Мертвая жизнь

— Эй, ты чего?

— Ничего. Есть захотелось.

— У нас правило — своих не жрать, — обернулся на ходу Натаниэль. Шея у него была зашита — неровно, косыми стежками, ниже кадыка.

— Кто начнет на своего зубы точить — того, х-хы, в общий котел! — радостно подтвердил Жак. — Прав ты — пожрать бы.

— Олухи, — беззлобно отозвался патрульный. — До вечера еще часа четыре, терпите.

«Затем зомби выбираются на поверхность, — холодно, отстраненно, будто не о себе, думал Джек. —Чертовы коммуникации — то единственное, что не дает людям замуровать зомби под землей, чтоб они перегрызли друг друга. Если подумать, для зомби хорошо, что вирус приживается лишь в мертвом организме — находясь здесь, они б заразили всю воду, многие живые омертвели бы, но и трубы тогда не представляли бы ценности — заварить все люки и нет проблемы... Хотя тогда наверху остались бы зараженные... Нет, все-таки для всех хорошо, что вирус действует лишь на мертвецов. И очень, очень плохо, что зомби жрут людей».

— Есть хочу, — повторил Джек.

— Все хотят. А вечером еще не то начнется.

«Колодцы», — пришло в голову Джека.

— Жак. Натаниэль. Нужно выбираться на поверхность.

— Он что, совсем тупой? — поинтересовался Натаниэль у Жака.

— Нет! — мгновенно окрысился Джек. — Вы когда подохли? И когда к вам последний «новенький» с поверхности приходил? Год назад, два?

Полгода, как оказалось. А люди тем временем уходили с насиженных мест, организовывали общины, селились в глуши... и рыли колодцы. Только упертые бараны, отщепенцы и воинствующие придурки, считающие себя героями, оставались в опасных городах. По разным причинам, от самых банальных — неохота терять нажитое добро, до слишком высоких и пафосных, которые Джек, особенно сейчас, не мог для себя сформулировать. Да еще охотники оставались... Романтичная каша в голове была свойственна лишь редким их представителям, в основном же, охотниками становились по вполне ясным причинам — месть за съеденных родственников или друзей преобладала. Еще иногда находились уникумы, охотящиеся за идею... а иногда маньяки, которым просто хотелось стрелять, взрывать и поджигать.

— Я наверх, — выпалил Джек, когда, сбивчиво и быстро, пересказал зомби все, что вспомнил. — Где ближайший люк? Где вообще карта?

Уверенно, как будто делал так всю жизнь, Джек цапнул патрульного за шиворот.

— Ты еще в карман мне залезь, — но на того жест не произвел ровным счетом никакого впечатления. — Тоже мне...

— Джек, ну, успокойся, — пробормотал Жак. — Новых у нас, может, и не появлялось, но сами-то наверх ползаем, видим, что людей маловато... Кого наши слопают, а кто смоется... Но охотничков-то всегда полно, понимаешь?

— Ты меня не понял, — устало произнес Джек, отпуская воротник Натаниэлевой куртки. — Скоро там вообще никого не останется, и никто не помешает заварить люки и запереть зомби... нас... здесь.

— До ночи подождать можешь? — раздельно и громко спросил Натаниэль. — Все равно ведь нашим рассказать надо, что ты там навспоминал. Один полезешь — точно пришьют, толпой соберемся — уже полегче.

— А сколько вас здесь? — Джек спросил раньше, чем подумал. И тут же всплыли в сознании другие вопросы: кто исследует подземелье, есть ли схемы, по какому принципу выбирается путь...

— Пара сотен наберется, — ответил Жак. — Плюс другие, иногда тут пересекаемся, плюс одиночки... Но у нас община самая большая. Ну, пойдем...

Добрались до стоянки через полчаса. По пути Джек заметил и пробоины в стенах, и, наоборот, замурованные ходы, — и вспоминались, вспоминались карты.

Джек думал, что для стоянок выбираются какие-то особенные места. Лучшие настолько, насколько это возможно здесь. Но нет — всего лишь ответвление подземного лабиринта, с той же водой и шумящим где-то далеко сливом, с той же сыростью и холодом, страшным холодом, пробирающим до костей. Здесь Джеку стало особенно заметно, что он жутко, адски замерз — как если бы смерзлось в теле каждое волокно, каждая частичка и каждая капля.

— А знаешь ведь, как бывало, — вкрадчиво проговорил Жак, — что наши сами керосином обливались и спичкой чиркали. Так согреться хотелось, во-о-от...

