Страница 2 из 6
– Мария Алексеевна, сколько лет, сколько зим! – окликнул её дребезжащий старческий голос. Бабушка нехотя обернулась, зачем-то прикрыв внучке рукой глаза.
– Любовь Ивановна, торопимся мы.
– Да тут стряслось-то что… Сто лет такого не было, – не унималась женщина.
Раздался спешный топот. Лиза сдвинула бабушкину руку с глаз и увидела поджарого старика, отделившегося от толпы. Стена из людей на секунду образовала провал, который тотчас заполнился новым страждущим зрителем.
– Женщину… поезд… сбил… – промолвил старичок, с наслаждением растягивая каждое слово. В его взгляде читалось глубочайшее удовлетворение, смешанное с перевозбуждением. Расширенные зрачки сновали туда-сюда, изучали Лизу, бабушку, Любовь Ивановну и снова Лизу.
– Пойдём мы, мне варенье ещё доварить надо, – с ходу соврала бабушка Лизы.
– А почему сбил, Федь, не знаешь? – спросила Любовь Ивановна.
– Самоубийство. Любовь несчастная, все дела, – с придыханием ответил старик.
– На телефон себя девка снимала, какая любовь? – раздался голос откуда-то из правого края толпы.
– Пути переходила неудачно, – затараторила какая-то девушка из первого ряда.
– Что, Мария Алексеевна, даже смотреть не будешь? – Любовь Ивановна вылупила ничего не выражающие глаза.
– Люб, ну ты что? Внучка же увидит. Девочке… такое видеть… нежелательно. – Федя поморщился, как кот, только что объевшийся сметаны.
– С кредитами она не расплатилась! – раздался громкий злой голос слева. – Ипотеку брала, а муж к другой ушёл. Сама выплатить не могла. Ну вот и…
Лизе стало страшно. Страшно не от осознания того, что на путях сейчас лежит растерзанное поездом тело. Страшно от наблюдения за этими людьми, за безумцами, глядящими в лицо самой смерти и устраивающими идиотские викторины. Если бы призом за правильный ответ была возможность спуститься на рельсы и оторвать кусочек плоти себе на память, бесспорно, они орали бы до хрипоты, будто дурные вороны.
А ещё именно тогда Лиза обратила внимание на тени. Будто вставшие на ходули чудища, они стояли позади толпы и взволнованно дрожали. Вдыхали невидимыми носами медный запах крови, разглядывали невидимыми глазами расплющенные потроха. Насколько же они, должно быть, уродливы, если невозможно увидеть их лица?
Такое же чудовище свернулось и возле её собственных ног. Делающее вид, что дремлет. Изображающее покорную марионетку, тогда как на самом деле является кукловодом. Лиза знала: стоит только отвернуться, как тень начнёт строить безобразные гримасы, размахивать руками, беззвучно топать. Тогда Лиза начала прыгать, тщетно думая, что растопчет чёрную уродливую гадину. Но всякий раз длинноногая химера хватала её за ножки и притягивала к себе. В гуле обезумевшей толпы, в вое подъехавших к железнодорожным путям скорых, в карканье учуявших свежую мертвечину ворон слышалась её победоносная песня.
– Девушка, у вас нету похожего платья? Только чтобы с аппликацией? – нетерпеливо спросила очередная клиентка.
– Нету, такого фасона только однотонные.
– В однотонном мне не то. Понимаете, я хочу ну чтобы что-то яркое.
– Да, я вас понимаю. Но с аппликациями таких платьев сейчас нету. Я могу уточнить у менеджера, когда привезут.
– Да-да, будьте добры. Понимаете, в этом я выгляжу бледно. Мне надо, чтобы было ярко. Иначе я как тень.
Лиза улыбнулась, стараясь, чтобы дежурное выражение лица не смотрелось измученным. «Запомните, Лизавета, – никогда не убирайте улыбку в карман», – постоянно повторяла её начальница, радуясь столь удачно придуманной фразе.
Люди даже не понимают, что они на самом деле тени. Что, начиная с рождения, тени вьются над ними стервятниками, рассекают кривыми клювами кожу и посасывают кровь. Выводят птенчиков в гнёздышке из рёбер, выстланном кровянистым мхом. Тучные птенцы с раздувшимися брюхами восседают внутри их тел, ожидая своего великого праздника – вылета из гнезда. И, наконец высвободившись, летят под крыло уродливой мамочки, греясь под мириадами её обжигающих бриллиантовых глаз.
