Страница 11 из 12
- Это же кровь!
- Да.
- Это же магия! Это… Треснул?! Он треснул?
- Доставай!
- Не повело. Не треснул. О боги.
Эдан взял клинок и снова положил его в горн. Когда металл стал коричневым, он тут же достал его и положил на чугунный стол – остывать.
Ротгер ковал навершие и перекрытие для гарды, пока Эдан раз за разом немного нагревал и отпускал меч. Ему все еще было больно, и в складке меж сморщенных от напряжения бровей собирались льдинки пота. Когда Эдан был готов шлифовать клинок, Ротгер уже сбегал в мастерскую местного столяра и сделал даже деревянную трубку для будущей рукояти. Ротгер сменил Эдана и посадил едва державшегося на ногах парня разрезать кожу. К концу ночи парни закончили с гардой и меч был полностью готов. Тогда Ротгер взял его с обеих концов, поднял над головой и согнул до своих плечей. С замиранием сердца он отпустил концы, и меч выровнялся, словно бы его никогда не трогали! Тогда он поднес меч ближе к глазам и вдруг заметил…
- Эдан, гляди какой узор! Это твоя кровь? В которой ты закалял?
- Нет, - покачал головой Эдан. – Раньше так не получалась. Какая разница? Главное, чтобы он прошел испытание.
- Мы уже не успеваем сделать ножны, нужно думать, как подбросить этот меч судьям, которые будут состязаться. И как потом заставить их поверить, что меч – наш.
- Я оставил там маленький сюрприз. Написал на коже наши имена. Я недавно научился писать. Заверни наш меч пока что в ткань и отнеси его Гунтеру, пусть сдаст его вместе со своим и подберет ножны из каких-нибудь старых, ненужных. А я найду огромный сугроб, засуну в него руки и просижу так до завтрашнего утра.
9
Меч без кузнечной марки мог вызвать подозрение, но Гунтер настоял на том, что это – работа некого подмастерья, и ничего дурного в его участии не будет. На соревнование приехали всего пять или шесть мастеров, включая местных оружейников, но жизнь ярмарки, рынка, улиц и постоялых дворов кипела не вокруг них, а вокруг съехавшихся со всей округи крестьян. Улицы, обычно пустые, теперь были переполнены прохожими, а торговцы буквально дрались за место на рынке. Дружинники не пытались их разнимать. Было ясно, что некоторым из них кто-то хорошо заплатил, чтобы оставить выгодное место за собой.
На площади между длинным домом конунга, казармами и постоялым двором установили ристалище, на котором воинам предстояло испытать мечи. Около восьми утра наконец стало достаточно светло, и конунг объявил, что соревнование начинается.
Эдан и Ротгер легко спрятались в толпе, нарядившись в старые меховые плащи и спрятав лица под капюшонами. Толпа горожан и крестьян встала полукольцом вокруг ристалища. С той стороны стояли дружинники рядом со стойкой, на которой висели ножны мечей-соревнователей. Рядом поставили что-то вроде кресла для конунга, а в паре саженей от них развели костер и стали варить в огромном чане вино со специями и медом, сладкий запах которого резко мешался с запахами талого снега и человеческого пота.
Кто-то ударил в барабан, и шесть дружинников, взяв шесть мечей разных мастеров, вышли на ристалище и устроили потешный бой. Толпа поддерживала их криками и свистом, но не слишком бурно – самое главное было впереди.
Когда бой завершился, конунгу поднесли все мечи, и тот попеременно осмотрел их, проверяя на вмятины и царапины. После этого он стал сгибать каждый меч. Один из мечей согнуть не удалось, и конунг объявил, что эта работа – не годная. Другой меч искривился, и его пришлось выпрямлять. Остальные четыре выдержали.
Ближе к полудню началось главное действие. Пара дружинников сходили к порубу и вытащили оттуда связанного веревками исхудавшего и ослабшего, но все еще выглядевшего грозным из-за телосложения воина одноглазого мужчину. Он хмуро смотрел на окружающих, но был связан, и люди свистели, кричали и лаяли на него, как свободные собаки на посаженного на привязь волка. Оставшиеся дружинники прикатили доски и бревна и стали сооружать что-то похожее на виселицу. Мужика привязали за руки и ноги и растянули между двумя бревнами, сняв с него всю одежду. Толпа стихла в предвкушении, когда дочь конунга, наряженная в походное меховое платье, с ярко раскрашенным лицом и руками, чтобы все хорошо ее видели на снегу, взяла первый меч и подошла к преступнику.
