Страница 9 из 10
Голубев разгорячен. Он проносится над полем боя настолько низко, что мины вражеских батарей пролетают над его машиной.
Снова заход со стороны солнца, перестройка попарно и атака. На поле боя появляется наша моторизованная пехота. Откуда-то бьют вражеские минометы. Усиливают огонь и фашистские самоходки.
Голубев видит это, но что делать? Мешкать некогда. Надо подавлять самоходки и в то же время необходимо заставить замолчать минометы врага, иначе вот-вот захлебнется атака нашей пехоты. Куда направить силы? Что важнее?
Он слышит в наушниках хорошо знакомый окающий говор лейтенанта из Владивостока:
— Товарищ капитан, разрешите мне по минометам. Я уже засек две батареи.
— Где они?
— В лощине, что идет вдоль леса.
— Отлично! Действуйте! — тотчас отвечает Голубев.
Пятерка «илов» продолжает громить танки и самоходки. Шестой «ил» сбросил бомбы на батареи минометов, указав цель артиллеристам. Командный пункт предупрежден по радио. Через минуту заговорили наши пушки. Ураганный огонь заставил замолчать вражеские минометы. Наша пехота пошла в атаку.
Когда «илы» приземлились на аэродроме, Голубев подошел к лейтенанту, обнаружившему немецкие минометы:
— Вы помните, — спросил он, — наш первый разговор о проявлении инициативы в бою?
— Помню, — говорит лейтенант. Ну, как не помнить... Сталинградский фронт, тесная землянка, твердый взгляд командира с укоризной смотрит в лицо новичка из Владивостока: «Надо проявлять инициативу, не держаться за хвост ведущего».
— Вот и отлично. Дайте я обниму вас, Сережа, — весело добавляет Голубев. Он берет его в охапку и сжимает так, что у того сваливается шлем с головы.
Затем он обращается к остальным пилотам:—И вы все, конечно, не забыли этот разговор. Так вот, ставлю в пример сегодняшнюю исключительную сметку нашего молодого летчика.
* * *
Бледно-алая полоса протянулась в небе. Последние тусклые звезды гаснут на востоке. Тихо. Где-то в поле насвистывает суслик. Тонкий запах августовского утра направляет думы пехотинца к чему-то несказанно милому. Как наяву встают родной дом, семья, журавль на окраине села, белоствольная березка на ветру. Да, на заре в эту пору голосисто поет петух...
Разбередили сердце солдата нечаянные воспоминания.
Но взгляд его стал лишь суровее и злее. Он сидит в окопе и ждет сигнала атаки. Стрелковый полк должен форсировать реку.
Нетерпеливо посматривает на часы начальник штаба полка — высокий человек с густыми и черными, как смоль, усами, с усталыми складками на бледном, высоком лбу. Он нервничает.
— Почему не представили данных ночной разведки,— кричит он в телефонную трубку. — Данных нет? Так что ж, прикажете штурмовикам бить вслепую?
— Товарищ майор, — слышен в телефонную трубку тихий голос,— подождите еще минуточку, еще... прошу вас.
...За многие сотни метров от штаба сидит у телефонной трубки в тесном, замаскированном окопчике усталый от бессонной ночи офицер, командир разведывательной роты. Он припал к стереотрубе и смотрит. Перед его глазами почерневшая от разрывов бомб «ничья земля». Впереди в смутных очертаниях вырисовывается берег реки.
И там—ни звука, ни движения. На берегу притаился врат. Он тоже установил свои стереотрубы и напряженно смотрит, прислушиваясь к каждому шороху, приглядываясь,к каждому предмету.
Ничем не выдает себя противник. Тишина. Лишь кое-где, далеко над горизонтом черная игла прошивает синеву. Это воздушный патруль противника. «Эх, как бы было хорошо, —вздыхает командир разведывательной роты, — если бы сейчас заговорила вражеская артиллерия. Он бы мигом засек ее».
Чу, где-то в реке слышен всплеск. И еще через полминуты... Противник? Нет, это играет рыба... И вот, наконец, за рядами колючей проволоки взметнулись столбы земли и дыма. Наша артиллерия первой открыла огонь, однако враг все еще молчит.
