Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 1 из 43

Григорий Саввич Cковорода

Наставления бродячего философа

Полное собрание текстов

Григорий Сковорода, его жизнь, сочинения и учение

…В истории философии, вообще, есть странные циклы, нечто вроде игры соответствий… Ну, скажем так, греческая философия началась ведь, в сущности, с Сократа, и почему-то всегда, когда философия начинается снова, она начинается Сократом… Просто под другим именем… Так вот, в основе таких циклов лежит сократовский опыт. Он повторяется…

«Следуй не пустым хитросплетениям софистов, не раздвоенным копытам свиней, но вкушай от тех книг, в коих рассматриваются такие или им подобные предметы: Что есть философия? Ответ: пребывать наедине с собою, с самим собой уметь вести беседу. (…) Именно такими книгами душа приготовляется к чтению Св. Писания, которое является раем благочестивых и ангельских умов, на которое всегда взирают, но никогда не пресыщаются, – писал Григорий Сковорода осенью 1762 года в латинском письме своему юному друг и ученику Михаилу Ковалинскому. – Взирай на тех людей, чьи слова, дела, око, походка, движения, еда, питье, короче говоря, вся жизнь направлена внутрь… Они не стремятся за летающими тварями за облака, но заняты единственно своей душой и внимают самим себе, пока не приготовят себя как достойную обитель Бога. И когда Бог вселится в их души, когда воцарится в них, тогда тó, что толпе представляется чем-то невыносимым, ужасным, бесплодным, будет для них божественным нектаром и амброзией, кратко сказать – „веселие вечное“ и т. д.»[1]

Пройдут годы, и постаревший Ковалинский, завершая написанную в назидание потомкам «Жизнь Григория Сковороды» (наиболее полный и достоверный источник сведений об украинском мыслителе), почтит память учителя и друга такой вот стихотворной эпитафией:

Здесь природа – не только мироздание с его обязательными и неукоснительно работающими законами, но и сокровенная суть человека, а наука – прежде всего самопознание, забота о своей душе, выявляющая, опознающая, дающая возрасти и осуществиться этой сокровенной сути.

Оставшийся в народной памяти «старец», бессребреник, нищий и бездомный странник, «любитель священныя Библии» Григорий Саввич Сковорода был одним из самых образованных людей своего времени. Гонимый недоброжелателями и клеветниками, не желавший ни ловчить, ни прислуживаться, он всегда находил возможность реализовать свою великолепную внутреннюю свободу вовне и отстоять собственное достоинство пред сильными мира сего, – мира, ловившего его клейкими тенетами страстей и соблазнительных компромиссов. Поэт, песни которого долгое время после его смерти пели соотечественники; педагог, чьи ученики, друзья и знакомые собрали в 1803 году нужную сумму денег для основания Харьковского университета; принципиальный космополит, гражданин мира, нежно любивший «мать-Малороссию и тетку-Украину»; мудрец и мистик, неустанно ведущий в сердце «духовную брань», взыскующий Града Невидимого, Горнего Иерусалима, с мучительной остротой переживающий трагическую двойственность бытия:

Образ Сковороды очень рано становится объектом мифологизации, это заметно уже в воспоминаниях Ковалинского.[2] На протяжении ХIХ – к началу ХХ в. складывается один из самых важных сюжетов «сковородиновского мифа»: первый отечественный философ, зачинатель национальной философской традиции…[3] Рассказывают, что Владимир Соловьев читал друзьям «Краткую повесть об Антихристе», сидя под портретом своего предка – Сковороды. «В лице Сковороды происходит рождение философского разума в России; и в этом первом же лепете звучат новые, незнакомые новой Европе ноты, объявляется определенная вражда рационализму, закладываются основы совершенно иного самоопределения философского разума», – писал, разрабатывая концепцию оригинальной русской философии, Владимир Эрн.[4] Многозначительным упоминанием украинского мудреца завершает свой знаменитый роман «Петербург» Андрей Белый. «Григорий Саввич Сковорода примечателен, как первый философ на Руси в точном смысле слова, – итожил в эмиграции о. Василий Зеньковский. – (…) Хотя Сковорода в своем развитии чрезвычайно связан с церковной жизнью Украины, но он далеко выходит за ее пределы и по существу созвучен общерусской духовной жизни».[5]

Сковороду называли харьковским Диогеном, нашим Пифагором и Ксенофаном, степным Ломоносовым и т. п. В советское время его предупредительно выдавали за материалиста и атеиста и чуть ли не предтечу марксизма-ленинизма. Некоторые представители украинской эмиграции писали о Сковороде как о создателе «украинской национальной идеи». Сейчас иные горячие головы сравнивают его с Кьеркегором, Хайдеггером, Поппером, Хинтиккой и даже с Буддой, Христом и Магометом! Впрочем, всегда находились и те, кто наотрез отказывались признавать в Сковороде философа, видя в нем лишь странствующего глашатая тривиальных моральных постулатов, полу-еретика, полу-сектанта.

