Страница 1 из 3
<p>
Первым делом – самолеты…
«Mesdames et Messieurs! On embarqie course numero...»
Мой рейс. Сжавшийся желудок заволокло мятным холодком, ладони предательски вспотели. «На прививку, первый класс! Вы слыхали? Это нас». Ох, если бы! Да я бы согласилась на двадцать прививок сразу во все части тела, лишь бы не плестись сейчас к стойке, волоча за собой сумку на колесиках.
Лет так в десять-одиннадцать я переживала безумный страх смерти. Безумный – в самом прямом смысле, потому что страх этот временами был настолько силен, что я совершенно ничего не соображала, рыдала и не могла спать по ночам. Наверно, через подобное проходит каждый, но не в такой же степени. Странно, но я совсем не думала о смерти родителей. Наверно, потому, что никак не могла себе это представить. Собственную смерть я видела в двух обличиях. Либо меня похоронят заживо, я очнусь в гробу и задохнусь в страшных муках. Либо начнется ядерная война – в середине 80-х подобные мысли были вполне актуальны. Если бы в ту пору кто-то намекнул мне о Боге и вечной жизни, я с готовностью ухватилась бы за эту мысль всеми четырьмя конечностями, и, возможно, жизнь моя сложилась бы совсем по-другому. Однако семья у нас была сугубо атеистическая, и о Боге говорили как о чем-то мифическом – в лучшем случае. А чаще всего это просто была фигура речи: «о боже!». В общем, надо мной смеялись и уговаривали не забивать голову ерундой. Я кивала и тихо плакала под одеялом. А потом настала пора подростковых влюбленностей, у меня появились другие поводы для слез в подушку, и страх смерти постепенно ушел.
Но, как выяснилось, не окончательно.
Как только я сажусь в самолет, он возвращается. Надо сказать, я плохо разбираюсь в физике и вообще не понимаю, как это алюминиевое корыто, воняющее керосином, может летать. И от этого только страшнее. Каждый полет стоит мне новых седых волос и массы бесславно погибших нервных клеток. Ну и не летай, скажете вы, есть ведь и другие средства передвижения. Да я бы с радостью. Только вот моя работа периодически требует перемещения на огромные расстояния в минимальные сроки.
Вот уже третий год я работаю заместителем генерального директора довольно известной туристической фирмы. И все переговоры с зарубежными партнерами входят в мои обязанности. Счастливая, вздыхают с разноцветной завистью мои знакомые, весь мир можешь объехать. И я вполне с ними согласилась бы, если б в любую точку мира можно было добраться на поезде примерно за сутки. Впрочем, в этом случае мир был бы слишком уж мал…
На этот раз мне выпало лететь в Париж.
Переговоры прошли успешно, осталось еще полдня на прогулку по городу и по магазинам. Но даже парижские красоты и нежно-голубое платье, купленное на распродаже, не смогли поднять мне настроение, изрядно подпорченное мыслями о предстоящем перелете.
Рейс был чартерный, да еще на ТУ-134, гаже которого я просто не могу себе ничего вообразить. Разве что фанерные «этажерки» первых воздухоплавателей. Тесный, неудобный, трясущийся и натужно ревущий…
- Проходим на свободные места! – нелюбезно покрикивала на входе пожилая некрасивая стюардесса.
В ТУ-134 кресла располагаются в ряду по два. Я мешком плюхнулась на то, что с краю, - по крайне мере не придется просить соседа, чтобы выпустил в туалет. Пристегивая ремень, поймала заинтересованный взгляд симпатичного мужчины, сидящего через проход. Впрочем, в тот момент мне было явно не до него. Достав из сумки баночку со снотворным, я высыпала на ладонь несколько таблеток.
Когда я только еще начинала свои кошмарные разъезды по миру, кто-то посоветовал в качестве лекарства от страха коньяк. Перед полетом я выпила в кафе несколько рюмок, после чего меня мучительно рвало на протяжении всего взлета. Возвращаясь, я мужественно вытерпела взлет и напилась уже в поднебесье. На этот раз меня рвало все двадцать минут снижения, пока самолет не коснулся земли. После этого я попробовала снотворное, но оно почему-то на меня не действовало. Заснуть ни разу так и не удалось. Но, во всяком случае, приняв несколько таблеток, я уже не визжала на весь самолет при малейшем толчке, а только обреченно зажмуривалась.
Посудина, которую насморочная стюардесса почтительно называла «судном», наконец набрала высоту. Отовсюду слышались щелчки расстегиваемых ремней, но я не спешила. Были ведь такие случаи, когда при катастрофе пассажира спасал исключительно пристегнутый ремень.
- Боитесь летать?
Я повернула голову влево, к соседке, которую до сих пор не удосужилась рассмотреть. Страх настолько затуманил мой рассудок, что я вообще не заметила, что рядом кто-то сидит.
Это была женщина лет сорока в строгом и очень элегантном сером платье с едва заметной серебристой вышивкой на воротнике. На ее лице – потрясающего цвета и с едва заметными морщинками у глаз – не было ни грамма косметики, в тщательно уложенных темных волосах мерцала седина. Я подумала, что в молодости она, наверно, было невероятно красива. Да и сейчас, если покрасить волосы и сделать макияж, даст фору многим молодым красоткам. Хотя…
Нет, не могла я представить ее с крашеными волосами и макияжем. Может, она и станет красивее, но потеряет ту мягкую естественность и обаяние, которые подействовали на меня странно успокаивающе. Ее лицо словно светилось изнутри, и мне показалось, что я знаю ее давным-давно. От нее пахло свежими, но в то же время чуть горьковатыми духами – и это запах тоже был мне хорошо знаком.
- Боитесь летать? – повторила она.
Я кивнула.
- А почему?
Ее вопрос меня ошеломил. Как это почему?!
- Самолеты часто падают, - прошлепала я шершавым, с трудом управляемым языком – снотворное все-таки давало о себе знать.
- Да, случается, - согласилась моя соседка. – Значит, вы боитесь не летать, а разбиться. Боитесь смерти. Но почему?
Тут уж я и вовсе не нашла что ответить. Она что, издевается? Как можно не бояться смерти? Найдется ли хоть один человек, который с чистой совестью скажет: «Да, я не боюсь!»?
- Чего именно вы боитесь? Боли, мучений? Того, что мир останется, а вас не будет? Разлуки с близкими? Или, может, неизвестности?