Гарем.Танцующая в лунном свете

— Кто ты? — строго спросил Орхан.

— Султан, я — преданная рабыня вашего сына, презренная Нилима.

— Почему « презренная»?

— Меня отдали Вам в придачу к самке верблюда и персидскому ковру. Я была совсем маленькой, а принцу уже ис­полнилось тринадцать лет. Султан, Вы решили, что ему, как взрослому мужчине, пора иметь свой гарем. И подарили меня ему. Как игрушку.

Орхан мало в жизни так удивлялся, как уже дважды за сегодняшний день!

— Сколько тебе лет сейчас, Нилима?

— Думаю, что не больше 15 лет.

— Только этого не хватало… Мой умник-сын связался с несовершеннолетней.

Позже он скажет жене:

— Девушка совсем не дружит с головой. Пожалуй, распоряжусь, чтобы ее забрали в приют для душевнобольных. Она сказала, что у нашего сына полный гарем женщин. Это похоже на чистую правду! Но он так и не женился. И в это я охотно верю. Все остальное звучит, как странная сказка. Пусть пока побудет в садовом домике, до време­ни пока эти люди не приедут за ней.

Как образумить Ахмада?! Накажу-станет совсем неуправляемым, похвалить — давно не за что…

— Папочка, а Вы обрейте его наголо, — притаившись у двери, прощебетала маленькая Айна, хорошенькая девочка десяти лет. — Братец Ахмад станет тогда смирным, как овечка. Даже из дома не захочет выходить!

Отец подхватил на руки свою любимицу и довольно рассмеялся:

— Свет очей моих, да он же сильный, брыкаться будет! Кто мне поможет справиться с ним?

— Рошан-джи! — Айна хлопнула в ладошки. — Он к братцу Ахмаду как раз сейчас приехал.

Ахмад, сам еще не зная почему, рассказал своему близкому другу Рошану всю историю отношений с Нилимой. Тот не перебивал, только хмурился все больше. А потом сказал:

— С удовольствием бы врезал по твоей холеной мордашке! Ахмад, ты превращаешься в подонка. Хотя бы изви­нись перед ней.

— Я? Извиниться?

— Тогда я сделаю это за тебя!

— Хорошо. Я все понял.

Рошан всегда был его положительным началом!

В садовом домике Нилимы уже, конечно, не было. У подобревшего Ахмада снова засверкали искры в глазах. Он грохнул об пол ни в чем не повинную вазочку. И на этом бы не остановился.

— Отец распорядился отдать ее в приют для душевнобольных, — быстро объяснила подоспевшая сестра Захра, прелестная шестнадцатилетняя девушка. Имя, означающее « цветок» очень подходило ей.

— «Распорядился»?! — заорал Ахмад.- А меня он спросил?!

— Опомнись, брат! — ужаснулась Захра его дерзости.

Орхан решил пока никак не наказывать сына. А потому не стал отменять милый музыкальный вечер для семьи, на который сам пригласил искусных музыкантов и сладкоголосую юную певицу.

Ахмад продолжал дуться, как капризный ребенок. Он лежал среди расшитых узорами подушек, одетый в национальную одежду из любимого атласа. Захра успокаивающе гладила длинными пальчиками холеные кудри брата. Айна угощала его виноградом, засахаренными фруктами и прочими сладостями. Но Ахмад ни на что не обращал внимания.

Рошан-джи, большой любитель музыки, наслаждался и даже подпевал.

У матери Ахмада,красивой и изысканной Зубейды, сжималось сердце, когда она бросала взгляды на побледневшее лицо своего обожаемого сыночка. Но все же она не решалась противоречить мужу.

К Орхану подошел донельзя смущенный секретарь, склонился и передал сообщение:

-…она сбежала из приюта…уже ищут.

Ахмад на редкость ясно разобрал все, потому что был ближе других к отцу. Он вскочил, к общему недоумению, и бросился прочь.

Ключи от автомобиля у него спрятали. Но Ахмад с раннего детства научился обходиться без них.

Сердце его бешено колотилось. Ахмад буквально чувствовал аромат кожи Нилимы, слегка сладкий и тонкий. Он грезил ею наяву. Почему все?! Она — не первая женщина в его жизни, далеко не первая. Да и не последняя, скорее всего. Откуда же это не отпускающее душу отчаяние, на все время, пока он лихорадочно гонял свой автомобиль по засыпающему городу?

