Бегство из рая

Узнав о своем назначении куратором известного всей стране проекта, окрыленный Макс почувствовал себя человеком, вытащившим, наконец, счастливый билет. И даже Вика, обычно реагировавшая на любые карьерные успехи мужа с пренебрежительным скепсисом, на этот раз снизошла до слегка насмешливого, но почти благожелательного комментария: «Ничего так папусик тебя двинул».

Ощущение, что все идет не совсем так, как он представлял себе, вступая в должность, появилось у Макса почти сразу. Финансирование проекта было предусмотрено щедрое, в пуле инвесторов присутствовали российские и иностранные частные компании, а также серьезные госструктуры, однако с самого начала стройка почему-то начала испытывать острую нехватку средств. От крупного транша, перечисленного ВЭБом в рамках государственного софинансирования, уже через неделю волшебным образом почти ничего не осталось. Тендеры на поставки материалов и выполнение работ выигрывали не те, кто предложил лучшие условия, а какие-то неизвестные рынку конторы, причем почти всегда подобные поставщики, получив предоплату, безнадежно срывали сроки и серьезно подводили с качеством. Макс, номинально являясь руководителем всего проекта, по факту оказался не в состоянии ни проследить финансовые потоки, ни повлиять на итоги тендеров. На его неоднократные, иногда довольно эмоциональные обращения Дарганов реагировал всегда одинаково, лишь с небольшими вариациями: «Максим, к тебе абсолютно никаких претензий нет, более того – твоей работой я очень доволен… ГОК – лишь часть огромного бизнеса корпорации, чьи интересы порой требуют некоторых отступлений от принятых норм… Ты отлично вникаешь в дела – это для тебя хорошая школа, которая поможет тебя со временем подняться еще выше… Просто выполняй свои обязанности, а о результате не беспокойся. Результат будет…».

Между тем, проект, столь помпезно стартовавший, грозил не сегодня – завтра превратиться в большой пшик и вызвать нешуточный скандал. В конце концов Максу надоело исполнять роль свадебного генерала при умирающей стройке, и он решил при первом удобном случае спокойно, без надрыва и эмоций поговорить с шефом и спросить прямо: собирается ли он вообще достраивать комбинат и, если да, то на какие деньги, а, если нет, то как намерен объясняться с инвесторами. Во втором случае немалое значение имел и вопрос о роли самого Макса в неизбежных проверках и расследованиях.

Внезапный вызов к шефу застал его врасплох, – обычно все встречи, совещания, митинги и телеконференции назначались заранее с точным указанием времени, темы и списка участников. Отправляясь в приемную президента корпорации, он прихватил давно приготовленные материалы по комбинату, твердо намереваясь сегодня же выяснить все мучавшие его вопросы.

Однако начало разговора оказалось столь неожиданным, что он растерялся, сразу позабыв всю свою решимость.

– Ну, я не знаю, – Макс на секунду задумался. – Пожалуй, Радченко можно поручить, он вполне…

– Вот и ладненько, – сразу согласился Дарганов.

Он прервал, наконец, созерцание московских видов, развернулся, слегка прихрамывая (последствия тяжелейшей травмы ноги шестилетней давности, которую не удалось до конца залечить даже в дорогих европейских клиниках) медленно пересек кабинет и уселся во второе расположенное у журнального столика кресло. Этот уютный уголок, специально предназначенный для неофициальных бесед тет-а-тет, с элегантным, выполненным из красного дерева и стилизованного под старинный сейф минибаром, индивидуальной подсветкой, нежно переливающейся на зеркальной поверхности столика, мягким ковром, картиной на стене с изображением умиротворяющего пейзажа – рассвета в горах, абсолютно не гармонировал с деловой функциональностью огромного кабинета.

– Радченко – так Радченко. И то верно – парень молодой, грамотный, амбициозный. Небось, мается, считает, что недооценивают его. А тут ты ему таким проектом порулить предложишь. Думаю, кипятком писать будет от счастья. Вот и пусть он пока займется, ну, первое время под твоим присмотром, конечно. А с тобой, Максимка, у меня давно уже серьезный разговор созрел. Я все повода ждал, и вот он, похоже, появился.

