Страница 3 из 65
— Нет, какая там профессия, не считать же за неё год после школы, отработанный продавцом в гастрономе.
Мне хотелось бы пойти в израильскую армию, интересно всё же, но мне уже исполнилось восемнадцать, а надо выучить язык и определяться в жизни. Наверное, пойду на подготовительный курс, а затем поступлю в колледж, а если получится, то прямо в университет. Сестра моя узнавала, это вполне реально, и для вновь прибывших есть льготы.
— Ну, дай бог тебе удачи. Вон, у нас у самих Ленке шестнадцать лет, девятый класс окончила, что с ней будем делать дальше, ума не можем приложить. Ты, по всей видимости, училась хорошо, а наша Леночка звёзд с неба не хватает.
Встрял муж:
— Людочка, не горюй, выйдет удачно замуж, это иногда похлеще института улучшает жизненные условия, придёт на всё готовенькое — шикарная вилла, крутая тачка, прикиды, круизы…
— Какой ты, Олег… — женщина не могла подобрать подходящее слово.
Сам мужчина и ответил:
— Ты хочешь сказать — меркантильный и циник?
— Я таким словам не обучена, но на деньги всю жизнь не мерю.
И уже к Вере:
— А ты как думаешь, девонька, кто из нас прав?
— Не знаю, мой папа, а особенно мама тоже высказываются примерно так, как Ваш муж, а мне хочется верить в настоящую любовь, где материальные блага будут только украшать любовные отношения, а достигаться двумя сторонами.
Мужчина шуточно зааплодировал:
— Браво, Веруня, браво, дай тебе бог того, о чём ты сейчас так умненько высказалась.
Вера набралась смелости и в свою очередь решилась задать свои вопросы симпатичной паре новых знакомых, отнёсшихся к ней столь доброжелательно:
— А вы едете в Израиль на готовое место, есть у кого остановиться и определённые планы на будущее?
Женщина вздохнула, а мужчина, посерьёзнев, чуть помедлив, ответил:
— Нет у нас, Верочка, ничего — ни планов, ни перспектив, как и надёжной поддержки нет, но надеемся на моих близких родственников, хотя бы на первое время, но, если судить по их письмам, то можно окончательно запутаться. Представляешь, написали в письме, чтобы мы обязательно взяли с собой клизму, грелку, банки, кухонный комбайн и музыкальный центр!
Мы решили с Людочкой, что мы в Израиле будем страдать от запоров и друг другу ставить клизмы под группу «Любэ» — «Атас, эй, веселей, рабочий класс!».
От шутки мужчины никто не засмеялся.
— Ах, давай не будем заранее оплакивать судьбу, моя юная почитательница авторской песни, давай я лучше тебе начитаю по памяти ещё один текст, актуальный для нашего положения беженцев от хорошего к лучшему.
— О, я с превеликой радостью, в первом же своём письме эти стихи пошлю маме с папой.
— Ну, ты хочешь сделать из меня мировую знаменитость, благодарю, — мужчина засмеялся, но в его голосе слышалась неприкрытая грусть. — Пиши, девочка:
Пройдя таможенный досмотр…
Пройдя таможенный досмотр,
И здесь не свой, и там чужой.
Оставил как-то, да не что-то,
Но я не смог вас взять с собой.
Перегородка разорвала
Объятий наших тесный круг.
Прощайте, милые, родные,
Прощай и ты, мой верный друг.
Прощайте, люди, не корите.
Поспорить я решил с судьбой.
Прошу почаще вести шлите.
А дальше будет бог судьёй.
Дописав последнее слово текста песни, которая в зале ожидания в аэропорту буквально разорвала душу ей и провожающим её родителям, она несмело спросила:
— В Ваших песнях столько боли от расставания с Родиной, что невольно напрашивается вопрос — неужели вы так плохо жили в Беларуси, что вынуждены покинуть столь милые сердцу места и дорогих людей?
Рядом сидящий с ней мужчина, которому в принципе и адресовался этот вопрос, прежде чем ответить, взял в руки ладонь жены и нежно поцеловал, а затем уже повернулся к Вере:
— Это самый сложный вопрос, какой только можно было нам задать. Ещё четыре года назад мы бы легко, не задумываясь, однозначно ответили «да», потому что жили в очень в тесных жилищных условиях. Представляешь, — впятером в однокомнатной квартире с тремя подрастающими детьми. Ты правильно недоумеваешь, видя рядом с нами только двух девочек. Третья, самая старшая, вышла два года назад замуж, родила нам любимую внучку и в последний момент передумала ехать вместе с нами в Израиль, о чём она скоро, вероятно, пожалеет, и от чего нам теперь придётся, по всей видимости, страдать всю жизнь.
Но суть твоего вопроса заключалась не совсем в этом. Так вот, у нас уже была отличная обустроенная квартира и в ней всё, что требуется, и даже больше того. Мы работали и получали нормальную зарплату, да плюс мне платили пенсию. В суматошной этой жизни не растерялись, приспособились и, совершая лёгкий шахер-махер, имели немалые побочные доходы.
Я недавно стал лауреатом бардовской песни, и меня иногда стали приглашать выступать в заводских клубах, на туристических слётах и на более крупных сценах, не считая того, что часто ещё пел под водочку в кругу друзей и знакомых.
Ай, что я сейчас буду тебе перечислять всё хорошее, что нас окружало, а вот сорвались с места, а почему, и сам толком тебе не отвечу. Может быть, романтика и то, что я с детства хотел уехать на свою историческую Родину. Может быть, это тоска по моим близким, раньше покинувшим нашу страну. А может быть (по крайней мере, мы так успокаиваем свои сердца), наш отъезд связан с тем, что в стране исхода мы не видим перспектив для будущего дочерей, а также для своей достойной старости.
Что из этого возобладает, покажет будущее, а пока я тебе лучше надиктую ещё один текст песни:
Я вернусь…
Я хочу возвратиться обратно, ещё не уехав,
На колени на землю упасть и в слезах целовать,
По которой ходил я пешком и в транспорте ездил… —
Почему уезжаю, и сам я не в силах понять, —
От людей, с кем сроднился я сложной, но общей судьбою,
С кем язык материнский с рожденья с любовью впитал… —
Вы, друзья, не судите, себе сам я буду судьёю,
Пожелайте мне счастье, его вам всегда я желал.
Не предам я забвенью совместно прожитые годы,
Не последней пусть будет прощальная песня моя,
Нынче проводы наши, а ждут встреч счастливые слёзы,
А пока от грядущей разлуки на сердце тоска.
Я вернусь, вы попарите в баньке берёзой хмельною,
Я спою-расскажу, что ещё не успел, не сказал… —
Вы, друзья, не судите, себе сам я буду судьёю,
Пожелайте мне счастья, его вам всегда я желал…
Вера уже давно записала в блокнот последнее слово тронувшей до глубины души песни и почему-то не смела нарушить неожиданно возникшую тишину. Она достала из кармана куртки носовой платочек и промокнула им обильно выступившие на глазах слёзы. При этом обратила внимание на то, что жена барда уткнулась в воротник своего свитера и тоже беззвучно плачет.