Страница 2 из 22
Здесь ментальность такая: если Рабинович по паспорту еврей, значит, определение еврея должно соответствовать именно ему, и неважно, совершал ли он в своей жизни что-либо специфически «еврейское» или нет, он виновен в своем еврействе по определению, но когда спросишь: «В чем состоит еврейство Рабиновича?» – то тут же обнаружится, что Рабиновича нельзя обвинять в «еврействе», что бы он там ни совершал, ибо у «еврейства» нет и не может быть никаких «специфических особенностей», поскольку все евреи разные, а раз так, то и определение понятию «еврейство» дать нельзя. Но, в то же время, этим понятием пользуются направо и налево, как будто оно не выдуманная кем-то идея, а реальность, имеющая в себе некое объективное содержание.
Спорить с этими людьми, как правило, очень трудно, ибо чувство здравого смысла здесь им напрочь отказывает. Они могут вам привести, например, такие «определения»: «Еврей – это тот, кто родился от матери еврейки», или «Еврей – это сын еврейского народа», совершенно не отдавая себе отчет в той грубейшей тавтологии, которую они здесь пытаются выдать за «определение», т. е. когда предикат (сказуемое) по объему понятия совпадает с субъектом (подлежащим суждения) – поди теперь определяй, кто такая «еврейская мама», или «еврейский папа», или «еврейский народ» – все та же Маня, да в другом сарафане. Но тех же самых людей, наверно, покоробит что-нибудь подобное в юриспруденции, например: «Преступники – это лица, совершающие преступления, а преступления – это все, что совершают преступники».
Мы же постараемся дать четкие однозначные определения и «еврею», и «еврейству», и «еврейскому народу», и всем остальным необходимым для нашей концепции терминам, и будем держаться их до конца, независимо от того, подходит под них тот или иной известный нам факт или нет, ибо все, что исключается из объема настоящих понятий, нерелевантно нашим рассуждением, не имеет отношения к доказываемому или опровергаемому тезису.
Наша задача не обличать и не обвинять конкретных людей, хотя мы и располагаем некоторыми компрометирующими кое-кого фактами, тем не менее не распространяем факты ни на кого более, кроме как на тех, кто имеет к ним непосредственное отношение, но эти факты, мы, безусловно, вправе обобщить термином: «преступная организация».
Также невозможно оспаривать факт, что антисемитизм обвиняет еврейство в преступной деятельности – и этот тезис будет корректен даже в том случае, если все антисемиты всегда обвиняли евреев ложно. Возможно, кому-то и хотелось бы, чтобы «антисемиты» ненавидели евреев исключительно за форму носа или за кучерявые волосы, но это, к их сожалению, не так, и утверждать, что антисемит осуждает в еврействе что-либо, кроме преступной сущности, суть глубочайшее заблуждение, если не умышленная клевета и фальсификация антисемитизма.
В любом случае, мы исследуем причины конфликта, а не доказываем, кто в том или ином случае прав, кто виноват, поэтому, если за что и можно критиковать философа, то лишь за некорректность рассуждения и ошибочность выводов. Все те факты, которые приводятся в философском исследовании, даются лишь в качестве примера, пояснения, иллюстрации мысли, но никак не в качестве основополагающих посылок, на которых строиться вся концепция.
Факты, как правило, берутся из других источников, на которые даются ссылки и за достоверность которых философ ответственности не несет. Есть и другого рода исследования, которые также не берут на себя ответственность за информацию, например, художественное исследование Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ». Разве вся содержащаяся там «информация» чистая юридическая правда? – Нет, конечно, но даже советский режим не смог предъявить автору обвинение в клевете.