Она немного потянула время, и под восторженные возгласы широко замахнулась и ударила привязанного мужика по плечу. Меч вошел в тело и, кажется, пробил кость, лицо мужчины исказила неимоверная боль… но он не заорал. Тогда девушке принесли второй меч, она отошла на несколько шагов назад и с разбегу вонзила клинок жертве в живот. И вот тогда он наконец заорал! Меч легко пробил кожу и вошел в живот, но не очень глубоко. Третьим ударом удалось пробить ребра. Эдан, заворожено глядя, как клинок проходит слева от сердца, узнал в нем работу своего мастера. Четвертый удар пришелся на шею. Мужчина уже давно потерял сознание, а может, даже умер от болевого шока. Меч хорошо вошел в шею, но замер где-то у позвоночника. И тогда девушке подари пятый меч. Она вдруг почему-то замерла, разглядывая клинок.
- На этом клинке нет украшений, как на прочих. Его ножны стары и убоги и не годятся для гордого воина. Но в сердце его – прекрасный узор. Чья это работа? Мастер Вилфрид? Мастер Гунтер?
В воздухе над толпой застыло молчание.
- Хорошо. Посмотрим, на что он годится.
Тогда она замахнулась над растянутым бесчувственным телом. Эдан сжал кулаки. Ротгер мял в руках рукава плаща. Меч серебряным лучом опустился вниз, и тело преступника рухнуло, повиснув на одной привязанной руке: предплечье второй отлетело в сторону, окрасив сугроб ярко-красным соком.
- Он перерубил кость, - объявила девушка, хотя все прекрасно видели, в чем дело. – Отец, этот меч лучший.
- Кто мастер?
И вот тогда из толпы, расталкивая прохожих, выскочил Ротгер, таща за собой Эдана под локоть.
- Это наша работа! Я - Ротгер сын Бьерна из Баумдорфа, ученик мастера Гунтера, а вместо со мной – Эдан сын Ора из Вальдендорфа, ученик мастера Вилфрида. На обивке меча написаны наши имна.
Дочь конунга поднесла гарду к глазам и подтвердила слова мальчика.
- Кто может засвидетельствовать, что вы говорите правду?
- Я свидетельствую! – крикнул Гунтер, подняв руку. – Думаю, мой товарищ по ремеслу сделает то же самое.
- Я свидетельствую, - ответил ему Вилфрид, тоже выступив из толпы.
- Я свидетельствую! – взвизгнул третий голос. – Я Скади из Вальдендорфа, сосед Ора, и я свидетельствую, что эти юноши сбежали из своих семей, не получив благословения, пойдя против воли родителей, отказались работать на земле и должны быть судимы конунгом!
10
Обычно разбирательства проводились в длинном доме конунга, но сейчас было слишком много любопытных и слишком мало времени. Конунг, немного почесав свою бороду, приказал дружинникам подвести мальчишек к себе, прямо на ристалище, и отправил младшую дочь отыскать Ора из Вальдендорфа и Рори Баумдорфа, которых три дня назад принимал у себя.
Юношей привели к креслу конунга, куда он уселся. Когда Эдан увидил наконец Ора, который шел к нему торопливым, насколько позволяли сугробы, шагом, то понял, что Скади не врал: отец поседел и постарел, и был угрюмей обычного. За ним шел старик лет пятидесяти, дед Ротгера.
Конунг громко хлопнул в ладоши и объявил, что суд начался. Все ждали, что он начнет отпрашивать отца и деда, но вместо этого он сказал:
- Гунтер и Вилфрид, клянетесь ли вы, что не помогали своим ученикам делать этот меч?
Мастера поочереди поклялись именем Тюра. Тогда конунг попросил мужчин объявить, являются ли осужденные юноши членами их семей. Рори сказал, что он – отец Бьерна, отца Ротгера,который погиб во время похода семь лет назад, и несколько человек из толпы подтвердили, что знают его.
- Ротгер и Эдан сбежали из своих семей и поступили в ученики к оружейникам, не спросив благословления и позволения у деда и отца. В течение трех лет они скрывались и не подавали о себе весточки. По нашему обычаю они должны возвратиться в свои наделы и подчиниться воле родителей до тех пор, пока не унаследуют или пока старший родич не позволит им отправиться куда-либо еще. Хотят ли юноши что-то сказать в свою защиту?