Дичь

Белоусова Екатерина Анатольевна

Дичь

Над озером занимался рассвет. Солнце сегодня пришло красное, и вода осветилась кровавыми разводами.

Совсем как в последнюю охоту, подумала Лапка. Тогда жуки забрали десяток её сородичей. Кровь встречалась на земле то там, то здесь, по пути преследования жуками своей добычи.

Теперь прошло уже достаточно времени, и новая охота близка. При мысли об этом нос Лапки невольно потянул воздух, сама она напряжённо заозиралась и, слыша стук трусливого сердца в груди, бросилась прочь от озера.

Она уже вполне взрослая, чтобы родить зайчат. Пока она будет кормить их молоком, её не тронут. Может, даже дольше — пока зайчата не научатся бегать.

Вот только далеко ли убегут малыши, и каково будет ей смотреть на пятна их крови на земле? Нет. Лапка отогнала от себя мысли о потомстве. Она будет бежать за себя и только за себя. А если кто-нибудь из сородичей захочет овладеть ею, она спрячется у Крылатого.

Лапка притормозила. Бег привёл её в рощу, где жил Крылатый. Лапка опустилась на землю у его дерева, и в тот же миг сверху упала верёвка с петлёй. Крылатый свил её специально для своей трусливой подруги, чтобы она не срывала всякий раз кожу о жёсткую кору дерева.

Лапка затянула петлю вокруг туловища, прочно ухватилась передними лапами за верёвку, а задними стала перебирать по стволу. Крылатый тянул сверху, и очень быстро Лапка оказалась в гнезде на средних ветках огромного дерева. Жукам не подлететь снизу, заросли слишком густые. А сверху гнезда не видно. По крайней мере, Крылатый уверен в этом. А он пережил уже с десяток охот с тех пор, как его перекинули сюда из родных угодий.

— Мой нос чует жуков, — сообщила Лапка.

Крылатый издал нервный стрёкот, и Лапка задрожала.

Он исчез в тонких верхних ветвях, кроны соседних деревьев зашевелились, но спустя несколько десятков ударов сердца Крылатый вернулся и пропел:

— Пока никого не видно, зайчишка-трусишка.

Лапка обиженно засопела:

— Ты тоже трусишь, просто бегать не умеешь.

Крылатый нахохлился.

— Я птица, и не моя воля была жить среди зайцев. В наших угодьях мы летали, и порой нападали на жуков. Но здесь я один, мне нечем чинить крылья, и я могу лишь сидеть в гнезде и слушать о своей трусости от маленького зайца.

— Я не маленькая, — вскрикнула Лапка.

— Тогда тебе лучше найти самца среди своих и хоть немного пожить спокойно, нянча зайчат.

Лапка взлянула исподлобья:

— Нет. Я не хочу рожать новую дичь для охотников.

Крылатый молчал. Потом нехотя произнёс:

— В птичьих угодьях был старик. Он рассказывал, что раньше не было дичи и охотников. Все были людьми.

Лапка ответила:

— Мы уже говорили об этом. Наш старейший тоже рассказывает эти сказки, вот только что в них проку? Ни один заяц ещё не летал на жуке, и ни один охотник ещё не бегал по земле.

— Я летал на жуке. Связанный и обессилевший, но летал. А охотник сидел впереди и с виду был почти как я или ты.

— Я помню того жука, который привёз тебя. В нём был не охотник. Он не стрелял по нашим, а только выгрузил тебя и улетел.

— Да, из-за болезни, что выкосила моих сородичей, меня перенесли сюда. Жук поднялся очень высоко в воздух, никто из птиц не мог взлететь так на своих крыльях из дерева и кожи. Я летел на жуке и наблюдал за тем, кто сидел впереди. Он управлял жуком и разговаривал с кем-то невидимым. "Вхожу в зону двенадцать", "Снижаюсь", "Оставляю дичь в квадрате "Эм", — говорил он, хотя сам сидел на месте, а двигался жук. А этот нажимал руками куда-то и поворачивал колесо перед собой.

— И что, ты мог бы так же? Мог бы управлять жуком?

— Если бы не был связан, — по-птичьи, переливчато хохотнул Крылатый.

— А я могла бы? — спросила Лапка.

Крылатый с грустью провёл когтистой лапой по её светлой шёрстке над ухом.

— Если кто из зайцев и полетит, то это будешь ты, Лапка. Остальные твои сородичи даже разговаривают с трудом. И старейшего слушаешь только ты, хоть и говоришь, что он рассказывает сказки.

Лапка хотела ответить, но слова превратились в хрип и тело привычно задрожало мелкой дрожью. Очень близко и очень внезапно раздался мерный гул: над деревом навис жук. Вскоре гудело уже громче — значит, к нему присоединились другие.

Лапка затихла, стараясь не дышать. Крылатый замер. Они смотрели друг на друга, пережидая опасность. Обычно жуки не задерживались над рощей надолго, стараясь уйти туда, где лучше видно бегущую дичь.

Обычно, но не сейчас.

Гул стих, но не исчез. Один жук продолжал шуметь прямо над гнездом.

— Уходи, — еле слышно пропел Крылатый.

Но Лапка не могла двинуться с места. Жук должен был улететь, должен. Ведь гнездо сверху прикрыто кронами, его не видно...

Крылатый вскрикнул так резко и пронзительно, что Лапка подпрыгнула на месте. Она взглянула на него — птичий друг смотрел удивлённо, широко распахнув глаза. А по груди текла ручейком кровь.

И тогда Лапка сделала то, что умела лучше всего — побежала. В мгновение ока накинула верёвку, выпрыгнула из гнезда, поджав задние лапы, ударилась боком о ствол у земли и кинулась наутёк.

Она мчалась не оглядываясь, стараясь держаться под густо сошедшимися кронами, потом метнулась в сторону опушки, пропетляла по жидкому перелеску, успев немного успокоиться оттого, что гул жуков остался позади, рванула зигзагами через узкий лужок, чтобы добраться до безопасного холма, где давно присмотрела себе укрытие...

Жук повис перед ней в тот момент, когда она подбегала к холму. Он выплыл с другой стороны, где прятался и оставался неслышным, и гул, теперь близкий и громкий, парализовал Лапку.

Она застыла прямо напротив жука, судорожно решая, в какую сторону кинуться. Но решить не успела. Жук аккуратно приблизился, и из его утробы выглянул охотник:

— Не бойся, крошка, — мягко сказал он. — Я тебя не обижу.

Он поманил к себе:

— Давай лапку, крошка. Хочешь полетать на моём автоплане? Понимаешь, что я говорю? Иди же сюда, да, да, вот так, — он делал зазывающие жесты.

Даже если бы Лапка не понимала его слов, было вполне ясно, что он не будет стрелять. Она шагнула к нему. Остановилась. Может быть, всё же рвануть прочь?

Но всё решил гул. С той стороны холма нарастал шум будто бы от целой стаи жуков.