Следует еще заметить, что такие понятия, как «ложь», «клевета», «вранье» и т. п. типичны для дискурса дешевой массовой пропаганды, направленной на эмоции «людей маленького мира». Нас же моральная оценка «вранья» как такового мало интересует. В самом деле, что подразумевается, когда говорят, что такой-то человек «врет»? Не значит ли это, что его мнение расходится с другим мнением, или, точнее сказать, общепринятым мнением, навязанным чьей-то пропагандой? Замените слово «врет» на «высказывает иную точку зрения» – логически смысл сказанного не изменится, но изменится дискурс: в первом случае это дискурс тоталитарного обскурантизма, в каждой мысли усматривающий «мыслепреступление» и ложь, и в принципе, это действительно так, ибо, как известно, «всякая изреченная мысль – ложь», иными словами, «вранье»; во втором случае – это дискурс свободомыслия, предполагающий право заблуждаться и уважающий своего оппонента даже тогда, когда он неправ (да и какой смысл был бы в дискуссии, если бы все оппоненты всегда утверждали одну «правду»?).
Кто прав, кто не прав – давайте разбираться, давайте аргументировать свои утверждения и опровергать те, которые мы считаем ложными, при этом референцией истинному и ложному будем брать только те положения, истинность которых разделяется обеими спорящими сторонами, ибо там, где нет каких-либо общих точек зрения, там не может быть вообще никакой дискуссии.
Идея о том, что разные люди могут иметь какой-то общий опыт в познании окружающей действительности, общие чувства и переживания, так же чужда доктринерскому тоталитарному сознанию, как и идея, допускающая право на разные мнения. Ни опыт, ни чувства для доктринера никогда не являлись референцией «правильному – неправильному», единственным критерием для него испокон веков была догма – раз и навсегда принятый императив, не требующий себе никаких доказательств и обоснований. Потому догматики испокон веков скептически относились к истине как таковой; тем более странно до смешного слышать проклятия «вранью» из уст тех, кто тут же при всяком им удобном случае уверяют, что «абсолютных истин» не бывает.
Теперь давайте для сравнения представим себе иную ситуацию: некто пишет исследование по нацизму, находится немец, который обвиняет автора в «клевете на немецкий народ» и аргументирует так: «Я сам немец, но описываемых вами преступлений не совершал». Тут, конечно, ему возразят: речь идет не обо всех немцах, а только о нацистской организации. Но наш обвинитель не унимается: «Нет, нацисты считали себя представителями всей немецкой нации, даже более того – всей арийской расы и авангардом всей европейской христианской цивилизации». Теперь уже наш антифашист «оклеветал» не только немцев, но и весь «белый» христианский мир. Счастье последнему, что в данном случае субъекты культуры, религии, расы, народа и преступной организации у немцев называются разными словами, иное дело у евреев. Что такое «еврейство»? – Раса? Народ? Религиозная секта? Политическая партия? – Никто определенно не скажет, наоборот, будут под этим словом подразумевать то одно, то другое, то третье.
Канадский исследователь т. н. «сионизма» Майкл Нойман в своей статье «Что такое антисемитизм?» сравнил эту путаницу, зачастую преднамеренную, с игрой в наперсточки:
«Антисемитизм», в прямом смысле слова не означает ненависть к семитам, если не путать этимологию с определением. Антисемитизм – это ненависть к евреям. Но здесь мы немедленно сталкиваемся с отработанной игрой в наперсточки: кто такие евреи: «Смотри! Мы – религия! Нет! раса! Нет! культурное сообщество! Нет, извините – религия!» Когда нам эта игра надоедает, нас надувают другой, в которой «антисионизм это антисемитизм!» быстро меняется на «не путайте Сионизм с Иудаизмом! Да как вы смеете! Вы антисемит!»[1].
А израильтянин Исраэль Шамир в своей статье «A Yiddishe Medina» сравнил еврейство с самолетом-невидимкой:
«Понятие „еврейства“ стало туманным. Стали ли мы, потомки евреев, гражданами своих стран, или мы граждане „еврейского народа“? Существует ли вообще еврейство как некое государство, или это просто фигуральное выражение? Парадоксально, но еврейские лидеры хотят, чтобы еврейство было чем-то вроде самолета-невидимки Stealth: то его видно, то нет. Оно бомбит и стреляет, но невидимо для зенитной артиллерии»[2].
1
Michael Neuma
2
Israel Shamir. A Yiddishe Medina // http://www.israelshamir.net/English/Medina.htm