Нагасаки

Я улыбнулся своим мыслям, но статья меня заинтересовала, я даже перестал думать о ловушке и, не отрываясь, дочитал все до последней точки. «Я счастлив, — откровенничал старикан. — Хочу прожить еще десять лет». Идиот!! Потом, не знаю почему, совсем забыв, что день идет на убыль вместе с отдаленным шумом машин, я задержался в полумраке у широкого окна, рассеянно глядя на залив, его темные корабли и верфи.

Теперь вам кажется, что ваше «я», отягощенное отложениями горечи, забот, ревности, сожалений или угрызений совести, вот-вот растворится в младенческом сне, вы погружаетесь в ночь, однако начинается она скверно. Вас, едва убаюканного первой дремотой, будят неизменные, верные себе цикады. Трещат и трещат, настырные пьяные фурии. Или сегодня вечером вы слишком чувствительны? Они проникают в ваш мозг, вереницей влетают в одно ухо и вылетают из другого, вьются вокруг головы и опять дружно и злобно ввинчиваются в череп с издевательским смехом. Перед рассветом их все же рассеивает сильный ливень, как тех демонстрантов, которых где-то разогнали водяными пушками, о чем сообщали вчера в вечерних теленовостях НХК[3]. Как уснуть, когда на уме одно: этот непрошеный гость (ведь он существует!), используя простой дубликат ключа, может в любой момент заявиться сюда с компанией дюжих молодцов, и они так вам накостыляют, что вы распрощаетесь с жизнью, даже не успев сообразить, что происходит. Вы думаете: по твоей милости, самозванец, я не сплю, и мне в ближайшем будущем обеспечена отменная головная боль при встрече с моими циклонами и антициклонами. Но ты ничего не теряешь, ты своего дождешься. Будет у тебя скоро праздник. Все готово. Кстати, пора вставать, уже шесть тридцать.

* * *

Наступает день, когда ничего больше не происходит. Струна судьбы, натянутая слишком сильно, лопнула. Больше никаких событий. Ударная волна твоего рождения откатилась далеко — ой как далеко! Вот она, нынешняя жизнь. Твое существование протекает между неудачами и успехами, зимняя спячка сменяется весенним томлением. Такие мысли крутились у меня в голове на прошлой неделе, когда я ехал в трамвае, а сегодня утром, воображая, что этот вывод, быть может, не окончателен, я испытываю эйфорию, сидя на том же месте в трамвае, уставившись на ту же городскую рекламу. Вагон катится вниз, пробегает остановку за остановкой, на каждой заглатывает пассажиров, мечтательных и молчаливых, занятых разгадыванием своих непонятных снов. Что, если во сне их жизнь интенсивнее, чем наяву? Оканчивается литания названий, которые я знаю наизусть: Канкодори, Эдомати и Охато, Готомати, а потом Ятиёмати, Такарамати[4], — выхожу, пересаживаюсь на другой трамвай. Иногда остаток пути я иду пешком, но сегодня не хватает бодрости, к тому же я спешу… Как только выбираюсь наружу из этой скрипучей гусеницы, эстафету ночных цикад подхватывают цикады на деревьях, под которыми я прохожу. Они судачат обо мне, перепиливают еще не оформившиеся мысли и фразы, и, добравшись до бюро, я закрываю все окна: ненадолго, прошу я коллег, у меня из-за них была бессонница, только послушайте, какую истерику они сегодня закатили, хоть затыкай уши воском до самых барабанных перепонок. Но даже когда все наглухо закрыто, эти твари настигают нас, просачиваясь сквозь стекло и бетон, — и тут я вспоминаю о своем деле: камера и невидимка, проходящий сквозь стены[5].

