Страница 17 из 18
– Не вздумайте сочувствовать бедному доктору Брилу, Фокс, – предупредил он меня.
Прекрасно помню: Центральный парк, лебеди, с шеями, изогнутыми в виде вопросительного знака, жаркий полдень в ажурной тени вязов. Уэсли только что предложил мне стать его младшим партнером по практике.
– Моя жизнь и так полна до краев, – сказал он. – Вот почему мне нужны вы или кто-то похожий на вас. Мы вместе сможем помочь многим детям.
Он был, как всегда, прав.
Я кликаю на картинки в «Гугле». Поискав, нахожу небольшую галерею снимков, не особенно новых, не особенно лестных.
– Я неважно фотографирую, – безропотно заметил он однажды. Его окутывал мутный сигарный дым. Ногти на сжимавших сигару пальцах слоились и были покрыты пятнами.
– Да уж, – согласилась я.
Он поднял колючую бровь:
– Вот скажите, правда это или нет: вы и с мужем так строги?
– Правда, но не абсолютная.
Он фыркнул.
– Абсолютной правды не бывает, – сказал он. – Либо правда, либо ложь. Либо реально, либо нет.
– Истинная правда, – откликнулась я.
Глава 21
– Угадай кто, – говорит Эд.
Я ерзаю в кресле.
– Это моя реплика.
– У тебя ужасный голос, бездельница.
– Голос и самочувствие.
– Тебе плохо?
– Было, – отвечаю я.
Понимаю, что не следует говорить ему о вчерашнем, но я слишком слаба. И мне хочется быть честной с Эдом. Он этого заслуживает.
Он недоволен.
– Нельзя этого делать, Анна. Хотя бы воздерживайся, когда принимаешь лекарства.
– Знаю.
Я уже жалею, что сказала.
– Нет, правда.
– Знаю, – повторяю я.
Когда он заговаривает вновь, голос звучит мягче.
– Последнее время у тебя было много посетителей, – говорит он. – Много соблазнов. – Он на время умолкает. – Может быть, эти люди с той стороны сквера…
– Расселы.
– …может быть, они на время оставят тебя в покое?
– Не сомневаюсь, что оставят, если только я не буду падать в обморок на улице.
– Им нет до тебя дела.
«А тебе нет дела до них». Готова поспорить, он так подумал.
– Что говорит доктор Филдинг? – продолжает он.
Начинаю догадываться, что Эд всегда задает этот вопрос, когда растерян.
– Его больше интересуют мои отношения с вами.
– Со мной?
– С вами обоими.
– А-а.
– Эд, я скучаю по тебе.
Я не собиралась этого говорить – даже не понимала, что думаю об этом. Неотфильтрованное подсознание.
– Прости – это во мне говорит ид[14], – объясняю я.
Он молчит.
– Ну а теперь говорит Эд, – наконец произносит он.
Мне этого тоже не хватает – его глупых каламбуров. Он, бывало, говорил мне, что я вставляю свое имя Анна в слово «психо-анна-литик».
«Это ужасно!» – давилась я от смеха. «Тебе же это нравится», – отвечал он, и мне действительно нравилось.
Эд снова умолкает. Потом спрашивает:
– Так по чему же именно ты скучаешь?
Я такого не ожидала.
– Я скучаю… – начинаю я, надеясь, что фраза завершится сама собой.
И слова вырываются из меня стремительным потоком, готовым прорвать плотину.
– Скучаю по тому, как ты катаешь шары, – произношу я первые пришедшие на ум идиотские слова. – Скучаю по тому, как ты неправильно завязываешь булинь. Скучаю по твоим порезам от бритвы. По твоим бровям.
Пока говорю, я ловлю себя на том, что поднимаюсь по лестнице, прохожу площадку и оказываюсь в спальне.
– Я скучаю по твоим ботинкам. Скучаю по тому, как ты утром просишь сварить тебе кофе. Скучаю по тому случаю, когда ты намазался моей тушью для ресниц, и все заметили. Скучаю по тому разу, когда ты попросил меня что-то зашить. Скучаю по тому, как ты вежлив с официантами.
Сейчас я в своей кровати – нашей кровати.
– Я скучаю по твоему омлету. – Пусть это всего-навсего глазунья. – Скучаю по твоим сказкам на ночь. – Героиня отвергает принца, на первом месте у нее защита диссертации. – Скучаю по твоей пародии на Николаса Кейджа.
Я ловлю себя на том, что заливаюсь слезами.
