Погибель

Тетралогия: Нашествие монголов.

«»»»»»»»»

Декабрь 1237 года

…Чёрные всадники, бесчисленной колонной, выгибающейся змеёй, рысили, по утопающей в снегах, степи. Над недалёким березняком кружили тучи воронья, громким карканьем накликая беду.

Трескучий мороз мешал дышать. Лошади и всадники в лисьих малахаях покрылись колючим инеем. Клубы пара поднимались над войском. То тут, то там слышались гортанные выкрики, проносящихся вдоль войска, порученцев-туаджи.

От топота сотен тысяч копыт гудела земля. Движение войска было неукротимо, не было силы, способной остановить этот страшный вал…

«»»»»»»

Четвёртый роман тетралогии:

ПОГИБЕЛЬ

«»»»»»»

Бату привёл к Рязани тумены Орды, Гуюка, Мунке, Кулкана, Кадана, Бори и тумен китайцев с осадными машинами. Кыпчаки Орды уже успели сцепиться с орусутами у стен, желая на их плечах ворваться в город, но бой был упорный, а, заметив князя Романа, Орда загорелся желанием захватить последнего рязанского князя, и орусутов начали мягко оттеснять в поле, захлёстывая кольцом.

Бату вспоминал это и злился – кыпчаки, есть кыпчаки – рязанцы разрубили кольцо, нанеся огромный урон, и ушли на север. Орду готов был преследовать разбитые остатки орусутов до конца, но Бату отозвал тумен под стены – на севере бежавших перехватят Субедей и Берке. Но всё равно, осада началась с неудачи. Успокаивало другое – в Рязани князей нет. Может, удастся захватить город малой кровью. Он вырежет всё население, и оставит после себя пепелище. Так Чингисхан наказывал упорных тюрок во время похода на Хорезмшаха. А Бату собрался превзойти великого деда, превзойти во всём, даже в жестокости…

Стояли ветреные дни. Татары охватили Рязань кольцом. Сразу же полезли на валы, но, поняв, что драться придётся серьёзно, схлынули.

На стенах теснились защитники. Завязалась перестрелка – от воя стрел закладывало уши.

Бату отозвал тёмников и тысячников в свой шатёр. Все были предельно сосредоточены. Бату потребовал, чтобы подготовка к штурму велась основательно, как при штурме Биляра и Булгара. Отпустив нойонов, остался один. Разум мучил вопрос: насколько упорным будет сопротивление орусутов? Первые столкновения показали, что здесь нет середины – бьются до смерти. Что ж, до смерти, значит, умрут…

Аян с тревогой следил за бурной суетой вокруг города – тумены слажено готовились к штурму. Город будет взят и разрушен. Интересно, сколько воинов сложат головы на его стенах? Глядя на ярость защитников – не мало. А он? Умрёт ли он? Последний год войны проявил в нём открытое нежелание быть живым. Он никогда не сможет отомстить за смерть единственного брата. Берке, словно в насмешку, взял его к себе, держал рядом, но рабская душа прятала мстительный порыв, рука не тянулась к сабле. Что же это? Боязнь смерти? Ведь его убьют после отмщения. Почему он не в состоянии убить Берке? Или рок – дети Чингисхана, как боги?

Аян был благодарен Бату, что тот забрал его к себе, подальше от улыбок Берке, от напоминания о своём бессилии.

А вокруг стучали топоры – согнанные с деревень орусуты рубили лес – Бату приказал окружить город и войско частоколом, чтобы никто из защитников не ушёл от ярости монголов. Другие пленники, под градом стрел, сваливали в ров снопы хвороста. Монгольские лучники прицельно били по стенам, но не долго – с отмороженными пальцами убегали к кострам. Плотники строили дощатое укрытие над тараном у городских ворот. Китайцы устанавливали пороки, готовили камень и чурбаки, вымоченные, для тяжести, в воде, чтобы крушить стены, наполняли горшки нефтью – их будут забрасывать горящими факелами в город. Всё деловито, слаженно.

Ночью начался обстрел города из камнемётов. Глыбы, там и тут, расшибали брёвна наружных укреплений. Начались пожары – горящая нефть делала своё дело.

За ночь, во многих местах, пленные заполнили ров, и появилась возможность подойти к стенам вплотную.

