Барракуды

Пролог.

Время… как, порой, безумно расточительно мы к нему относимся. Вот мое детство: я мечтаю поскорее окончить школу; юность – поскорее закончить эту муштру; взрослая жизнь – скорее бы выходные, чтобы что? Чтобы отдохнуть, но от чего? От жизни. О, это непростительное заблуждение. Большую часть своей сознательной жизни подавляющая часть обывателей стремится к отдыху. Только небольшая идеологическая элита готова положить своё бытие на достижение высоких целей. Многие рождены такими, а некоторым нужно разбить лоб, чтобы что-то понять. Я принадлежу ко второй категории.

Что же такое это – время? Это река, и никому неизвестно, куда она занесет нас. А может быть, это материя, которую при желании и должном умении можно свернуть и развернуть, как вздумается? И в том, и другом случае, это нечто неизведанное, недоступное нашему прозаическому пониманию. Однако, прожив свою фантастическую жизнь, похожую на сон, могу с уверенностью сказать, что есть категории людей, которым доступны тайны времени и будущего. Самое печальное, что такое знание сразу влечет за собой злоупотребление. Такова человеческая природа. При обладании чем-то, в чем обделены другие, эти счастливцы жаждут власти, денег, подчинения своей воле всех остальных, выхода наружу всех своих извращенных желаний.

Что же касается меня, то я обыватель. По крайней мере, был им, пока не отрезвел. Что заставило меня прозреть? Об этом моя необычная история, история моей жизни. Сейчас она подходит к своему логическому завершению. Здесь не нужно быть провидцем. Все, что произошло со мной, не вызывает в моем сердце ни капли сожаления. Если Вы узнаете в моем повествовании себя, не пугайтесь. Прислушайтесь к происходящему вокруг, приглядитесь к своим друзьям. Вы хорошо знаете их? Кто они, о чем они думают, заслуживают ли они Вашего доверия? Всмотритесь в их глаза, что Вы видите там? Тьму. Как зыбко Ваше представление о реальности!

Что такое по Вашему "реальность"? Вы думаете, что Ваша ничем непримечательная жизнь – это единственная возможная реальность? Вы заблуждаетесь. Сейчас, в эту секунду Вы проживаете тысячу своих жизней, а может быть и больше. Реальность – это огромное наслоение одной единственной секунды. И каждая такая секунда порождает тысячу вариантов продолжения.

Точка отсчета в любой жизни начинается в том пункте, где пожелает человек. И это далеко не день его рождения.

Глава первая

Когда же закончится эта чертова улица… Я каждый день пересекаю эту мостовую, ежась в своем черном старом пальто и укрываясь от мира в шляпе видавшей виды. Мостовая всегда сырая от дождя, темная, неуютная. К черту все. Где-то там фейерверк, как отголосок чуждой мне жизни, праздника, участником которого мне не быть. Я сам виноват… Простые человеческие эмоции я не испытывал, кажется, целую вечность. Как же я хочу идти по этой мостовой в последний раз в жизни. Осточертело. Осточертело думать о том, что меня ждет в моей конуре с тусклым светом и грязными полами. Пусть эта ночь в моей норе будет последней. Пусть они придут, и будь что будет. Плевать… Плевать… Еще сотня шагов и все закончится… Я Майк Биллигер, говорю, что с меня хватит…

Семью годами ранее:

– Ты чего такой жизнерадостный?! А, Майки! Скромнее надо быть, чувак!

Ну вот! Лобански. Кифер Лобански. Человек неопределенной национальности. Рыжий, выбритый, здоровый детина тридцати пяти лет, со своей неизменной идиотской улыбкой идет прямо на меня. Только он в данный момент мог преподать мою кислую физиономию именно так! Энная кружка пива во мне позволила не убить его прямо здесь. Видимо одиночество мне не светит, потому что Лобански найдет меня везде, даже в этом обкуренном баре на окраине Зоммервилля.

