Страница 2 из 3
Вот Ефимка и решил напасть на Юрку, когда тот будет удить, и засыпать его с берега комьями земли. Тогда и рыбак, и удочки, и котелок с рыбой — все полетит с березы в холодную осеннюю воду.
Ефимка подстерег, когда Юрка отправился на рыбалку. Но совсем неожиданно для Ефимки Юрка изменил старый маршрут: не доходя до Пихтовой, свернул влево, к Тоболу.
На берегу лежал старый дырявый челн с широкой доской вместо весла. Юрка спустил челн на воду, аккуратно уложил в него удочки, котелок, банку с червями, оттолкнулся и поплыл; он, видно, хотел переплыть на другую сторону реки.
Ефимке с берега, из засады, все хорошо видно. Лодка медленно разрезала спокойную воду. Юрка греб стоя и посматривал на противоположный берег, осыпанный листьями берез.
Солнце уже закатывалось и было красное, как спелое яблоко.
Юрка, радуясь хорошей погоде, весело посвистывал.
Ефимка же зря времени не терял: набрал в карман побольше камней я уже хотел начать атаку, как вдруг увидел, что Юрка покачнулся, потерял равновесие. Неустойчивый челн перевернулся, ударил гребца по ногам. Юрка бухнулся в воду, сначала громко ойкнул, потом закричал:
— Спасите, спасите!
Ефимка знал, что Юрка плавает неплохо. И случись летом с ним такое — он без труда бы переплыл реку и лодку бы к берегу пригнал. Но упасть в воду осенью, да еще в одежде — дело опасное.
Юрка попытался сбросить с себя пиджак, но не смог. Тяжело дыша, он продолжал выкрикивать:
— Спасите, спасите!
Опрокинутую лодку течением относило вниз.
И тут Ефимка быстро разделся, побежал к воде. «Надо сразу же окунуться с головой, — подумал он, — холодно будет только вначале, потом ничего». Ефимка прыгнул в воду и чуть не задохнулся. Правую ногу стала сводить судорога.
А Юрка продолжал барахтаться, изредка с головой погружаясь в воду.
— Не трогай меня! — крикнул Ефимка, подплывая к Юрке. Он от кого-то слыхал, что подплывать к утопающему надо осторожно.
— По-моги пи-пид-жак с-снять, — попросил Юрка сдавленным от испуга голосом.
Снять пиджак было очень трудно, потому что он сшит из толстого сукна и сильно намок. Ефимка со всей силой дернул за рукав — одна рука у Юрки освободилась, плыть стало легче. Еще одно Ефимкино усилие… и второй рукав долой! Ефимка хотел помочь Юрке снять ботинки, но тот крикнул:
— Н-не надо, плывем!
Они поплыли к берегу. Юрка тяжело дышал и фыркал. Когда ребята вышли на берег, они и слова не могли выговорить — так замерзли.
Ефимка дал Юрке свой пиджак, чтобы согреться, и ребята побежали к ближайшему домику, где жил бакенщик. Бакенщик затопил железную печку, мальчики через полчаса отогрелись. Юрка сидел в Ефимкином пиджаке и рассказывал:
— Лодкой меня сильно ударило по ноге, даже сейчас больно. А тут еще пиджак не могу снять. Локоть левой руки, понимаешь ли, застрял, что хочешь делай. Спасибо, ты выручил. А что это в кармане у тебя такое тяжелое?
Юрка полез в карман Ефимкиного пиджака и достал горсть камней. Ефимка покраснел.
— Ну их, выброси.
— Зачем они тебе? — допытывался Юрка.
— Зачем нужны были — не твое дело.
— А теперь, стало быть, не нужны?
— Теперь не нужны, — кивнул Ефимка.
Трудное поручение
В воскресенье после обеда Пашку и Шурика позвал к себе бригадир колхоза Петр Ильич.
Петр Ильич беспокойный человек, он все делает быстро, говорит торопливо.
— Вот что, ребята. Надо на лошади в Егорьевку съездить.
В деревне Егорьевке была одна из бригад этого колхоза.
— Отвезете туда для лисофермы два ящика с мясом. Председатель колхоза велел… И заодно котел прихватите: в нем будут пищу варить для лисиц. Поручение, конечно, трудное. Справитесь?
— Есть с чем справляться! — пренебрежительно хмыкнул Пашка.