– Мне не хватает твоих глупых-преглупых шуток. Я скучаю по тому, как ты ломаешь шоколадку, вместо того чтобы откусить от этой гребаной плитки.
– Следи за языком.
– Прости.
– К тому же так вкуснее.
– Мне не хватает твоей души, – говорю я.
Пауза.
– Я так по тебе скучаю.
Пауза.
– Я так вас люблю. – У меня прерывается дыхание. – Вас обоих.
Здесь нет никакой модели, – по крайней мере, я ее не вижу, а меня учили распознавать модели. Просто я по нему скучаю. Скучаю и люблю. Люблю их.
Следует молчание, долгое и глубокое. Я шумно дышу.
– Но, Анна, – ласково произносит Эд, – если…
Какой-то звук снизу.
Приглушенный грохот. Возможно, осадка дома.
– Подожди, – прошу я Эда.
Потом четко различаю чей-то сухой кашель, бормотание.
Кто-то в моей кухне.
– Мне пора идти, – говорю я Эду.
– Что…
Но я уже крадусь к двери, зажав в руке телефон. Пальцы мечутся по экрану, набирают 911, и большой палец нацеливается на клавишу вызова. Помню последний раз, когда туда звонила. По сути дела, я обращалась в службу спасения не единожды. Или пыталась обратиться. На этот раз кто-нибудь да ответит.
Я шагаю вниз по лестнице, скользя ладонью по перилам. Почти не вижу ступеней в темноте.
Заворачиваю за угол, здесь лестничный пролет освещен. Крадусь в кухню. Телефон дрожит в руке.
Около посудомоечной машины стоит мужчина, повернувшись ко мне широкой спиной.
Он оборачивается. Я нажимаю на клавишу вызова.
Глава 22
– Привет, – говорит Дэвид.
Твою мать! Я перевожу дух, быстро отменяю вызов. Засовываю телефон в карман.
– Извините, – добавляет он. – Я звонил в дверь около получаса назад, но, наверное, вы спали.
– Вероятно, была в душе, – отвечаю я.
Он не реагирует. Возможно, ему за меня неловко – у меня на волосах ни капли влаги.
– Поэтому я вошел через цокольный этаж. Ничего?
– Конечно ничего, – говорю я. – Милости прошу в любое время. – Я подхожу к раковине, наливаю стакан воды. Нервы у меня на пределе. – Зачем я вам понадобилась?
– Ищу «Икс-Акто».
– «Икс-Акто»?
– Нож такой специальный, от «Икс-Акто».
– Вроде резака для коробок?
– Точно. Я смотрел под раковиной и в ящике около телефона. Кстати, ваш телефон не подключен. Думаю, он умер.
Не помню даже, когда я в последний раз пользовалась проводным телефоном.
– Наверняка.
– Может быть, хотите его подключить?
«Не нужно», – думаю я. Возвращаюсь на лестницу.
– Там наверху, в кладовке, есть резак для коробок, – говорю я, и Дэвид идет за мной следом.
На площадке я поворачиваюсь и открываю дверь кладовки, которая находится на длинном узком чердаке. Внутри темно, хоть глаз выколи. Я дергаю за шнурок, вспыхивает голая лампочка. В дальнем конце свалены сложенные шезлонги, на полу, как цветочные горшки, стоят банки с краской и, невероятно, рулоны тисненых обоев с пастушками и аристократами. На полке нетронутый ящик с инструментами Эда. «Что ж, я не умелец, – говаривал он. – С такой фигурой, как у меня, это необязательно».
Я открываю ящик, роюсь в нем.
– Вот. – Дэвид указывает на серебристый пластиковый чехол, из которого высовывается лезвие, и я хватаюсь за него. – Аккуратнее.
– Я вас не порежу.
Я осторожно подаю ему нож, направив лезвие к себе.
– Я о вас беспокоюсь, – фыркает он.
До чего же приятно это слышать!
– Зачем вам этот нож?
Я снова дергаю за шнурок, и падает тьма. Дэвид не двигается.
Пока мы стоим в темноте – я в халате, мой съемщик с ножом, – до меня доходит, что так близко от него я еще не была. Он может меня поцеловать. Он может меня убить.
– Соседский мужик попросил меня помочь. Надо открыть коробки и убрать всякий хлам.
– Какой соседский мужик?
14
Ид – в психоанализе обозначение бессознательной, иррациональной части психики. В русском языке ему соответствует термин «оно».