Настоящая любовь

Ностальгия сладкая мука.

Динаев Дино

Динаев Дино

Настоящая любовь

Dино Dинаев.

НАСТОЯЩАЯ ЛЮБОВЬ.

Рассказ.

Светлой памяти Марины Рушь.

Сон слишком реальный.

Им можно наслаждаться.

Станислав Лем

Я проснулся в маленьком доме в глубине сада, и первым моим ощущением было ощущение счастья. Полного безусловного счастья. Для его достижения не нужно было преодолевать трудности, прикладывать некие усилия- оно существовало само по себе. Оставалось только наслаждаться им, пить по капле, и молить Бога, чтобы оно не кончалось.

Двойные деревянные окна распахнуты, между рамами рюмка из толстого стекла с окаменевшей солью. Белые ситцевые занавески, нанизанные на обычные нитки, лениво заигрывают с нежным ветерком. За окном также тепло, как и дома, так что ветерок не ощущается. Ненавязчивое приложение. Эйфория.

Прямо за окном вишня, вся прострелянная алыми пулями плодов. По застрявшим в ветвях паутинам снуют живчики-паучки. Воздух полон трассеров жужжащих мух, пчел, мелькают быстрые тени стрекоз. Бабочки борются с ветерком, траектории замысловаты, они словно скользят с невидимых горок. Их бросает к старому забору, за которым, я знаю, цветет розовой пеной сирень, бабочки сопротивляются и стараются отгрести от опасного места.

Все настолько реально, что я бы неминуемо испугался, если бы заранее не знал, что бояться не надо.

Я потягиваюсь в постели. Молодое тело хрустит, ощущения одни лишь приятные, хотя я знавал и другие. Сейчас я не хочу ни о чем думать, тем более вспоминать. Мне достаточно того, что все вокруг нереально, оно не существует.

На сон это мало похоже, для него все, наоборот, слишком реально. Предметы вокруг можно потрогать. Я отлично знаю, где нахожусь, и кто я, хотя уверен, что если это и имеет отношение к моей настоящей жизни, то весьма отдаленное.

Меня зовут Марик Живов, мне 14 лет, сейчас 1975 год. Я проснулся летом 75-го в городе Новокуйбышевске, по адресу улица Октябрьская 86.

Учеными установлено, что самыми беззаботными и удачными для России была середина 70-х годов прошлого века. Откуда я это знаю? Да потому что мне давно не 14, и почему я сейчас проснулся в этом месте я представления не имею.

Причин может быть несколько. Об одной мне не хочется думать и сообщу о ней в последнюю очередь. Другой причиной могла стать болезнь. Ее не могли излечить в мое время, заморозили тело, а мозг заставляют смотреть одну и ту же картинку, выбранную из самых беззаботных.

Или у меня мог уцелеть один лишь мозг. Авария или война, и вот теперь врачи пытаются достучаться до меня своими видениями.

Меня могли запустить в космос, заморозить, и теперь я лечу в криогенной камере куском мертвого льда, а через тонкие проводники в мозг поступает тонкая струйка сигналов. Новокуйбышевск, лето.

И наконец самая страшная причина, о которой я не хотел говорить, а пришлось. Я на самом деле умер, а все это предсмертная картинка, постепенно затухающая в агонизирующем мозгу.

Я не герой, я вообще не знаю, то я, может, преступник, или нобелевский лауреат, но любой на моем месте испугался бы и запаниковал. Меня удерживает от отчаяния лишь то, что в этом месте я уже не в первый раз. Или жил в реальности, или сон повторяющийся. Но так или иначе, я жив, молод, здоров и беспечен. Стало быть, кто бы ни то был мой куратор, своей цели он достиг. Испытуемый спокоен, и готов к испытаниям.

В глубине меня крепнет ощущение, что куратор никаких испытаний не допустит, остатки сна покатятся дальше по накатанной колее беззаботного летнего дня.

Куратор знал, что делал. У каждого человека на земле обязательно есть такой беззаботный денек, застрявший посередине лета. Мне выпало счастье проживать его раз за разлом, смаковать каждую минуту с самого момента, когда меня разбудил шум бьющихся на ветру занавесок.