С Лобански мы познакомились в нашем Зоммервилле… черт знает, когда. Этот городок в Южном штате нашей шумной страны Нордлэнд был похож на большую деревню. Вот только сырой и холодный климат с суровой зимой, серой весной и таким же летом (про осень вообще молчу) не позволяет людям разводить плодородные сады и домашний скот. Одинокие деревья, неухоженные парки, небольшое количество нормальных семей и детей, большое количество пьянчужек, безработных, скудная инфраструктура – вот характерные черты Зоммервилля. Сюда возвращаются погорелые предприниматели, разведенные матери, мечтатели, чьи рвения и задумки раскололись в больших городах на тысячи осколков. Здесь живу и я, архитектор с приличным образованием, уже с расколотыми мечтами, мертвыми родителями. Но кое-что меня выделяет из серой массы обитателей городка, о чем, естественно, известно только мне и… Лобански. Если бы некоторые факты моей биографии стали известны большинству, у меня было бы очень много друзей, женщин, врагов. Но мне хочется слиться с этой серостью, наслаждаясь возможностью в любой момент все изменить. Встаю утром, плетусь к зеркалу, вижу там небритого мужика с довольно сносными чертами лица – увесистый подбородок, нависшие брови, волосы на голове на месте (и это радует), серые блеклые глаза (не помешало бы больше жизни в них), подсушенная фигура (еще пару лет такой жизни в обнимку с пивом – и отрастут бока, но пока потянет). Душ и бритье помогают обрести удобоваримый вид, но вот жизни в глазах больше не становится.

Так вот. Все знакомства в нашем расчудесном Зоммервилле происходят, где бы вы думали? Конечно в забегаловках, вроде этой с не менее жизнерадостным, чем моя физиономия, названием "Яма". Находится он в подвальном помещении бывшей библиотеки с плохим освещением, характерным трактирным шумом, не очень приятным запахом и избытком потухшего тестостерона. Ха-ха, "встретимся в Яме"!!! Умопомрачительно!

Вот и мы с Лобански встретились здесь, в "Яме". Поглощали пиво на разных концах барной стойки до тех пор, пока Лобански не выдержал и бросил бороться со своей жаждой поболтать. Кифер… Несостоявшийся риелтор. То ли образование получил не то, то ли ленив, то ли глуп – трудно сказать. Но не сложилось у него в большой жизни, как и у многих здесь, что и привело его в отчий дом к относительно нормальным родителям в просторном доме с тремя старшими рыжими сестрами, которых не особо волновала его успешность. Лишь бы был сыт, здоров, и просто жил, неважно в их доме, или где-то далеко! По крайней мере, так он мне описал свою семью и свою жизнь. А вот всегда необъяснимые сияние и оптимизм тоже, можно сказать, выделяли его из здешней толпы. Бредовые авантюрные идеи к концу наших с ним встреч в "Яме" имели одно воплощение – койка в родительском доме со смертельно пьяным здоровым рыжим телом!

Вот так и сегодня я прочитал на его довольном лице все тот же сценарий. О, Боже! Опять слушать весь этот бред!

– Лобански, ты давай, выкладывай, чем вызвано ТВОЕ счастье?! Поедем золото искать? Куда? Ох, друг, бери пиво уже или растворись где-нибудь!

– Ну-ну, Майки! Что сразу "растворись". Я, между прочим, пришел к тебе с делом, на миллион. Я бы и сам растопырился, но… без тебя никак! – улыбка не спадала с его лица, и это слегка раздражало.

– Опять – двадцать пять! Лобански, ты же знаешь, чем все это закончится – диким похмельем. Давай лучше анекдот…

– Мааайки. Это выгорит, и я не намерен назавтра все это забыть!

– Ну, я-то тебе зачем? С мечтами я покончил. Плыву по течению, ничего пока не хочу, хотя… я небезнадежен! – я как-то даже сам удивился своему глупому акценту в конце фразы.

– Догадайся! Что есть у тебя, чего нет у меня, и у всех этих падших, – он демонстративно и пафосно обвел всех присутствующих рукой.

В баре тихо звучала умиротворяющая Билли Холидей. Ее голос разливался по темному помещению. Этот голос вне времени, вне обыденного убожества. Он утопал и снова возникал в гуле барной болтовни. Тут и там за маленькими деревянными круглыми столиками сидели однородной массой мужчины – кто по два, кто по три, кто по одному. Официантки лениво ходили между столами без всякой надежды дождаться чаевых. То и дело хлопала входная дверь, то выпроваживая накаченных дурманом клиентов, то впуская предвкушающих. Табачный дым не давал разглядеть никого конкретно. А Билли все пела нам…