Скрытая угроза

– Нет, я хочу остаться с Эзером.

Хоть и зная, что Джени не ответит, Хаим снова отвел детей в спальню, и они ссорились, решая, кто будет стоять ближе к нему, пока он набирал номер и ждал, а потом вместо голоса Джени услышал собственный голос:

– Вы попали к Хаиму и Джени Сара… Можете оставить свое сообщение.

В последний раз с ним пошел звонить только Шалом, а Эзер остался у телевизора.

На другой день праздника, в пятницу, мать взяла их к Адине, сказав внукам, что та приготовила для детей тарелочки со сластями и дольками яблок в меду и наполнила дом игрушками. Она, мол, пригласила сына сестры, который на несколько лет старше Эзера, и они вместе поиграют в мяч. А потом все вместе у нее пообедают.

Шалом обрадовался, что пойдет в гости, особенно когда услышал про тарелочки со сластями. А Эзер пошел с каменным лицом, не произнося ни слова, будто во сне. После того как им не удалось поговорить с Джени, он снова стал замкнутым.

Хаим ремонтировал стену в ванной – соскоблил наждачной бумагой облезшую, облупившуюся штукатурку, по которой из-за постоянной влаги расползлась темная плесень; и когда стена подсохла, наложил новый слой водоотталкивающей краски. По всем каналам передавали песни и никаких разговоров. Сара думал, как ему подступиться к Эзеру. Потом он вынес радио во дворик и закончил подправлять бетонную дорожку, ведущую к дому. Жара снова стала невыносимой, и он снял рубашку. Спина у него болела, и все же он работал быстро, пытаясь прогнать мысли. Была б возможность, выбрал бы остаться здесь, несмотря ни на что. Вдали от их общей квартиры, от маленькой детской, в которую по вечерам светят окна соседнего дома. Неужели здесь он меньше боялся, потому что отцовская сила в этом месте ощутимее, потому что он тут все еще дома?

Хаим подогрел рис с курицей и в одиночку поел на кухне. Сам не зная зачем, пошел в спальню матери, но лишь присел там на кровать, а набирать номер не стал. Потом прилег и задремал. Вернуться в синагогу, как собирался, он не успел.

Назавтра пришел младший брат с детьми и забрал детишек в бассейн.

Только когда они в субботу вечером вернулись в Холон, Эзер вдруг заговорил.

Они проехали через Яффо, потому что там были открыты лавки, и Хаим купил зелени, яиц и сыра. Он позвонил в «Пекарни Братьев» и оставил на автоответчике напоминание, что завтра ему потребуется лишь половина от обычного количества булочек. Шалом задремал в машине, потому что не спал днем, и отец на руках отнес его в кровать, а потом поднял пакеты с продуктами. Было еще рано, и Эзер уселся смотреть телевизор, а когда программа закончилась, сам же телевизор и выключил. Хаим поставил варить яйца на кухне и нарезал овощи, а вернувшись в гостиную, увидел, что Эзер стоит у окна и смотрит сквозь прорези жалюзей. Его тельце в белой трикотажной рубашке было маленьким, ноги – худенькими и темными.

– Ты уроки приготовил? – спросил его отец.

– Мама больше не захотела с нами жить? – спросил мальчик вместо ответа.

Хаима будто хлестнули по лицу.

– Она на какое-то время уехала и позже вернется, – сказал он и почувствовал, что на этот раз нужно сказать больше.

Эзер повернулся и взглянул на него чужим взглядом.

– Почему она уехала?

– Потому что соскучилась по дому, по своей стране. Она давно хотела туда поехать. – Образ отца встал перед Хаимом, и он спросил Эзера: – Может, хочешь, чтобы мы снова ей позвонили?

Шалом закашлялся в кровати, а Эзер сказал, что не хочет. Яйца уже закипали, и Хаим пошел убавлять огонь. Вернувшись, он, как ему запомнилось, положил руку Эзеру на плечо и сказал, что пора спать.

– Если мама родилась в другой стране, как же ты ее встретил? – спросил мальчик.

Тогда ли Сара понял, что ради их спасения от боли придется сказать им правду? Что иного пути нет?

– Она приехала сюда поработать, так я ее и встретил, – рассказал он.

