Страница 5 из 7
Нервным, это видимо по той причине, что охотовед там не распоряжается. Там свои законы, эта территория закреплена за эвенкийской общиной, правда, формально они тоже входят в состав промхоза, но своими делами ведают сами.
А вот в вершине другой реки, вообще чистые места на карте. Там не было ни номерков, ни фамилий. Это неосвоенные территории промхоза. Добираться туда очень трудно, – реки горные, дурные, так, что не завезешься, а на себе – по скалам прыгать, тоже много не унесешь.
Вот теперь вертолет стали выделять для промхоза, правда всего пока что на несколько часов, но уже надежда появляется. Можно будет и вершины горных рек осваивать, зимовья там строить, охотиться.
Пока же только геологи имеют возможность залетать туда по своим целям. Но с их слов места там вполне подходящие для охоты, – пологие сопки, верховые болота, из которых и вытекают первые, едва живые ручейки, превращающиеся через сотню километров в непреодолимую реку-стихию с неукротимым норовом.
Ходили, конечно, слухи между охотниками, о невиданных богатствах тех дальних участков, да байки это все, наверное. Разговоры эти велись обычно в полголоса и где-то в уединении, а в большинстве так за стопариком водки. Говорили даже, что будто бы кто-то там уже и охотился, но об этом вообще шепотом говорили и обрывали разговор на полуслове, – не дай Бог до "Кузнечика" дойдет.
"Кузнечиком" охотники нарекли районного охотоведа, – карающий орган. Был он строптив до одури и одержим идеей борьбы с браконьерством до самопожертвования.
Вид же имел близкий к луговым стрекотунам кузнечикам: всегда носил что-то зеленое, либо бушлат, или рубашку, или просто носки, но обязательно ярко-зеленого цвета. И фигуру имел своеобразную, – раздвинутые в стороны острые коленки, обтянутые коротковатыми форменными брюками, отведенные назад локти и хитрое выражение лица, с вытянутым вперед носом, – ну чисто кузнечик. А в довершение всего, он и фамилию имел Кузнецов.
Так вот, сей слуга природы очень ревностно относился к охотничьим угодьям и готов был совершить немыслимый поступок, но браконьера наказать. В общем, на своем месте был человек.
Из-за такого служебного рвения "Кузнечик" постоянно имел натянутые отношения с промхозом, состоял с этой организацией в постоянных конфликтах. Не мог он без скорби смотреть на туши оленей, развешанные в промхозовском складе, только что шапку не снимал, а физиономия вытягивалась ну чисто как на похоронах. Да и на горы пушнины на приемном участке взглядывал без радости. Кособочился, локти сильнее заводил за спину, пыхтел усердно и раздувал губы.
Охотоведом он стал не так давно, где-то два года, но уже изрядно набил оскомину местным браконьеришкам и особенно залетным гастролерам, которых не любил более жестоко.
Однажды удалось ему изловить заезжих охотничков, они из тайги выскочили, что по договору положено – сдали, а что там положено-то, по два соболька, и в порт, на самолетик. Кузнечик пару милиционеров с собой и айда охотничков перед посадкой трясти. Выковырял еще полсотни собольков. После этого случая о нем даже в областной газете написали. Загордился.
Или еще случай, – с охоты вывозили на вертолете начальника рыбинспекции. Участок у него был богатый и все догадывались, что начальник со своим помощником, берет соболей гораздо больше, чем разрешено договором. Но одно догадываться, а другое знать точно. Но кто же решится рыбинспекцию проверять, а Кузнечик осмелился, – слух пошел.
Так вот, пилоту вертолета по рации сообщили, что в порту охотников встречает Кузнечик. В панику ударились охотники, не выдержали нервы, мешок с пушниной на подлете выбросили, да видно запоздали чуток, – охотовед увидел, как рюкзак из подлетающего к порту вертолета вывалился и на лед ближней протоки в снег бахнулся. Вперед хозяев успел к мешку и все, как положено, оприходовал.
Кто же его после этого любить будет.
Видимо по этой причине у него друзей совершенно не было. Так, кое-какие приятели, да и те в основном из органов.
С начальником милиции сдружился как-то. Да не сдружился, просто вместе на рыбалку ездили, по ягоды.