В черноте декабрьского утра, первыми на стены погнали орусутов. Кто не хотел, тех секли саблями. Крик и гвалт поднялся страшный – взбиравшиеся по лестницам орусуты молили своих позволить им забраться внутрь.

Бату с тёмниками уже наблюдали за началом штурма, и всех веселило отчаянье хашара. Ни в одной земле защитники не пускали лезущих на стены впереди врагов соплеменников – они или прекращали сопротивление, боясь причинить вред близким, оказавшимся в плену, или резали своих же, теряя силы в бесполезной рубке.

То, что случилось, сделало нойонов серьёзными – орусуты впускали своих, вручая им мечи и топоры. Эти подлые орусуты усиливались, и они, монголы, помогали им в этом!

–Прекратить! – заорал Бату. – Немедленно прекратить!

Туаджи помчались к стенам. А орусуты лезли и лезли за стены, ища спасение и кипя яростью мщения.

Монголы отогнали пленников и полезли сам, и тут же полетели сверху стрелы, камни, брёвна, полились кипяток и смола.

Тысячники отвели тумены на исходную. Оставшихся пленных стали рубить на глазах защитников.

Бату вытер лицо рукой – мороз давил, слез с лошади, прихрамывая ( нога занемела), побрёл к шатру. Оглянувшись на нойонов, велел:

–Штурмуйте без перерыва. Мы измотаем их.

–Они положат тысячи воинов, – возмутился Гуюк. – Монголы – цвет войска, белая кость. Я пущу их в самом конце. Сейчас пусть лезут кыпчаки и тюрки.

Бату ухмыльнулся – кыпчаки основные и преданные воины улуса Джучи, хитрый Гуюк хочет ослабить Бату, и потом диктовать свои условия. Коварен сын великого хана.

–На стены посылать всех воинов, без исключения, согласно очерёдности! – хмуро приказал Бату.

Ни Гуюк, ни Мунке возразить не решились…

К исходу шестого дня стены просели во многих местах – пороки сделали своё дело. Бату отвёл воинов, перегруппировал – впереди шли монголы, потом кыпчаки и тюрки, и снова монголы, и снова тюрки.

К Бату примчался туаджи от Берке – тумены легко захватили Переяславль– Рязанский, взяв большой полон, город выжжен и разорён. Брат спрашивал, когда ждать подхода основного войска?

–Передашь Берке, что Рязань пала. Пусть разведает дорогу на север, – Бату махнул рукой, отсылая туаджи, потом оглянулся на тёмников. – Город взять. Хура, великие нойоны!

К туменам понеслись туаджи с приказом о начале штурма. Забили барабаны. Воины чёрной рекой потекли к городу. Поднялся рёв, стены наполнились движением, морозный воздух загудел тысячами стрел, но валы миновали, прижали лестницы к стенам, полезли, падали, орали от боли, от ужаса смерти и лезли, лезли, взбираясь по трупам.

Бату хищно прищурился – воины никак не могли перевалить стены, но нет, уже наверху, опрокинули, и вливаются, вливаются разящим потоком внутрь.

У ворот горячили коней всадники туменов Орды и Кулкана. Ворота распахнулись. Всё, это конец – с яростным визгом конница понеслась в город.

День набирал силу. Мороз спадал. В городе бушевали пожары, воздух наполнился зловоньем и гарью.

Бату, в окружении грязных, но весёлых тёмников и туленгитов охраны, на белом коне, въехал в Рязань. Все улицы были усеяны трупами. Где-то далеко, за домами, ещё шёл бой и избиение жителей. Во дворах рыскали воины, забирая добычу, насиловали и убивали женщин и детей, забыв лошадей, испуганно шарахающихся по улицам.

Бату проехал к детинцу. Его радовало увиденное – смерть, страх, отчаянье. У каменной церкви воины сбили в толпу одетых в чёрное священников. Отдельно стояли богато одетые женщины. Из церкви несли и несли сокровища: золотые и серебряные оклады икон, кресты, сосуды, добротную утварь, то же из терема князя, сваливая в кучу посреди двора. Бату сдержал коня.

–Это орусутские служители богов, – кивнул на чёрных людей Мунке. – А то – жёны и дочери рязанских князей и мать всех князей Рязани – Агриппина. Они все, попы и женщины, заперлись в храме, и воинам пришлось выбивать дверь тараном.