Кошка встретила Лизу требовательным мяуканьем. Как всегда, голодная. Как всегда, соскучившаяся. А может, просто напуганная?
– Дашутка ты моя, Дашутка… – Лиза наклонилась и погладила дрожащее от нетерпения животное.
Чёрно-серый комок, ползающий по полу, недовольно скривился, наблюдая за этими нежностями.
– Сейчас мяско пожарю, – нараспев произнесла девушка. – А пока кусочек рыбки доешь, – добавила она нарочито громко.
Приоткрыла дверцу холодильника, стараясь не смотреть вниз. Хотя, смотри не смотри, – всё равно не спасёшься.
– Так, а сейчас будет музыка! – Лиза нажала на кнопку приёмника. Принялась пританцовывать и подпевать. Приподняла кошку за передние лапки и, смеясь, стала их тормошить. Внезапные занятия танцами явно не понравились Дашутке, и она издала звук, похожий на рычание.
– Львица ты моя… – Лиза выпустила из рук кошачьи лапы и посмотрела на стену.
Серые силуэты деревьев отчаянно плясали в такт с играющей музыкой, трясли кучерявыми головами, дёргали тощими ручками. Лиза набрала в грудь побольше воздуха и взглянула на пол.
Женская фигура, ещё несколько секунд назад исполнявшая залихватский танец, замерла и наклонила голову.
Лиза присела на скамейку. Краска скамейки растрескалась, растеклась по деревянному телу огромными морщинами. Девушка вгляделась в свои ноги – почему-то на них красовались детские туфли с бантиками. Справа кто-то тяжело вздохнул. Лиза повернула голову и увидела бабушку, лузгающую семечки и размышляющую о чём-то, что знает только она сама.
– Лизонька, ты её не бойся, – голос бабушки был булькающим и в то же время совершенно глухим. – Даже если будешь бояться – а что изменится? Она всегда рядом. Она же родная.
– Баб, – неожиданно для себя пропищала Лиза детским фальцетом. – Она ведь меня не убьёт?
– Хмм… – бабушка запустила в рот пригоршню очищенных семечек.
– Баааб… – девочка заметила, что лицо бабушки скрыто волосами.
– Ох, как она меня обсасывала… – та сладострастно причмокнула. – Когда закопали меня, думаю, лежать буду тихо. Ан нет – склонилась надо мной, волосами чёрными щекочет, слюнями вонючими обливает. И червяки изо рта… ползут, ползут. А потом как присосалась, как начала руки-ноги обгладывать…
Бабушкина рука коснулась Лизиного плеча. Прохладные костяшки запястья сжали атласную кожу.
– Баааааб! – завизжала Лиза.
Тут наконец бабушка повернулась и вперила во внучку безумные чёрные глаза без радужной оболочки.
– Ты, внученька, прости. Не хочу пугать тебя, но и правду знать ты должна. Ох, узнаешь ты однажды, как она грызёт, ох, узнаешь.
В беззубом рту старушки зашевелилась чёрная пузырящаяся масса.
– Ты её съела?! – Лиза забарабанила пальчиками по скамейке.
– Да разве ж съешь её? – бабушка гомерически захохотала. – Сама заползла. Вот уже и деток в животике моём вырастила, – она распахнула сарафан и продемонстрировала вываливающиеся внутренности.
– Ты же говорила, что не стоит бояться образов!
– Не знала я тогда многого. Помрёшь – всё узнаешь…
Запах пригоревшего бифштекса защекотал ноздри. Мужчина с полнокровными губами громко причмокнул над ухом Лизы. Она открыла глаза и обнаружила себя лежащей на диване.
Когда умерла бабушка, взрослые рассказывали Лизе, что её забрали в мир теней. Это произносилось настолько спокойным тоном, что Лиза даже слегка разуверилась в боязни этих ходячих клякс, насмешливо копирующих человеческие телодвижения. Ей вдруг представились наряженные в чёрное степенные дамы, которые уводят бабушку в увитый плющом домик и усаживают за стол, заставленный вкусными яствами. Представилось, что сбоку от бабушки восседает призрачный дедушка и рассказывает весёлые истории из своей призрачной жизни. Что о её ноги трутся призрачные кошки, выклянчивая вкусные кусочки со стола. Конечно, девочка понимала, что дамы в чёрном весьма строги и уже не отпустят бабушку обратно. Даже ненадолго погостить. И Лиза пыталась радоваться за бабушку, пыталась не давать слезинкам скатываться со щёк. Ведь в мире теней, возможно, всё не настолько плохо.