Отверженные

Сегодня утром я проснулась с ужасной головной болью. Открыв глаза, я увидела, как низко может пасть сильная и независимая женщина. Повсюду валялись пустые бутылки от горячительных напитков и окурки от сигарет. В комнате царил полумрак. Я лежала на своем стареньком диване, и горькие мысли не оставляли меня в покое. «Он ушёл… дальше нет смысла жить», – думала я рассматривая белый потолок. Но головная боль говорила об обратном, нужно идти в магазин и спасти себя от этого ужасного состояния. Я встала, голова сразу закружилась, и резкая боль ударила прямо в висок. Нужно немного посидеть и подождать пока все пройдёт, я присела на диван и закрыла ладонями лицо. В голове была только одна мысль: «Как же мне без него плохо, как же я его люблю!» Слезы покатились сами собой, а в горле появился комок боли. Я рыдала так сильно, что мне казалось, соседи вызовут полицию.

– А-а-а-а-а, – кричала я. – За что мне это?! Почему люди умеют любить?! А потом просто уходить из твоей жизни!

На секунду я остановилась… Тишина раздалась в комнате, а в голове сработал какой-то стоп-кран. Я огляделась по сторонам. Маленькая квартирка с бледно-желтыми обоями и фиолетовыми занавесками на окнах казалась мне невыносимо-раздражительной. «Здесь нужно сделать ремонт. Да, мне срочно нужно все поменять», – от этих мыслей мне стало легче. «Слава богу!» – подумала я, и поднявшись с дивана пошла в ванную комнату чтобы умыться. Я смотрела в зеркало, и мне было очень жаль себя. Темные круги под глазами, бледная кожа и русые волосы, собранные в пучок смотрелись совсем печально. Я открыла кран с теплой водой и окатила ей лицо. «Боже как это здорово!» – подумала я, смывая с себя всю печаль, что накопилась за эти выходные. Приведя себя в порядок, я вышла из дома на улицу.

Лучи солнца озарили мое лицо своим теплым, ласковым светом, и я глубоко вздохнула. Я жила немного в стороне от главной артерии Брайтона. Брайтон-Бич авеню, где начинается обычная одноэтажная Америка. Монотонная застройка иногда разбавляется мелкими многоэтажками. Кроме многоэтажек еще встречаются невысокие двух-пятиэтажные дома. В одном из которых, мои родители, лет десять назад купили мне маленькую квартирку. Постояв на месте какое-то время, я решила пойти в большой магазин в двух кварталах от дома и заодно прогуляться. На улице была весна. Я шла и смотрела на все по сторонам. Машины, припаркованные вдоль дороги, проходящие мимо люди, спешащие по своим делам, уличная торговля деликатесами и театральные кассы сменяли друг друга.

Всем известно, что Брайтон-Бич является русским районом Нью-Йорка. Первые переселенцы появились здесь в 1970-х годах, после того как в 1971 году СССР разрешил еврейскую эмиграцию в Израиль, под официальной формулировкой «для воссоединения семей». К удивлению советских властей, желающих отказаться от счастливого социалистического будущего оказалось гораздо больше, чем ожидалось. Поэтому, даже выезжающие легально, стали изменниками родины, а само слово еврей заменили на «советские граждане, лица еврейской национальности».

Когда я проходила мимо рекламных вывесок, мне почему-то уже не было грустно, в душе была пустота и безразличие. Наверное, это конец. Когда ты в конечном счете отпускаешь человека. Когда с последними слезами он умирает у тебя в памяти. «Все, перегорела!» – подумала я, и улыбнулась. Надеюсь, меня больше не накроет, только пить больше не нужно в ближайшее время, а то опять все по новой начнётся.

Погруженная в свои мысли, я не заметила, что вышла на красный свет светофора на проезжую часть. Не успела я и голову повернуть, как услышала визг тормозов и громко гудящую машину. Удар… и меня окутывает сильная боль. Я погружаюсь в темноту.

Пробуждение было не из приятных. Открыв глаза, я увидела свою ногу, забинтованную в гипсе и подвешенную над кроватью. Повсюду торчали проводки, а стоящий рядом с моей кроватью кардиомонитор показывал мое размеренное биение сердца.