Бывают у разведки и неудачи, в которых трудно другой раз винить разведчика. Здесь особо трудный район: усиленное вражеское патрулирование, сплошные ряды колючей проволоки. Нервничает начальник штаба.
Но бой надо начинать. И вот уже во весь голос заговорила наша артиллерия. Бросились вперед саперы, чтобы навести понтоны. По низине пошли танки, облепленные автоматчиками. Тогда-то враг и открыл огонь. Командир разведроты засекает примерное расположение огневых позиций и немедленно передает об этом в штаб полка.
Три наших танка и часть пехоты прорвались на противоположный берег. На них гитлеровцы обрушили весь огонь. Остальным пехотинцам переправиться не удалось: самолеты врага разбомбили переправу. Начальник штаба просит у командования штурмовики.
И вот в эфире послышался густой спокойный голос: «Я — Голубев. Укажите огневые позиции врага».
Начальник штаба воспрянул духом. Он знал, что значат эти два слова. Их знали и враги, которые в ужасе передавали по эфиру о приближении грозного пилота. А над небольшим леском уже повисли, рассыпаясь брызгами, зеленые ракеты. Низко над землей в сторону леса ринулась восьмерка «илов». Поочередно пикируя и прикрывая друг друга, штурмовики снарядами и бомбами громят вражеские батареи. Вздымается земля, взлетают вверх обломки снарядных ящиков и колес орудий.
После каждого захода штурмовиков все тише и тише голоса батарей. Наконец, они совсем смолкли. И над рекой стало тихо. Солдаты бросились на подручных средствах через реку.
А между тем штурмовики, продолжают разить врага. Покончив с батареями, они ринулись на автоматчиков, «прочесали» вглубь всю оборону. Восьмерка дралась с безудержной злостью. Никогда еще не видели пехотинцы таких отчаянных штурмовиков. Весь восторг солдатского сердца они излили в телеграмме, которую послали Голубеву:
«По показаниям пленных, немцы в районе наступления наших частей имели большое количество артиллерийских, минометных и зенитных батарей. Успешным налетом штурмовиков, которых вели вы, подавлено десять артиллерийско-минометных батарей, три зенитные батареи, уничтожено и рассеяно до двух батальонов противника, после чего наше соединение овладело укрепленной оборонительной полосой врага и заняло несколько населенных пунктов... Воины восхищаются отличными действиями штурмовиков. Пехотинцы, танкисты и артиллеристы благодарят вас за отличную поддержку с воздуха!»
...К вечеру над рекой снова установилась тишина. Стаями толклись комары. Из рощицы доносилось пение птиц, и даже было слышно, как всплескивает в реке рыба. Но это была совсем иная тишина — тишина отвоеванной земли. Фронт, грохоча, укатился вперед, на Запад. Вместе с мим летел дорогами войны и Голубев. Он ходил в смертоносные атаки сквозь густой огонь зениток, обнаруживал врага там, где, казалось, его не найти, выходил победителем из воздушных схваток, в которых, казалось, трудно было рассчитывать на победу.
В планшетке всегда была с ним рядом маленькая синяя книжечка «Рассказы Горького»... Особенно любил он «Песнь о Соколе». Он часто повторял неторопливо и задумчиво: «Пускай ты умер... Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером, призывом гордым к свободе, к свету...»
* * *
Фронт откатывался на Запад.
Полк, в котором служил Виктор Голубев, покидал поля Орловщины, чтобы вступить на землю Украины. Голубев вспомнил летний вечер в степи, украинскую песню, которую пел Бондаренко.
— Вы помните, я говорил: мы еще вернемся...— Голубев улыбается.
— Да, мы вернулись! — отвечает Бондаренко.
...Орудие врага открыло кинжальный огонь по наступающей пехоте. Оно было тщательно замаскировано. Артиллеристам не удавалось вывести его из строя. Видимо, орудие было защищено даже сверху.
Голубев вылетел на задание в одиночку. Первая атака не удалась: отогнали зенитки, бившие по «илу» с двух сторон. Пришлось сделать два захода, чтобы разбить их. На третий пошел в атаку на основную цель. Но цель, ясно обозначенная на карте, не была видна на земле. Пришлось подождать вспышки очередного выстрела. Он засек ее и послал две бомбы в цель. Но пушка продолжала вести обстрел.