Гуляш из турула

Через много лет, когда мой отец умер, я приехал в Зугло, в XIV квартал, чтобы обойти давних отцовских знакомых и известить о его смерти. Я ходил по площади Уйвидек, улицам Дертян и Таллер и припоминал визиты к друзьям и родственникам моего отца, эти жирные трапезы, содовую воду и свежий хлеб, разговоры, исчерпывающиеся жалобами на повышение цен, это время, текущее без причины и следствия, постоянство воскресных ритуалов, неизменность зугланского пейзажа: за эти годы там ничего не изменилось, разве что «вартбурги» и «трабанты» восьмидесятых вытеснили новые «опели» и «сузуки». В тот приезд я навестил семью Реп. Они вспомнили меня быстро, хотя за двадцать с лишним лет я изменился. Господин Репа обнял меня и охотно достал дешевое вино. Жена господина Репы как раз месила тесто на галушки. Я отговорился. Пообещал позвонить и прийти на обед. Не позвонил.

Все эти семьи были похожи: муж худой и жилистый, но с явным брюшком, обтянутым парадной тренировочной блузой; жена — здоровенная неуклюжая толстуха, с показным усилием преодолевающая путь из кухни до гостиной, чтобы все увидели, как нелегко ей приходится, или скоблящая полы; всегда услужливая и озабоченная, то и дело подносящая к столу кофе и палинку. Ну и дети — обычно красивые черноволосые дочки, наделенные спортивными или музыкальными способностями, которые позже закапывали свои таланты в землю и неудачно выходили замуж, пополняя венгерскую армию отчаявшихся, погруженных в уныние и депрессию женщин. Звали их Жужи или Аги, они учились игре на скрипке, занимались художественной гимнастикой, но теперь, вероятно, их стройность предана забвению, их хрупкость сменилась ороговелостью, их годы уплывают безвозвратно.

Потребовалось время, чтобы, освободившись от обязательных воскресных визитов к знакомым отца, я наконец понял, что этот мир состоял не только из лечо, фаршированной паприки и картофельной запеканки, но еще из фрустрации, комплексов, неизлечимой, мучительной, искореженной памяти. Что это еще и ностальгия по временам регента Миклоша Хорти и товарища Яноша Кадара[1]; главное — чтобы непременно была ностальгия, ибо она — фундамент венгерской жизни. Помню, что фамилия товарища Кадара часто появлялась в тех разговорах: тогда, видимо, жаловались на него, теперь, скорее всего, — на его отсутствие. Времена Кадара так ностальгичны, потому что в Восточной Европе они были лучшими и вместе с тем — худшими, были эпохой согнутого хребта и ментальных оков.

Каждая третья чайная в Будапеште называется «Ностальгия», в ассортименте — леденцы «ностальгия», ностальгия покрывает лишаем стены домов и брусчатку улиц. Это вздохи тоски по былому величию, хотя настоящему величию пришел конец более пятисот лет назад, во времена короля Матьяша Корвина, если, конечно, не вспоминать о величии венгерского футбола в пятидесятых и шестидесятых годах, а также о мировой славе групп «Omega» и «Locomotiv GT» в семидесятых.

Ностальгичен даже прогноз погоды на телеканале Duna[2] — для так называемого Карпатского бассейна, что является эвфемистическим названием территории, где живет венгерское меньшинство, — с подчеркнутым вниманием к погоде в Трансильвании.

В скупке старья «Ностальгия» на улице Клаузал, среди десятков старых мельниц для перца, бесчисленных ламп, бутылок и этикеток оранжада, стоит дисциплинированная шеренга ленинских бюстов. Над всем царит его огромный портрет, а на витрине разместился Сталин. В глубине, около вешалки с советскими армейскими фуражками величиной с пиццу, стоят очередные бюсты, уже, скорее всего, современные; их трафаретность подозрительна. Доминируют ленинские головы, есть пара Сталиных и даже один Адольф Гитлер за семь тысяч восемьсот форинтов.

В буфете «Ностальгия» на первом этаже крытого рынка на площади Лехела ностальгически покачиваются над стаканами местные алкоголики. Пиво здесь стоит двести форинтов — в два раза меньше, чем в пивных в центре города; это цена, напоминающая о старых добрых временах. Ибо нет других времен, нежели давние, которые были лучше нынешних, хотя никто не в состоянии объяснить толком, в чем их превосходство проявлялось. С близлежащего вокзала Нюгати[3] отъезжают «ностальгические поезда» в Эстергом и к излучине Дуная; можно ехать узкоколейкой семьдесят километров в одну сторону, вздыхая о былом великолепии. Однако более всего остального ностальгичны турулы, мифические венгерские птицы, которых, если оглядеться, можно найти повсюду. На памятниках, зданиях, мемориальных досках, воинских знаках, рюкзаках националистически настроенной молодежи и на плоской груди девушки, продающей бутерброды и кофе в булочной «Бранч» на улице Ретек у площади Москвы. Турул, странная помесь орла с гусем, — олицетворенное сочетание венгерской мечты и венгерских комплексов.