– Господи, а это мне за что? – прошептала я и закатила глаза, поражаясь своей рассеянности.

В палату вошла медицинская сестра. На первый взгляд, ей было лет тридцать семь. Пепельно-белые волосы и розовый медицинский костюм в сочетании с загорелой кожей, придавали ей ободряющий вид на сером фоне мрачной больницы.

– Миссис Гамильтон? Лора Гамильтон? – спросила она меня.

– Мисс, – ответила я. – Я не замужем.

Сестра посмотрела на меня и предложила сделать обезболивающий укол.

– Хорошо, делайте, – соглашаюсь со всем лечением и подписываю все бумаги на медицинское вмешательство.

– Чуть позже к вам зайдёт доктор и расскажет, что с вами случилось. А пока немного поспите, у вас была тяжёлая операция на правую ногу.

Я согласилась кивком и закрыла глаза: нужно немного поспать. Погружаясь в сон, я слышала какие-то голоса, доносящиеся со всех сторон. Сверху, сбоку, снизу, везде говорили люди. И стоило мне прислушаться к одному из разговоров, как другие немного утихали и уходили на второй план.

– Доктор, у пациентки из 317 палаты, шансы на выздоровление шестьдесят процентов из ста.

– Я думаю она ещё будет ходить, Рэйчел. Ты сделала ей обезболивающий укол?

– Все как вы велели, Доктор Браун.

– Отлично, в четыре часа я зайду к ней на обход.

«Тук-тук-тук» раздалось в дверь, и я резко открыла глаза. В палату вошел мужчина средних лет в белом халате и с историями болезней. У него были светлые волосы и ангельски-голубые глаза. Я подумала, что ему лет сорок на вид, у него была очень приятная внешность, отчего на душе стало чуточку спокойнее.

– Добрый день, меня зовут доктор Браун, я ваш лечащий врач.

– Странно, – подумала я, мне как раз это и приснилось, что моего врача зовут доктор Браун.

– Добрый день, доктор! Скажите, какие у меня шансы на выздоровление? – я помнила про разговор из сна, где говорили про шестьдесят процентов.

– Ну-у-у, – протяжно ответил доктор, – шанс есть всегда. Шестьдесят процентов это очень хорошие показатели. Тем более с такими переломами, как у вас, на моей практике выздоравливало и все девяносто процентов.

«Что-о-о? Шестьдесят процентов? – подумала про себя я. – Этого не может быть. Я ещё и сошла с ума. Ударилась головой и теперь мне снится непонятно что». Я не могла для себя определить, что меня шокировало больше, мой вещий сон или эти жалкие шестьдесят процентов того что я смогу полноценно ходить как все нормальные люди.

Прошло две недели. Мои боли потихоньку начали меня отпускать. «Сегодня среда, – подумала я, – завтра четверг, потом пятница и выходные. На улице все будут гулять, и радоваться жизни, а я…, а я…» Я закрыла ладонями лицо и заплакала.

Моя жизнь не была нормальной, с самого начала все шло наперекосяк. Наверно вам нужно рассказать, как все было. Меня зовут Элеонора (сокращённо Лора) мне тридцать два года, у меня нет детей и я не замужем. Меня забрали из детского дома в России, когда мне было три года. То есть, чисто теоретически, я Русская, но живу в Америке, сколько себя помню. То, что у меня Русские корни знают только мои приемные родители. Они не стали распространяться в школе или где-то ещё, что я приемный ребёнок, и я им очень благодарна за это. Ведь Американцы, мягко говоря, недолюбливают Русских, и считают эту страну «агрессивно-недоразвитой». Я никогда не интересовалась, кто на самом деле мои родители, ведь они меня бросили. Даже если с ними что-то случилось, меня же могли удочерить их родственники. Хотя я не знаю, и никогда не узнаю правду, поэтому гадать можно очень долго. Когда я окончила университет, родители подарили мне маленькую квартирку в Бруклине и позволили жить совсем самостоятельно, от этого меня берет неимоверная гордость!