Сам Сковорода, судя по всему, осознавал себя философом, «Сократом на Руси», и для этого были определенные основания. Он вел со своими учениками сократические «дружеские беседы», темой которых были человек и его воспитание в добродетели, самопознание, душевный покой и счастье как результат следования своей внутренней натуре, «сродности». Умело, с хорошим педагогическим тактом вводил собеседников в мир многовековой европейской культуры, в которой он, представитель позднего барокко, чувствовал себя как дома. У него был и «демон», схожий с сократовским, внутренний голос (по определению Сковороды – «внутренний ангел предводитель во всех делах»). Как и Сократ, Сковорода принадлежал к тому немногочисленному ряду мыслителей, чья жизнь строго соответствовала их учению, слово не расходилось с делом. Именно эта цельность, столь искомая последующими отечественными мыслителями, прежде всего и привлекала почитателей Сковороды, в том числе и Льва Толстого. Наконец, не будучи ни великим религиозным реформатором, ни мыслителем ранга Канта и Хайдеггера, Сковорода был все же настоящим философом, а это немало.

Сковорода-философ – периферийное явление европейского интеллектуального процесса XVIII в., века Просвещения. «Я потратил около сорока лет на паломничество (…), целью которого были поиски философского камня, именуемого истиной, – писал один из властителей дум того времени, Вольтер, у которого, как известно, было много почитателей и в России. – Я советовался со всеми поклонниками античности, с Эпикуром и Августином, Платоном и Мальбраншем, но остался при своей бедности. Быть может во всех этих философских горнилах содержатся одна-две унции золота; все же остальное – тлен, безвкусное месиво, из которого ничто не может родиться. (…) Что же остается нам после положений древних философов, сведенных мною воедино настолько, насколько я мог? Хаос химер и сомнений. Не думаю, чтобы на свете существовал хоть один философ-системосозидатель, который не признался бы в конце своей жизни, что он даром терял свое время. Следует признать, что изобретатели в области искусства механики оказались значительно полезнее людям, чем изобретатели силлогизмов: тот, кто изобрел ткацкий станок, имеет несказанное преимущество перед тем, кто придумал врожденные идеи».[6] Подобного рода салонная софистика вряд ли вызвала бы у Сковороды что-либо кроме улыбки. И такое «паломничество», – и сам «паломник» в виде человека-машины Ж.О. де Ламетри, или человека-инструмента, человека-как-особым-образом-организованного-куска-мяса другого властителя дум, Дени Дидро, который в «Разговоре в Д’Аламбером» утверждал: «Мы – инструменты, одаренные способностью ощущать и памятью. Наши чувства – это клавиши, по которым ударяет окружающая нас природа и которые часто издают звук сами по себе (…). Если вы признаете, что между животным и вами разница только в организации, то вы обнаружите здравый смысл и рассудительность (…). Во вселенной, в человеке и в животном есть только одна субстанция. Ручной органчик – из дерева, человек – из мяса. Чижик из мяса, музыкант – из мяса, иначе организованного; но и тот и другой одного происхождения, имеют одинаковое устройство, одни и те же функции, одну и ту же цель»[7]. Такой человек, такой здравый смысл, такая рассудительность и такое просвещение вызвали бы у обладавшего недурным чувством юмора Сковороды реплику вроде следующей: «Право, ты, друг, забавен, люблю тебе. Можешь и о враках речь вести трагедиално. Вижу, что твой хранитель есть то ангел витыйства. Тебе-то дано, как притча есть: „Ex musca elephantem, Ex cloaca arcem“ cкажу напрямик: из кота Кита, а Из нужника создать Сион» (С.438).

1





Сковорода Г. Сочинения. В 2-х тт. Т. 2. М.: Мысль, 1974. С. 197–198, с исправлениями; лат. оригинал см.: Сковорода, Григорій. Повна академічна збірка творів / За ред. проф. Леоніда Ушкалова. Харків: Майдан, 2010. С.1071; далее страницы этого издания указываются в тексте; орфография упрощена).

2

См.: Марченко О. Некоторые замечания о восприятии личности и учения Григория Сковороды в России XIX-XX вв. // Созидающая верность: К 90-летию А. А. Тахо-Годи. М., 2012. С. 147–160.

3

См.: Марченко О. В. Григорий Сковорода и русская философская мысль XIX–XX вв. Исследования и материалы. Часть I. М., 2007.

4

Эрн В. Ф. Григорий Саввич Сковорода. Жизнь и учение. М., 1912. С.333. См. также подготовленное нами переиздание в журнале «Волшебная Гора» (М., 1998. Т. 7. С. 26–157).

5

Зеньковский В. В. История русской философии. Т. 1. Ч.1. Л., 1991. С.65. Теряя всякую меру, Б. П. Вышеславцев писал в работе «Вечное в русской философии» (1955 г.): «Первый оригинальный русский философ, каким я признаю Сковороду, русский мыслитель, богослов, поэт, еще в середине 18-го века сразу выразил весь будущий характер русской философии и все его древние истоки. (…) Это был русский европеец и всечеловек, каким Достоевский мечтал видеть человека вообще в своей пушкинской речи. (…) В личности Сковороды воплощаются, в сущности, все заветные устремления и симпатии русской философии, которые затем воплотились в личности Вл. Соловьева и всей нашей плеяды русских философов эпохи русского возрождения, как-то: братья Трубецкие, Лопатин, Новгородцев, Франк, Лосский, Аскольдов и мы немногие, которые еще можем напомнить новому поколению, в чем состоит дух и трагедия русской философии, и которые старались ее продолжать в своих трудах за рубежом» (Вышеславцев Б. П. Этика преображенного Эроса. М., 1994. С.155, 156).

6

Вольтер. Философские сочинения. М., 1988. С. 685–686, 689.

7

Дидро Д. Сочинения. В 2 т. Т. 1. М., 1986. С. 385–386, 387, 388.