лучшие дороги, центральное отопление, ванны. Совершенно очевидно, что Шекспир представлял Древний Рим как современный ему Лондон, только с ярким солнцем и тогами{8}. У него и его современников не было никаких причин верить в прогресс. «Шекспир, – писал Хорхе Луис Борхес (1899–1986), – во всех своих произведениях относится к персонажам, будь они датчанами, как Гамлет, шотландцами, как Макбет, греками, римлянами или итальянцами, как к своим современникам. Шекспир чувствовал разницу между людьми, но не разницу между историческими эпохами. Для него не существовало истории»{9}. У Борхеса современный взгляд на историю; Шекспир много знал об истории, но (в отличие от его современника Фрэнсиса Бэкона, который понимал, к чему может привести научная революция) не осознавал необратимости исторических перемен.

Может показаться, что порох, печатный станок и открытие Америки в 1492 г. должны были заставить эпоху Возрождения воспринимать прошлое как то, что утрачено и больше не вернется, но образованные люди очень медленно осознавали необратимые последствия этих великих изобретений и открытий. Только оглядываясь назад, они начали формулировать наступление новой эпохи; именно научная революция стала причиной главного постулата эпохи Просвещения – прогресс уже невозможно остановить. В середине XVIII в. шекспировское восприятие времени сменилось современным. На этом мы и остановимся, но не потому, что революция закончилась, а потому, что к этому времени стало ясно: начался неудержимый процесс трансформации. Триумф ньютоновской философии ознаменовал окончание первого этапа научной революции.

Чтобы понять масштаб революции, возьмем типичного образованного европейца образца 1600 г. – у нас это англичанин, но разница с жителем любой другой европейской страны будет невелика, поскольку в 1600 г. интеллектуальная культура была у них общей. Этот человек верит в колдовство и, возможно, читал «Демонологию» (Daemonologie, 1597) шотландского короля Якова VI, будущего короля Англии Якова I, в которой нарисована яркая и пугающая картина угрозы, исходящей от агентов дьявола[5]. Он верит, что ведьмы способны вызвать бури, которые топят корабли в море, – Яков сам едва не погиб во время такой бури. Типичный образованный англичанин верит в оборотней, хотя в Англии они не водятся, – он знает, что их видели в Бельгии (авторитетом в этой области считали великого французского философа XVI в. Жана Бодена). Он не сомневается, что Цирцея действительно превратила спутников Одиссея в свиней. Он убежден, что мыши самопроизвольно зарождаются в скирдах соломы. Он верит в современных магов: он слышал о Джоне Ди и, возможно, об Агриппе Неттесгеймском (1486–1535), черный пес которого по кличке Месье считался дьяволом в обличье животного. Если он живет в Лондоне, то может знать людей, обращавшихся за советом к лекарю и астрологу Саймону Форману, который с помощью магии помогает вернуть украденные вещи{10}. Он видел рог единорога, но не самого единорога.

Образованный англичанин той эпохи верит, что мертвое тело будет кровоточить в присутствии убийцы. Он верит в существование лезвийной мази – если смазать ею клинок, которым нанесена рана, эта рана заживет. Он верит, что форма, цвет и текстура растения определяют его лекарственные свойства, потому что Бог создал природу таким образом, чтобы ее могли истолковывать люди. Он верит, что можно превратить недрагоценный металл в золото, хотя сомневается в существовании человека, знающего, как это сделать. Он верит, что природа не терпит пустоты. Он верит, что радуга – это знамение Господа, а кометы предвещают беду. Он верит в существование вещих снов – нужно только правильно их истолковать. Разумеется, он верит, что Солнце и звезды делают один оборот вокруг Земли за двадцать четыре часа, – он слышал о Копернике, но не считает, что гелиоцентрическую модель космоса следует понимать буквально. Он верит в астрологию, но не знает точного времени своего появления на свет и поэтому думает, что даже самый искусный астролог не сможет сообщить ему ничего такого, чего нельзя найти в книгах. Он верит, что Аристотель (IV в. до н. э.) – величайший философ всех времен и народов, и считает Плиния (I в. до н. э.), Галена и Птолемея (оба жили во II в. н. э.) наивысшими авторитетами в естественной истории, медицине и астрономии. Он знает, что миссионерам из ордена иезуитов приписывают чудеса, но подозревает, что все это обман. У него дома есть десятка два книг.

Но через несколько лет перемены уже витали в воздухе. В 1611 г. Джон Донн, обращаясь к открытиям, которые за минувший год сделал Галилей с помощью своего телескопа, заявил: «Все новые философы – в сомненье». Термин «новая философия» придумал Уильям Гильберт, опубликовавший в 1600 г. первый за 600 лет фундаментальный труд по экспериментальной науке[6]. Для Донна «новая философия» была новой наукой Гильберта и Галилея{11}. В его стихах сведены вместе многие ключевые элементы, составлявшие новую науку: поиск новых миров на небесах, стирание аристотелевской грани между небом и землей, атомизм Лукреция:

Далее Донн упоминает о путешествиях с целью открытия новых земель и последовавшем за ними расцвете торговли, о компасе, сделавшем возможными эти экспедиции, а также о неотделимом от компаса магнетизме, который был предметом экспериментов Гильберта.

Откуда Донн знал о новой философии? Откуда он знал, что она включает атомизм Лукреция?[8] Галилей не упоминал атомизм в своих трудах, однако его знакомые утверждали, что в частных беседах он выражал согласие с этой теорией; Гильберт обсуждал атомизм лишь для того, чтобы отвергнуть его. Откуда Донн знал, что новые философы ищут новые миры, причем не только на планетах, но на других объектах небесного свода?

6

II. 1. 813–815.

7

II. 3. 1440.

8

MacGregor. Shakespeare’s Restless World (2012). Ch. 18: London becomes Rome.

9

Borges. The Total Library (2001). 472 (The Enigma of Shakespeare, 1964).

5

Поскольку типичный образованный европеец того времени был мужчиной, я использовал мужской род, когда писал о начале современного периода, – в отличие от современной интеллектуальной жизни. Женщины не допускались в научные общества того времени, но среди них были выдающиеся ученые, особенно астрономы (Schiebinger. The Mind Has No Sex? 1989. 79–101) и алхимики (Ray. Daughters of Alchemy, 2015). Астрономические таблицы Urania propitia (1650) Марии Куниц считаются «самой первой научной работой, выполненной на высочайшем техническом уровне своего времени» (Swerdlow. Urania propitia, 2012. 81); предисловие написано ее мужем, который подтверждает, что это действительно работа женщины, каким бы неправдоподобным это ни казалось. См. также: гл. 2, 6, 13 и 17.

10

Kassell. Medicine and Magic in Elizabethan England (2005).

6

Первый после «Книги оптики» Ибн аль-Хайсама (1011–1021). Подробнее о Гильберте см. ниже, гл. 3, 4, 7 и 8.

11

Do