Страница 3 из 11
Екатерина Петровна Ростопчина (1775-1859) была под стать своему мужу в своеобычности характера и индивидуальности.
Портрет лейб-гусарского полковника Евграфа Владимировича Давыдова. 1809
Государственный Русский музей, Санкт-Петербург
Современники отмечали прекрасное образование Ростопчиной: она знала несколько языков, в том числе латынь и греческий. Не любила светских удовольствий; будучи с шестнадцати лет фрейлиной, она скучала и мало танцевала на придворных балах. В 1794 году вышла замуж за Ростопчина. Для своих детей Екатерина Петровна составила краткую российскую историю и географию, и ее супруг отмечал в одном из писем, что они ясно и хорошо написаны. Но у нее была еще одна забота - религия. В Ростопчиной, воспитанной в вольтерьянский век, при ее серьезности и интересам к духовной сфере религиозное вольнодумство причудливо соединилось с религиозным мистицизмом. Она легко стала добычей иезуитов, тайно перейдя в католическую веру. Разумеется, семейное согласие было нарушено - положение главнокомандующего первопрестольной при жене католичке было не совсем удобным. В старости Ростопчина, устраненная мужем от воспитания сына Андрея, жила затворницей в Москве или подмосковном имении Вороново. Едва ли Кипренский мог знать обо всех этих обстоятельствах, и все же в портрете Ростопчиной художником угадана эта ее склонность к мистической экзальтации.
Портрет Василия Денисовича Давыдова. 1809. Рисунок
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Портрет Алексея Владимировича Давыдова. 1809. Рисунок
Государственный музей А.С. Пушкина, Москва
Портрет лейб-гусарского полковника Евграфа Владимировича Давыдова (1809) - из ряда шедевров мастера. Здесь очевидна новизна портретной концепции Кипренского, отличающая все его работы от произведений живописцев XVIII века. Художник берет любимый и богато разработанный XVIII веком тип так называемого парадного портрета и расставляет свои акценты. Непременный для парадного портрета момент торжественного предстояния преображен в ситуацию одинокого ожидания; поза и очерк фигуры выдают выправку и стать человека, привыкшего ловить восторженные взгляды: он словно покрыт «глянцем обожания», которым пользовалось военное сословие в эпоху наполеоновских войн. В полумрак ночного уединения как бы привнесена атмосфера бала, но герой предается мечтам и прихотливому течению своих мыслей. Как никто, Кипренский умел писать обращенный внутрь взгляд человека, словно прислушивающегося к чему-то внутри себя. Рассматривание этой по-своему элегантной картины позволяет живее, чем исторические комментарии, понять, как в тех людях были поразительно сплавлены военная доблесть, светское изящество и «дум высокое стремленье».
Высоко оцененный современниками и хорошо им известный, этот портрет сделался жертвой музейного недоразумения: уже после смерти автора портрета было забыто имя изображенного, и целое столетие в нем видели изображение поэта-партизана Дениса Давыдова. Сравнительно недавно было установлено, что в 1809 году в гвардейском гусарском полку только Евграф Давыдов был полковником, а Денис был в меньшем чине. Надо сказать, что как военный герой Евграф Владимирович был прославлен не меньше своего двоюродного брата Дениса Васильевича. Он был участником многих драматических эпизодов наполеоновской эпопеи, начиная с трагического Аустерлица, вплоть до грандиозной «битвы народов» под Лейпцигом в 1813 году, откуда он вышел с тяжелейшими увечьями.
Мать с ребенком (Портрет госпожи Прейс?). 1809. Рисунок
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Портрет музыканта. 1809. Рисунок
Государственный Русский музей, Санкт-Петербург
В том же 1809 году Кипренский гостил в имении Давыдовых Аксиньино Веневского уезда Тульской губернии. Там он выполнил графические портреты владельца села Алексея Владимировича Давыдова, Василия Денисовича Давыдова и портрет Матери с ребенком (госпожи Прейс ?). Здесь зритель как бы допущен к задушевной домашней беседе, в круг дружеских и почти родственных отношений - такова мера естественности поведения моделей. Поэтизация усадебной, домашней жизни входила в круг излюбленных тем ранней романтической лирики. Строки Константина Батюшкова как бы формулируют программу этого рода поэтических медитаций: «Блажен стократ, кто с сельскими богами, Спокойный домосед, земной вкушает рай...»
С весны 1811 Кипренский в Твери. Ростопчин рекомендовал его так называемому тверскому двору - великой княгине Екатерине Павловне и ее супругу, принцу Георгу Ольденбургскому, который, став в 1809 году генерал-губернатором Ярославской, Тверской и Новгородской губерний, обосновался в Твери.
Кипренский написал портрет Ольденбургского на маленькой дощечке. Хотя он отделан в деталях, однако воспринимается как своего рода этюд, но этюд - как точная фиксация психологического явления. Даже ничего не зная о судьбе принца, которого вихри истории забросили в русский провинциальный город, можно понять, догадаться, какие тут заключены страсти. Их выдает лицо, по которому можно судить, что перед нами человек, снедаемый честолюбием, как будто ждущий своего часа. Художник застал момент политической драмы, о которой говорил Лев Толстой, рассуждая в Войне и мире о причинах войны 1812 года. Толстого, конечно, не удовлетворяли объяснения историков. Он препарировал их объяснения так, что причины и следствия сделались несоизмеримы, и непонятно, как могли произойти такие грандиозные и страшные события от того, что «Наполеон был властолюбив, Александр тверд... и герцог Ольденбургский обижен». Последняя фраза уводит читателя в область частных, психологических обстоятельств отдельного человека, но именно это и нужно Толстому, чтобы убедить нас в том, что история складывается из бесчисленного множества поступков и действий миллионов этих самых единичных человеков. Формулировка Толстого превращает исторический факт в картинку из жизни, а это, собственно, и есть то, что мы видим у Кипренского. Как и в ранних портретах, таких, как портреты Швальбе, Челищева, Ростопчиной, здесь художественный эффект портретности достигается не только портретированием лица, но и преследованием цели изобразить некоторое событие. Его модели по-разному, но все открыты в «жизни даль» с возможностью непредсказуемых метаморфоз и превратностей - кто с «томленьем упования», кто «с нетерпеливой душой». Или, как здесь, - с уязвленностью, обидой и сарказмом. И если искать, как определить случившееся, то лучшей формулы, чем «герцог Ольденбургский обижен», не сыскать. Но эта «обида», принадлежит к событиям такого рода, которые определяют характер, судьбу и роль в истории. (В данном случае несущественно, что речь идет не о «нашем» принце, а о его отце, у которого Наполеон отнял герцогство Ольденбургское, важно именно это совпадение образа в портрете Кипренского и толстовской формулы.)
В марте 1812 года Ольденбургский выехал из Твери в Вильно, где, как известно, в июне царь и весь собравшийся в Вильно двор и военный штаб встретили начало войны. Кипренский же отправился в Петербург, откуда в это время уходили войска.
Портрет принца Георгия Петровича Ольденбургского. 1811
Екатерининский дворец-музей, Пушкин
Портрет Николая Семеновича Мосолова. 1811