Макс с удивлением наблюдал, как Дарганов открывает минибар, извлекает из него и расставляет на столик бутылку He

– Давай-ка, Максим, выпьем с тобой. Давненько мы не сидели вот так, за рюмочкой. Что-то вы с Викой совсем перестали приезжать, раньше-то, помнится, чуть не каждую неделю навещали, а теперь совсем забыли старика. Ну-ну, ладно, – прервал шеф начавшего было оправдываться Макса. – Это я так, ворчу под настроение. Так вот, давай-ка, Максим, выпьем за тебя. За путь, в начале которого ты находишься, за то, чтобы этот путь оказался более прямым, чем у меня, да и многих моих приятелей-соратников.

Шеф сделал маленький глоток, явно смакуя любимый коньяк, Макс опрокинул свою рюмку разом, – сколько бы он не пробовал различных недешевых напитков, привычка пить все сорокоградусное, как водку, в один прием, оказалась неистребима.

– Так вот, Максим, о чем я хотел с тобой поговорить, – Дарганов слегка поморщился, жуя лимонную дольку, плеснул коньяка в пустой фужер Макса. – Ты работаешь у меня почти пять лет. С кого ты тут начинал – сам помнишь, так что, путь пройден не малый, почти с самых низов. Конечно, я за тобой смотрел, двигал тебя, иногда помогал советом. Но при этом, каждый твой шаг наверх всегда был заслуженным – ты очень быстро обучался и на каждой должности со временем становился практически незаменимым. Поэтому, вопреки мнению некоторых, я знаю – такие есть, которые завистливо шипят тебе вслед, типа «зятек наверх попер», ты свой карьерный рост отрабатываешь честно.

Сделав новый глоток, Дарганов откинулся на спинку кресла, забросил ногу на ногу, задумчиво разглядывая коричневую жидкость на дне фужера.

– Знаешь, Макс, в моем положении страшнее всего ошибиться не в финансовом расчете или экономическом прогнозе, самой дорогой может оказаться ошибка в оценке людей. Тогда, под Казбеком, у меня не было возможности к тебе присмотреться, да и не в состоянии я был тогда к кому-то присматриваться, но чутье – то чутье, которое позволяет иногда с первого взгляда делить людей на своих и чужих, – уже тогда подсказало, что с тобой можно иметь дело не только в горах. Поэтому, когда я узнал, что у вас с Викой чего-то там наклевывается, а узнал я это, можешь мне поверить, – Дарганов хитро ухмыльнулся, – сразу же, и, может быть, даже раньше вас самих, я почувствовал облегчение. Облегчение и надежду.

Допив остававшийся на дне коньяк одним большим глотком, он небрежно плеснул себе почти полфужера, с чуть слышным кряхтением поднялся на ноги и медленно, с задумчивым видом собирающегося с мыслями человека побрел по кабинету. Макс следил глазами за шефом, молча ожидая продолжения монолога. Дарганов вновь подошел к окну, за которым в начинающихся сумерках уже появилась редкая пока россыпь огней, и замер в той же позе, в которой встретил Макса.

– Да-а. Вика моя, вернее – уже твоя, сам понимаю, не подарок. Упустил я ее. Мать у нее рано умерла, а из меня какой отец? Неделями в разъездах, да и в Москве когда – дома только ночую. Так с раннего детства и повелось: няньки-гувернантки-воспитательницы, любое желание – только глазом моргнуть, единственная дочь, центр вселенной. Видел ведь, какую жизнь она обслуге устраивает, понимал, что вмешаться надо, делать что-то, а что – не знал. Да, наверно, не очень то и хотел, думал: повзрослеет – изменится. Потом, когда учиться в Лондон поехала, надеялся, что хоть там-то ума наберется. Набралась… вернулась вообще неуправляемая – авторитетов никаких, деньги – грязь, в бизнесе – быдло с комплексами неполноценности, политики – выродки-импотенты. На парней, которые вокруг нее вились – понятно, все достойные, ее круга, – смотрела с брезгливой жалостью, типа, «сыночки-мажоры, без папашек своих не способные ни на что». Связалась потом с какими-то… службе безопасности вместе с ментами целая неделя понадобилось, чтобы шваль всякую отвадить от нее напрочь.