Петр Ильич нахмурил брови.
— А ты не хвастай.
— Все сделаем, — сказал Шурик.
— Идите на конный двор. Смотрите, нигде не задерживайтесь. Да, чуть не забыл предупредить: не вздумайте ехать по тракту, езжайте лесом, тут поближе.
Гнедко был запряжен в широкие прочные сани. На санях лежали два ящика, прикрытые рогожей, и большой черный котел.
Подкладывая на сидение сено, конюх Власыч по всегдашней привычке ворчал:
— Ездоки! Все им сделай, все подай. Ну, езжайте. Лиха беда — начало.
Всю лесную дорогу занесло снегом. Только на крутых изгибах кое-где проглядывала блестящая, будто покрытая белым лаком дорожка. День сумрачный, до того сумрачный, что похож на вечер.
Гнедко бойко помахивает хвостом — верный признак того, что он еще не устал. Вожжи в руках у Пашки.
— Но-но! — покрикивает он и добавляет точь-в-точь, как Власыч, — небось накормили, так и гони вовсю.
Шурка уткнул голову в полушубок. Полушубок теплый и пахнет почему-то горчицей.
За дорогу ребята несколько раз затевали разговор. Так, о пустяках… Дескать, дятлов не слышно, Федька Бровкин много наловил в Тоболе ершей, завтра после школы надо бы в лес на лыжах.
Незаметно надвигался вечер. Уже не видно верхушек сосен — слились с темным небом. Пошел снег. Снежинки падали большие и необычайно легкие, ложились они одна на одну, дунешь — летят, как пух.
Вот лес раздвинулся и остался позади мрачной стеной. Егорьевка близко: два поля проехать и немножко леса. Дорога знакомая, не раз по ней ездили Подул сильный ветер. Шурка поднял воротник.
— Мерзнешь. Эх, ты!.. — усмехнулся Пашка.
У самого Пашки полушубок застегнут только на один крючок, шапка на затылке.
— Ишь, выхваляется, — подумал про себя Шурка, — Павлуха-хвастуха.
Минут пять ребята ехали молча. Шурка стал жалеть, что согласился на поездку. Лучше бы сейчас посидеть у печки, почитать что-нибудь или поиграть на балалайке. Холодно в поле, скучно: везешь какое-то мясо, для каких-то лисиц. Вот если бы как на войне: везешь патроны партизанам, на тебя нападают, стрельба поднимается — бах, бах…
Шурка размечтался до того, что вокруг себя ничего не видел. Очнулся он от Пашкиного крика:
— «Волки, волки!»
Из-за пригорка, покрытого березняком, бежали вслед саням пять или шесть волков. Темные, большие, они надвигались бесшумно, как тени.
Лошадь с силой рванулась вперед и понеслась. Затарахтели ящики, подпрыгивая на санях, гулко звякнул котел. Гнедко тянул сани рывками. Казалось, он вот-вот выскочит из оглоблей и тогда Пашка с Шуркой останутся на дороге.
Один из волков опередил стаю. Прыгая через сугробы, он приблизился к саням. Шурка дико закричал и сжался в комок у Пашкиных ног. Пашка прильнул телом к передку саней. Оба боялись, что сейчас они вывалятся на снег и… конец. В груди что-то сильно-сильно стучало, как молотком, и было тяжело дышать. Сани перегружены. Выбросить бы всю поклажу, тогда можно спастись. Лошадь крепкая, унесет.
— Сбрасывай! — крикнул Пашка.
Шурка понял, что требует его друг. Но ведь котел занесет снегом и его не найдешь, а мясо нужно звероферме. Шурка секунду колебался, а потом вмиг снял с себя полушубок, вытащил из ящика кусок мяса и бросил то и другое на дорогу. Это отвлекло волков от преследования.
Как бы хорошо сейчас найти спичек: волки боятся огня. Ребята знали, что у них спичек нет, но еще раз обшарили карманы.
Пашку и Щурку пробирала дрожь от холода и страха.
Лошадь вдруг сбавила ход — устала. Стая снова неслась по дороге. Передние волки бежали в десяти — двадцати метрах от саней.
— Ну-ну-ну! — закричал Пашка на лошадь прерывающимся голосом.
А Шурка вынул из-под соломы толстую палку и изо всей силы стал колотить ею по краям котла: бум, бум…