Страница 3 из 30
— Это с каким же? — навострил уши следователь.
— Да это все их офицерский клуб. Кто б ему дал спокойно жениться на такой?! Графу, да на такой сомнительной девице. Вот граф Татищев и ходил на дуэли как по распорядку. Им как раз их в апреле разрешили, так и понеслось. Почитай, раз пять вызов принимал, покуда не отстали от него.
Интересная какая женщина, чтобы ради нее под пулю идти, да что под пулю — службой рисковать пришлось.
Чуть отяжелевший после обеда статский советник отправился на прогулку по славному волжскому городку.
Немецкая улица с магазинчиками, лавками, костелом — грязная и запущенная донельзя. Собор кафедральный, скверик вокруг, коммерческое собрание, галерея вон есть картинная. Высокие холмы с севера и запада, река с востока. Уныние и беспросветная тоска. Оказалось еще, что и к Крапивной улице идет неправильно. Распогибельный городишко.
Лавка, это, конечно, громко сказано — так, лавчонка на первом этаже небольшого домика о двух этажах. Чистенько, конечно, но небогато. В витринах, правда, какие-то сценки выставлены и детвора рассматривает. Потебня что-то такое говорил. В лавке шустро бегают двое мальчишек — невысокий, пронырливый, худощавый с пепельными волосами и грузный, на богатыря похожий брюнет. Этот не такой шустрый, зато носит по три пуда без усилий.
— Любезный, хозяина кликни. — бросил Тюхтяев пронырливому. Тот окинул быстрым взглядом посетителя, не порадовался увиденному и нырнул в недра лавки.
Второй с любопытством уставился на пришельца и потому идеально подходил для беседы.
— А где же ваша хозяйка? — притворился наивным покупателем сыщик.
— Ксень Ляксандровна-то? Да она ж почитай год как замуж вышла, да вот овдовела вскорости. Теперь по молебнам странствует, о душе Петра Николаича молится. — радостно излагал рохля.
— Жаль, мне про нее говорили, что уж больно хорошо в товарах разбирается.
— Эт да, столько всего знает, прям ин…ен…циклопедия, вот. — аж покраснел от смущения. — Нам с Данилкой с уроками завсегда помогала и учиться заставляла. Да и щас, когда ФролМатвеичу письма пишет, завсегда про учебу нашу спрашивает.
При этом в письмах порой допускает элементарные ошибки, словно русский для нее не родной.
— А как же она, купчиха, да за офицера замуж выскочила?
— Ой, тут такое было! — юный собеседник приглушил голос. — Тот ее на улице встретил и влюбился. На Пасху. Всю святую неделю цветы слал. Кажный день. Даже не показывался. Опосля благословления у батюшки попросил и предложение сделал.
— И она согласилась.
— Да кто бы отказался-то? Только не знала еще, что он граф. Тогда переживать начала. Но любили уж очень друг друга…
— Авдей, ты рот-то иногда хоть закрывай. — осадил коллегу Данила. — А Вы, Ваше благородие, наверх проходите.
Глазастый, смышленый. И хозяйку тут явно любили. Что же сам-то не женился купец на таком кладезе талантов?
— Доброго дня, Фрол Матвеевич! — Тюхтяев протянул руку, которую молодой блондин не менее сажени ростом осторожно пожал.
— И Вам, господин…?
— Тюхтяев, Михаил Борисович. Просто Михаил Борисович. — обаятельно улыбнулся сыщик и примерил маску добродушного дядюшки.
— Чем могу служить, Михаил Борисович? Или все же Ваше благородие? — осторожно поинтересовался купец.
Настучал уже парнишка. Точно подслушивал.
— Как Вам будет угодно. Я здесь по личному поручению графа Татищева, Николая Владимировича. Да Вы уж о нем, небось, наслышаны.
— Как не слышать. Покойного Петра Николаевича родитель. Вот уж горе-то сподобило человеку на склоне лет.
Тюхтяев усмехнулся про себя: граф Татищев напоминал кого угодно, но не обитателя склона лет.
— Да, очень прискорбное происшествие. Он сейчас озаботился судьбой Ксении Александровны. Очень уж переживает она эту потерю.
— И полугода не прожили. Деток, и тех Господь не послал. — с искренней печалью произнес купец. Не ревнует совсем.
— Давно ли она Вас навещала? — решил спросить в лоб.
— Так до конца траура не планировала пока приезжать. Ей же граф Татищев дом выделил в самом Санкт-Петербурге. — изумился его собеседник.
Красиво-то как звучит — «дом выделил». Тюхтяев вспомнил ее крошечную комнату. Небось, и прислуга относилась соответственно. А молодая вдова не жаловалась.