— Я понимаю одиночек, — признался Джек.

— Привыкнешь, — вместо Жабы ответил Натаниэль, хлопнув Джека по плечу. — Одиночки долго не живут, ты уж поверь.

— Живут, — захихикал Жак. — Ну, ты как скажешь...

— Заткнись, жабоголовый, — с внезапной злостью бросил патрульный и быстро зашагал, скорее всего, к знакомым.

Лица казались одинаковыми, оттого намного легче было отличать тех, кто так же, как и Джек, схлопотал пулю в голову. Он заметил троих таких. Зомби сидели прямо на полу — кто-то жался к стенам, кто-то болтал ногами в воде. На глазах Джека мертвый паренек дернулся и резко вытащил ногу из отходов. Еле успел схватить ускользающую крысу — и тут же запихнул в рот пищащую голову. Джек молча уставился на него. Так они и смотрели друг на друга — паренек, молча и медленно жующий, обгладывающий крысиный череп, и Джек, испытывающий желание то ли сунуть два пальца в рот (бесполезное занятие), то ли отобрать у незнакомца крысиную тушку.

Жаба тем временем болтал что-то, подползал то к одному зомби, то к другому, рассказывал о «новеньком», тщетно пытаясь пробудить хоть какой-то интерес. Очевидно, Жабу здесь никто не любил — зомби отмахивались от него, искоса глядели на Джека и отворачивались.

А паренек выкинул обглоданную черепушку в воду, посмотрел на крысиное тельце в своей руке, потом неуверенно повел плечами и быстро, резко поднялся и подбежал к кому-то у стены. Некто сидел в отдалении от остальных, худые руки покоились на коленях, голова склонена. Грязные пальцы убрали с лица прядь волос — дрожащим, неловким движением, в котором наблюдался лишь отсвет привычного жеста. Женского жеста, кокетливого. Девушка безучастно взглянула на паренька, сующего ей под нос крысу. Молча оттолкнула руку и вновь склонила голову.

— Хе-х, Чарли, мне отдай! — крикнул вездесущий Жак. — Я даже «спасибо» скажу!

— Пошел ты, скотина! — огрызнулся парень и уселся рядом с неподвижной девушкой, обхватил ее за плечи. — Эни, ну, Эни... Нужно есть, если жить хочешь...

— «Жить»! — не унялся Жак, явно раздосадованный тем, что никто не радуется его приходу. — Хе-х, а Эни — наша кра-а-аля, неделями не ест, все сидит так да сидит... Да ты падай, Джек, чего как столб? — Жак подергал его за штанину, дождался, пока Джек послушно рухнет, и мстительно продолжил: — Видишь ли, поджигаться ей трусливо, а зомбяком быть неохо-о-ота, все сидит... И чего, спрашивается? Слышь, Эни, а давай мы тебя схарчим? Чего затряслась, сама ж недовольна, а так хоть нам польза, а?

Прежде чем Чарли поднялся со своего места, Джек сдавил плечо Жака и громко, зло бросил — как ударил:

— Заткнись, Жаба!

— Чего сразу... — уже тише забормотал он. — Чего? Эни хоть и не ест долго, зато потом как не выдержит, рванет наверх — и жрать! Загляденье! Помнишь, Эни?

— Заткнись! — Чарли подлетел к несносному калеке, но Джек уже от души врезал тому в ухо. Бессмысленный удар, но хоть злость сорвал.

Жаба упал, ударился головой о пол, но тут же поднялся и уселся. Погладив свои обрубки, он обиженно заметил, что не так обращаются с «помощниками, друзьями и вообще...».

— Да какой ты мне друг, уродец, — беззлобно ответил Джек.

Чарли ничего ему не сказал, только кивнул и вернулся к Эни. А та пристально глядела на Джека.

— Я тебя помню, — неожиданно сказала она, схватившись за голову. — В госпитале... Год назад, как раз перед тем, как я... — Эни замолчала.

— Да? А что еще помнишь? — спросил Джек, особо не надеясь на ответ.

Только сейчас до него дошло, что все вокруг, кроме них, молчат. Слушают всю перепалку с самого начала.

— Он врач, да? — встрепенулся Жак. — Ну, Эни, не обижайся на идиота... Скажи, он и вправду врач?

— Скажи, пожалуйста.

— По-моему, нет, — медленно покачала головой Эни. — Ты тоже лечился, у тебя... здесь, — она похлопала себя по плечу, — перевязано было.