Кровать стояла у стены крохотной комнаты, середину комнаты занимал массивный стол темного дерева. Древнего вида, из глубин памяти мастодонтом всплыло название. Письменный.

Поверхность стола сверкала бы только пылью, если бы на ней не стояли две ауди колонки Микролаб. В прошлый раз их не было. Когда в прошлый раз. Я встрепенулся, но воспоминание лишь блеснуло как карась в пруду перед тем, как уйти на глубину.

Интересно, смогу я подключить чудо колонки. Все-таки 75-й год. Что было в 75-м. Радиолы разве что. Рекорд 64. Проигрыватель грампластинок под деревянной крышкой. На стеклянной шкале разбросаны по длинам волн названия диковинных далеких городов. Лондон, Сингапур, Дели.

Голова привычно отозвалась отголосками невнятных воспоминаний. Инклюзив, 5 звезд, убегающая под визг обобранного туриста краснозадая бессовестная обезьяна с бананом. Почему-то желтым, хотя в кино их показывали зелеными.

Я встал, не задумываясь взял со стола еще один предмет, лежащий между колонками. Сотовый телефон. Алкатель. По акции взял в Капитале. Что такое капитал? Не знаю. Карл Маркс написал.

Сотовый естественно не работал. В стране еще ни одной вышки не построено. Нет, он включился. На синем экране загорелись логотипы двух фирм, симки тоже две, хоть три. Мир безмолвствует.

Даже не телефон, андроид многофукциональный.20 радиостанций подключено. Само собой, не прослушивается ни одной. Эфир девственно чист. Андроид запросил наушники, работающие как антенна. Я даже искать их не стал. Бесполезно.

По большому счету это безобразие со стороны неведомых кураторов подбрасывать несвойственные реальности предметы. Брак в работе. Когда очнусь в очередной раз, сделаю замечание. Только когда очнусь и где? И очнусь ли вообще?

Откуда я? Я посмотрел на мирно лежащий сотовый, мысленно напрягся. Сделал усилие, преодолевая невидимый барьер, Соединяющий меня с настоящим я.

Лучше бы я этого не делал. Из неизведанного пространства накатила ледяная хмарь, в голову точно укол шприцом сделали, я громко вскрикнул.

Должно быть на пару секунд я потерял сознание. Обнаружил себя на полу, струйка теплой слюны на подбородке.

Предупреждение понял. Я больше не буду.

Встал, вышел в соседнюю комнату, где стояло трюмо и шифоньер. На самом деле, в 75-м, здесь стояла еще и диван-кровать родителей. Сейчас его не было. Сколько бы раз я не просыпался здесь, в доме никогда не было людей. Должно быть кураторы решили, что слишком много счастья вредно для здоровья.

Чувство голода погнало меня на кухню, где я безошибочно словно ракета с лазерным наведением открыл теплую еще кастрюлю.

Снежно белая, уже начавшая застывать, с пенкой, манная каша - это рай. Ее можно резать на блоки и есть руками.

Все было, как всегда. Сидя на солнечной веранде, я набивал рот манкой, а снаружи шумел яблоневый сад, ветви отбрасывали причудливые тени на подоконник, по которому крался кот Шустрик, которого я потеряю при переезде только спустя пару лет.

Я представления не имел, кто я и что делаю в крохотном оазисе счастья, вмерзшего в мегалиты мирового времени, но чутье убеждало, что каждая мелочь имеет значение, словно древнее письмо, написанное на мертвом языке. Пропустишь иероглиф, не поймешь адресованный именно тебе посыл, жди самых фатальных последствий, а тои застрянешь здесь навсегда, среди других вещей, потерянных во времени. Навроде сотового. Он есть, а позвонить некуда.

Вовка Красов приходит через полчаса. Сколько бы раз я не оказывался в этом сне, он всегда одет одинаково. Темные брюки и белая рубашка с пионерским галстуком. Несоответствие формы бросалось в глаза.

Я не знаю откуда я, из какого времени, и вообще кто я, но, судя по всему, настоящее время знаю отлично. Белую рубашку и темные брюки летом подросток еще мог надеть, но красный галстук никогда! Нонсенс. Даже во время учебы многие его снимали, едва оказавшись за порогом школы.