— Графиня Татищева отправилась на молебны и адреса не оставила. Вот Николай Владимирович и озаботился ее поисками. Конфиденциально, так сказать.
Купец даже привстал. И пятнами пошел от волнения — с блондинами это частенько случается.
— Пропала наша Ксения Александровна? Да как же это?!
Гляди — и захлопочет крыльями, как наседка. Что же за отношения у них были?
— Возможно, она Вам письма какие присылала недавно?
— Как не присылать — помнит обо всех нас, даже Никитишну, кухарку мою, добрым словом всегда поминает. — Купец полез в секретер, потом стукнул себя по лбу, достал с полки шкатулку резную и извлек несколько бумаг.
«Мой дорогой Фролъ Матвѣевичъ!
Тоскливо мнѣ сейчасъ въ суетѣ мира, рановато въ городъ вернулась. Поэтому планирую предпринять поѣздку по молебнамъ. Возможно, что и задержусь, а то и поживу гдѣ въ монастырѣ потише. Посему не волнуйтесь, коли вѣстей пока не будетъ.
Разъ ужъ Господь столь явственно указалъ мнѣ на то, что всѣ мы смертны, причемъ внезапно смертны, то я оформила духовную, гдѣ Вы наравнѣ съ сестрой мужа моего Натальей Николаевной названы моими наслѣдниками. Кромѣ того, прошу выдѣлить сумму на учебу Данилѣ, коли онъ сподобится — ужъ очень смышленый, жаль, если голову не по дѣлу используетъ. Пусть гимназію окончитъ, а тамъ и въ Университетъ пойдетъ. Авдею триста рублей на свадьбу и Ѳеклѣ съ Никитишной на старость. Тамъ всё расписано по закону, это я ужъ повторяюсь.
Насчетъ лавки: скоро Пасха и нужно потихоньку дѣлать подарки. Я Данилѣ объясняла какъ, пусть начинаетъ. И конкурсъ куличей, какъ мы въ прошломъ году по пирогамъ устраивали. Тоже на масленой недѣлѣ объявить, а на свѣтлой — итоги подводить. Лѣтомъ — обязательно конкурсъ варенья. И тоже, чтобы дѣткамъ въ пріютѣ отдавать. Банки для варенья можно продавать у насъ же, и въ чужихъ не принимать. Я въ прошломъ письмѣ совѣты давала по раскладкѣ товаровъ — не забыли ли?
Къ Рождеству обязательно опять шоколадные сюрпризы дѣлать съ игрушками. Новыхъ куколокъ закупить бы по каталогамъ и солдатиковъ для мальчиковъ — покуда цѣлую армію соберутъ — у насъ склады опустѣютъ. Можно даже не сюрпризами, а карточками торговать, и за пять карточекъ онѣ смогутъ обмѣнять любого солдатика или куколку.
Остальное я въ письмѣ къ завѣщанію приложила — тамъ тоже инструкціи всякіе.
Берегите себя, мой дорогой другъ. Никогда не забуду того, что вы для меня сдѣлали и вѣчно буду молиться и о Вашей душѣ и объ Анфисѣ Платоновне. Особенно прошу — берегите сердцѣ свое и не рвите его ради тѣхъ, кто того не стоитъ.
Остаюсь всегда Ваша Ксенія Татищева».
Аптекарю, что характерно, привет не передала. Но общее настроение, конечно…
— Вам не показалось, что это прощальное письмо?
— Надеюсь, что нет. — купец забрал листок бумаги, исписанный знакомым уже почерком и тем же фиолетовым карандашом, погладил, бережно сложил и убрал в шкатулку.
— Фрол Матвеевич, я ж не с улицы сюда пришел, понимаете? — чуть надавил Тюхтяев.
— Да уж вижу. — без радости ответил Фрол Матвеевич.
— Мне бы хотелось поподробнее узнать о том, что за человек эта Ваша Ксения Александровна.
— Да что говорить-то? Хорошая она барышня, добрая, отзывчивая. Мы когда познакомились, а она мне накладную согласилась перевести с англицкого, то сразу поняла, что служанка мою матушку, умом скорбную, плохо обихаживает. И согласилась компаньонкой при ней пожить. Не взглянула, что та простая купчиха, а Ксения Александровна из дворян.
— И Вы ее прямо вот так, с улицы в дом приняли. — уточнил Тюхтяев.
— Ну да. У нее и багажа-то не было особого. Знаете, небось, батюшка их разорился и скончался осенью девяносто третьего. Бедствовала она, но не унывала, не жаловалась. С матушкой моей возилась, как не каждая дочь станет — к осени та и на ноги встала, и в разум вошла. Коли б не лихорадка — так и жили. — вздохнул большой бородатый ребенок.