Тонкая грань между днем и ночью, светом и тьмой. Это и есть Нилима. (темно-синий, сумерки)

Добравшись до квартиры приятеля, Ахмад уже знал, что никого там не обнаружит. Этот малый струсил, что придется отвечать. Куда могла пойти ночью эта наивная девочка, соблазнительная, словно настоящая гурия? Где спрятаться от всех? На смятой постели по-прежнему лежали обрывки ее одежды. Ахмад взял один сверкающий лоскуток, помял в ладони. И зачем-то положил в карман.

— Я найду тебя, куда бы ты не убежала от меня…

Сердце заныло. Он больше не хотел здесь оставаться.

Ахмад поднялся на крышу. Ему нужно было воздуха, чтобы наконец спокойно и ровно дышать. Забыть явь, как сон…

Изящная фигурка смутно выделялась на фоне неба.

Нилима здесь! Он нашел ее.

Девушка, в неприлично дешевом, мятом и не новом шальвар-камиз, совсем не по фигуре, сама бросается ему навстречу. Обнимает горячими руками, доверчиво спрятав лицо на его груди. Потом слегка отстраняется и смотрит огромными очами, доставая до самых глубин его души.

— Я совсем одна. Не бросай меня навсегда. Только мгновение будь со мной прежним Ахмадом, моим возлюбленным принцем. Мне хватит этой милости до конца лет. А если захочешь — скажи, и я шагну с этой крыши в свой последний путь. Ведь знаешь, в аду нельзя даже умереть… Так как же мне боль из сердца прогнать, любимый? Забери сейчас мое сердце, оно и так принадлежит тебе. Себе я ничего не оставила.

Ахмаду стало нестерпимо стыдно. Для него было очень мучительным пробуждение совести, ведь перед глазами, как в зеркале, отразилось все, что он сотворил в этот роковой день. И вот он неуклюже прижал к себе Нилиму, как трехлетний малыш ненаглядную игрушку. Пусть хоть кто попросит, ни за что не отдаст.

Звенящий голос муэдзина призывал к молитве. С блестящими от слез глазами они отстранились друг от друга, чтобы замереть на несколько покаянных мгновений.

Поблизости от родительского дома стояла санитарная машина. Молодцы в спец форме шарили фонариками по окрестностям. Нилима крепче сжала его руку и, уткнувшись в плечо, попросила:

— Не отдавай меня им…сумасшедшие женщины грязно приставали ко мне, трогали везде…я это не люблю, мне не нравится.

-Идем, — решил Ахмад. Нилима на секунду замерла, но последовала за ним. Только пальчики заерзали по ладони Ахмада, что он и почувствовал.

— Что вы потеряли? — грозно спросил он у озабоченных сотрудников.

— Сумасшедшая сбежала, мы ее ищем, — с готовностью ответил один из них. И буквально впился взглядом в на­стороженную Нилиму. Но Ахмад, смерив его леденящим взором, более чем убедительно заявил:

— Никаких психов здесь нет. И ваше присутствие крайне неуместно. Всего хорошего!

Он повел Нилиму прямо к дому, ни разу не обернувшись.

Там его ждали. Извинившись перед Рошаном и проводив его, родители не желали пропустить возвращения не­путевого сыночка. Он явился, надменный и неприступный внешне, как и всегда.

— Я хочу, чтобы она жила в этом доме, — объявил Ахмад, вскинув голову и достаточно громко, чтобы услышали ро­дители, обозревающие его с верха лестницы.

— Жила в качестве кого? — грозно спросил Орхан, в душе все еще продолжая субъективно любоваться непреклон­ным нравом, отчаянной смелостью и яркой мужской гордостью, сияющей в прекрасных глазах Ахмада и во всем его облике.

— Как моя возлюбленная!

Зубейда ахнула. Она уже готова была накричать, но Орхан упреждающим жестом остановил супругу. Потому что сын был уже на грани.

— Вот как… Сын впервые привязался к девушке. Мне это даже нравится. Может, и за ум возьмется? Будь по-твое­му, Ахмад. Но не обольщайся: в твоих комнатах она будет находиться как можно реже. Идите, разговор закон­чен.

Ахмад с довольной улыбкой увел Нилиму.