Начальник тот дюже бал тучен, скорее даже безобразно толст. Из-за его огромной толщины, а соответственно и дурного веса, даже родной сын не брал его в лодку, а Кузнечик вот, брал. Ездили на рыбалку вместе, сетки поставят и сидят у костра. Возле лодки на шест фуражку милицейскую повесят, – никто близко не подъезжает. Один раз Кузнечик чуть не уморил начальника милиции.
Сидели у костра, выпивали, отдыхали, вздумалось начальнику по малой нужде в сторонку отойти. Ну, что так отходить-то, отвернулся по ветру и … делай свое дело. Так нет, потащился куда-то в кусты, запнулся за поваленное дерево, брюхо перетянуло, и он завалился за ту колоду. А там видно течением в большую воду канавку вымыло, вот он в эту канавку и вписался задницей, а брюхом под бревно заклинился. И руками машет, и ногами шабарчит по гальке береговой, а вылезти не может.
Мучился, мучился, из сил стал, выбиваться, давай напарника кричать. А тот уже задремал у костра, посапывает себе после водочки-то. Даже будто и сон успел посмотреть.
Проснулся когда продрог от речной сырости, – костер прогорел. Соскочил, головешки сдвинул, сухих сучков накинул на угли. Когда огонь занялся, глянул, а "Пузана-то" нет.
– Куда он делся? Федорыч! Федоры-ы-ы-ч!
Вроде застонал кто-то недалече. Выхватил головню, да айда по кустам шукать, сам переполошился не на шутку. Нашел. Тот уж ослабел совсем, только чуть слышно всхлипывал.
Очень страдал начальник от тучности своей, ненавидел свою брюшину, а осилить ее не мог, – перебарывала она его как физически, так и морально.
А промхоз Кузнечик затравил начисто. Все у него какие-то проверки, то плановые, то внеплановые, то внезапные, то согласно поступившему сигналу. У охотоведа промхозовского руки начинали трястись, когда это "насекомое" в контору заходило, даже не в контору, на крыльцо только, хотя и никакого греха за собой не чувствовал.
А и чувствовать не надо было, – есть грех, или нет его, а Кузнечик найдет, это уж будьте спокойны.
То лимит не выдержали, – протокол, то сроки чуть сдвинули, – протокол, то лицензии бесконтрольно выдали, – протокол, квитанцию неправильно заполнили, договор не там подписали, и пошло и поехало. Ну, просто шило в заднице, а не Кузнечик. Попортил он крови промхозовскому начальству.
*
*
*
На дворе стоял декабрь.
Рабочий день Кузнечик начинал всегда с Райкома партии. Придет, в приемной разденется, папочку под оттопыренный локоток, и по коридору туда сюда, туда сюда. Потом к секретарше подсядет, почирикает о чем-то, и она ему шепоточком посвистит, глазками постреляет. Прыснут смешком даже, но быстро спохватятся, рожи вытянут, серьезность райкомовскую напялят, и:
– До свиданья, Лариса Пална…
– Всего доброго, Вик… Ник…
Дальше идет в милицию, благо рядом, сразу за углом. Заходит в дежурку по-хозяйски, рядом с телефоном садится и дежурному:
– Давай, давай, чаек сгоноши.
Тот засуетится и через короткое время чай, а скорее чифирок уже дымится у охотоведа в руках.
Попив чаю и поболтав с дежурным, он продолжает свой обход и движется в промхоз. Там он может молча поболтаться по двору, даже не зайдя в контору удалиться, а может и зайти, допытаться вынюхать какой-то криминал.
Но в этот день завершить обход не довелось.
Начальник в дальнем конце коридора распахнул дверь и зычно гаркнул:
– Кузнецов пришел, нет?
– Так точно, товарищ майор, чай пьют, – это дежурный, аж честь пытается отдать невидимому начальнику, и находится в полном замешательстве, – вставать надо, или можно сидя.
– Пусть-ка зайдет.
– Просят вас, – начальник.
Кузнечик, торопливо, еще пару раз швыркает чай и передает стакан дежурному:
– Пользуйся моей добротой.
В кабинете начальника хоть топор вешай – до того плотный дым. За столом два опера пишут рапорт. Начальник, весь на нервах, вышагивает вдоль окна, в толстых пальцах "беломорина".