– Как?

– На работе. Она где-то работала, а я пришел туда и увидел ее.

– И решил на ней жениться?

– Да.

…Это было примерно через год после того, как Джени приехала в Израиль. Еще толком и на иврите не говорила. Работала она у соседа матери Хаима, вдовца, сломавшего шейку бедра и позже умершего от инфаркта. Встретились они не в доме этого вдовца, а у матери. Джени пригласили на ужин, и Хаима тоже. Семья вдовца собиралась определить его в заведение для инвалидов, и Джени теряла работу, а ее право на пребывание в стране уже истекло. Сара не помнил, что на ней было надето, потому что не обращал внимания на такие тонкости. Он просто помнил, что во время ужина все сидели тихо и что Джени выглядела смущенной. Она не знала, что и он там будет, но поняла, зачем устроили этот ужин. И он не мог сказать, когда и как они встретились во второй раз. Через несколько недель они вечером вышли в тайский ресторан, и Джени разъясняла ему меню. А когда поняла, что из него слова не вытянешь, заговорила сама. Быстро и помогая себе руками, рассказала про родителей, что оба они умерли, когда она была еще ребенком, – сперва умерла мать от тяжелой болезни, а через два года отец, от горя. И про сестру, вышедшую замуж за турецкого торговца и проживающую в Берлине. На Филиппинах у нее никого не осталось, а в Израиле – так она сказала – ей работалось хорошо. В ней была живость, чуждая Хаиму, но эта живость ему понравилась. Она могла болтать и болтать, а он только слушал. Про свадьбу они тогда еще не говорили. И про детей тоже…

Эзер смотрел на него, и по его взгляду Хаим понял, что он хочет, чтобы отец продолжал.

Свет по большей части проникал в гостиную из кухни, да еще немного просачивался с улицы, сквозь жалюзи.

Сара мог часами глядеть на лица своих сыночков, но не по той причине, что большинство родителей, – так он думал. Хаим глядел на их узкие глаза, на их чужестранные черты лица и пытался понять, чем они отличаются от его лица и чем все же похожи на него, несмотря на свою инакость. Про Шалома всегда говорили, что он все же чуточку больше похож на Хаима, но характером вышел в Джени – живчик и болтун. А вот Эзер, который молчаливостью и закрытостью так напоминал ему его самого, больше был похож на Джени, иногда казался точной ее копией…

А чужесть с их лиц никогда не сотрешь. Хаим ловил это по взглядам других людей.

– Почему ты решил на ней жениться? – спросил Эзер.

– Может, потому, что она много смеялась, и мне это понравилось, – сказал его отец.

– А мы когда родились?

– Ты родился первым. Примерно через год.

Хаим помнил и роды. Крики Джени, собственный страх, что с его старшим сыном может что-то случиться при родах. Врач родильного отделения не согласилась госпитализировать Джени; даже когда признала, что у той схватки, она велела вернуться через несколько часов, и Хаим был уверен: это все потому, что Джени чужая. Но он не сумел настоять на своем и вернул ее домой, извивающуюся от боли…

Эзер очистил яйца от скорлупы, растолок их с тунцом в миске и перемешал. Хаим нарезал на дольки лук и высыпал его в миску. «Так вот и нужно, – подумал он, – и со временем так оно и будет». Несмотря на чемодан, чем больше дней проходило без Джени, тем больше он верил в себя. Да и Эзер был спокоен. Пока мальчик чистил зубы, он спросил, где находится страна Филиппины, и Хаим сказал, что она далеко, на расстоянии больше десяти часов полета. В кровати старший сын лежал не в той застывшей позе, которая так потрясла Хаима, а на боку и лицом к отцу. Сара спросил, не хочется ли ему, чтобы он остался у них в комнате, и Эзер ответил:

– Знаешь, я раньше думал, что мама не вернется.

Отец улыбнулся ему:

– Нет, она вернется через какое-то время.

– Теперь я уже знаю. Но я проверил в ее шкафу, а там пусто. Она все свои вещи забрала.

Хаим подавил охватившую его дрожь. Он не помнил, чтобы Эзер заходил в их спальню, – а ведь вроде бы все время находился при детях в квартире…