Уединяюсь на рабочем месте. Коллеги думают, будто я с головой ушел в изучение фотографий, к исходу ночи полученных со спутников (мы все — метеорологи). Каждое утро, включив компьютер и запустив программы, я просматриваю свежие карты и сводки, отправленные с метеостанций. Сегодня нет ничего срочного, что заставило бы меня приняться за составление бюллетеня о тревожном положении или за другую неотложную работу, и я открываю на экране окно внизу справа. Кликнув несколько раз, активирую мою западню. Готово… Словно по волшебству, передо мной возникает безмятежная картина кухни, где я совсем недавно завтракал. Кажется, все спокойно. Будь у меня жена-домохозяйка, я наблюдал бы за ней на расстоянии. Уходя со службы, я бы заранее знал, что она готовит нам на ужин. Веб-камера, установленная вчера вечером, работает превосходно. Не вставая со стула, я слежу за своим домом, как бесплотный невидимый ниндзя. Без всяких усилий я стал вездесущим. Но звонит телефон, меня подзывают. Запланированное на десять часов собрание переносится и начнется совсем скоро. Тьфу, а я-то собирался сосредоточить все внимание на маленьком аквариуме справа внизу… После собрания возвращаюсь на вахту, мой третий глаз снова в действии. В принципе, можно присоединять крошечные веб-камеры к мобильнику, так и следовало поступить, не будь мой телефон допотопным (трехлетней давности). Тогда я и на собрании не терял бы времени зря, а наблюдал бы за квартирой, не прекращая слушать их нескончаемые выступления, прения, обсуждения и тому подобное… Был бы я женат, не спускал бы глаз с жены — может, из ревности, а может, просто не выносил бы разлуки. Проходя перед камерой, она бы кокетливо подмигивала моему третьему глазу, а то и посылала бы воздушный поцелуй. Я бы знал, какие приятельницы навещают ее после обеда, как они одеты. Но сегодня между этой камерой и поясом целомудрия или какой-нибудь иной разновидностью брачных уз нет ничего общего. Изнутри застекленного буфета, куда я прикрепил глазок, обнажается леденящая панорама моего одиночества, и, задерживая на ней взгляд, я содрогаюсь. К счастью, раздается телефонный звонок, коллеге нужна моя консультация: я занимаюсь морскими метеорологическими картами — направляя предупреждения, спасаю рыбаков от Цусимы до Танегасимы и дальше.

Покуда утро движется к полудню, цикады не унимаются. Заколдованный цикадами, я превращаюсь в клубок нервов. Они способны вытянуть признание из любого подозреваемого.

Но квартира по-прежнему помалкивает. Я увеличил окошко справа внизу, развернув его во весь экран. Ничего, даже в крупном формате. Но все-таки странно. Как будто бы теперь, когда все увеличено, если рассматривать кухню в подробностях… Какие-то неуловимые мелочи вызывают у меня сомнение. Разве эта бутылка с минеральной водой стояла на виду, на кухонном столе? Порой эксперта посещает подобное наитие: картина, которую ему показывают, поддельная, в глубине души он в этом убежден, но аргументировать не может. Он то отступает на шаг, то приближается к картине вплотную, вот так и я изучаю кухню сквозь лупу моего беспокойства. Эта комната — фальшивка. Бутылка переместилась. За то время, пока я 1) присутствовал на собрании, 2) был в туалете, 3) подходил к телефону, 4) был занят с коллегой, которого затрудняла интерпретация снимка. Действительно ли я уверен, что бутылка стоит не на том месте, где я ее оставил? До самого полудня я больше не выходил, только сбегал в «Лоусон» на углу: купил бэнто[6], чтобы перекусить у компьютера, и теперь компенсирую эту десятиминутную отлучку, не отводя глаз от стола, за которым вечером буду ужинать. Я похож на метеоролога, командированного в центр статичного антициклона. Открывая коробку с обедом, я на миг представил, будто передо мной вместо разгороженного на маленькие отделения контейнера с разноцветной едой — внутренность кукольного домика. И подумал: ты мог бы установить веб-камеру в каждой из твоих шести комнат, разгородить экран на столько же окошек и с утра до вечера ничего не делать, а только вести пристальное дистанционное наблюдение за бэнто, в котором живешь.

Вот и обеденный перерыв. Коллеги покидают помещение, open space[7], где кондиционированный воздух иссяк, а я, предпочитая задыхаться, чем терпеть цикад, опять закрываю все окна, кроме единственного, на компьютере, и между делом доедаю содержимое коробки, опустошая ячейки одну за другой. Не стояла ли раньше бутылка с водой чуть ближе к раковине? Как мне кажется, приблизительно сантиметров на пятнадцать-двадцать. В конце концов я почти убеждаю себя в этом, но внезапно направление мысли резко меняется. Ты выдумываешь, потому что очень хочешь придать рациональность проявлениям своего бессознательного. Кстати, так ли уж ты уверен в исчезновении йогуртов? Не подать ли тебе заявление, вот-вот, обратись в центральную полицию: за последние несколько месяцев у меня украли три йогурта. Ну ладно, спокойнее… Ты все это время на пределе.