В Будапеште ему принадлежит только одна улица и один переулок. И улица, и переулок расположены на окраинах II квартала, у самой границы города, вдали от центра. Квартал IIA, где находится Turul utca[4], — это, собственно говоря, небольшое местечко, улицы и дома здесь смахивают на разросшуюся деревню с претензиями, хотя сюда и добирается столичный транспорт. Сидя на террасе корчмы «Тетя Нанчи» на улице Эрдёгарок, можно почувствовать себя как на давно минувших каникулах, где-то далеко от Будапешта, в несомненно лучшем прошлом, и, обгладывая гусиное бедрышко, впасть в непременную ностальгию.

Но если к «Тете Нанчи» будапештцы и иностранцы приезжают из-за превосходной и, уж само собой, дорогой кухни, то кто поедет осматривать находящуюся поблизости улицу Турула, на которой всего лишь автобусная остановка и парочка домов?

В Будапеште, разделенном на двадцать три административные единицы, названия улиц могут повторяться. Теоретически, стало быть, возможны двадцать три улицы Турула — существует ведь множество улиц и площадей Яноша Араня, Аттилы, Баттьяни, Бема, Кошута, Пётёфи, Ракоци или Вёрёшмарти. А между тем улица Турула — только одна. Тем не менее я натыкаюсь на след этой птицы на каждом своем венгерском шагу.

Турул впервые привлек мое внимание, когда в шахтерском городе Татабанья, в каких-нибудь шестидесяти километрах к западу от Будапешта, я увидел на холме гордую копию птицы, стоящей на замке в Буде. Птица со стены этого замка известна местным жителям и всем, кто приезжает в венгерскую столицу: она раскинула свои огромные крылья в неизменно осаждаемом толпами туристов месте. Я помнил ее, кажется, с рождения, и никогда она не вызывала у меня никаких эмоций — орлы массово взмывают в воздух с памятников, замков и могильных плит всей Европы, надменно задирают клювы и растопыривают когти в Южной Америке и Африке. Одним больше — что за сенсация?

А то, что турул — не обыкновенный орел, а орел вымышленный. Это нереальное существо, якобы живущее в природе, о котором можно снять документальный фильм для телеканала «Animal Planet»; в этом фильме турул пикировал бы над пуштой и охотился на мышей. Это абсолютно специфическая, венгерская версия хищной птицы, вроде бы похожей на орла, но как-то не до конца.

На холме в Татабанье в 1907 году установили превосходно видную снизу — и с автострады, ведущей в столицу, и с железной дороги — идеальную копию птицы из Буды. Птица грозно взирает на шахтерско-фабричный город, взирает не без брезгливости, потому что вид скверный. На соседнем холме одиноко поднимается к небу шахтный копёр: два гордых символа города, на которые никто не обращает внимания.

То, что охоты на турула мне не избежать, я осознал, разглядывая рекламку, которую я вынес из пивной «Ланцхид»[5] на улице Фё прямо у туннеля под горой — той самой, на которой и расположен замок, где петушится знаменитый турул. Такие листки лежат чуть ли не во всех забегаловках, они отлично заменяют книжные закладки. Можно набрать их целую кучу, они напичканы рекламой, поэтому, если только вы не являетесь коллекционером или антропологом, не стоит обращать на них внимание. Этот листок, однако ж, заинтриговал меня, поскольку рекламировал несуществующий продукт — «Турул-колу». На траве в позе, знакомой нам по импрессионистским полотнам, сидит группка людей, потягивающих «Турул-колу» из бутылок типа польских, из-под «бормотухи». Идея «Турул-колы» — незаурядное сочетание венгерской традиции (турул) с космополитической современностью (coca-cola). Создавая «Турул-колу», креативщики из какого-то рекламного агентства гениально соединили локальное с универсальным. С помощью одного простого приема они показали путы, сковавшие современные пост-коммунистические общества: глобалистский капитализм, исключающий все оригинальное и последовательно идущий к унификации, а также национальную традицию, от которой страны этой части Европы не в силах избавиться. Груз традиции призван уравновесить чудовищную тяжесть обрушивающейся на наши головы массовой культуры. Тем временем оба груза тянут нас вниз.

1

Янош Кадар (1912–1989) — первый секретарь Венгерской социалистической рабочей партии в 1956–1988 гг., в 1956–1958 и 1961–1965 гг. — премьер-министр Венгрии. (Здесь и далее примеч. перев.).

2

Дунай (венг.).

3

Западный (венг.).

4

Улица Турула (венг.).

5

Цепной мост (венг.).