Страница 3 из 19
Когда убийца семьи сидел под следствием, семья всем скопом путешествовала положенные им сорок дней по миру, мама Витька, рассказывая Славке об этом, шутила: «Ну, точно цыгане!», и заглянули они тогда в камеру к человеку, лишившему их жизни: сплачивала их не только семейственность, но и общая укоризна убийце — жить бы всем да жить, а их…
Следователь как раз счёл убийцу особо опасным для общества и поместил в отдельную камеру; там и появилась как-то ночью убитая им семья, причём в том виде, в каком их смерть настигла, и стены тюрьмы огласились воплем душегуба. Когда дежурный по изолятору временного содержания заглянул к нему в камеру через глазок, заключённый истошно вопил, указывая куда-то пальцем, и был уже седым. Потом всё же комиссия психиатров признала его полностью вменяемым, и он получил своё пожизненное.
Ну да ладно, это всё уже в прошлом. А теперь у них всех, обитателей кладбища, только настоящее: привязанность к новым их жилищам, к могилкам да полусгнившим телам — земным оболочкам.
Уже стемнело, на небе луна показалась. Ребята сбегали в «татарскую» часть кладбища, где мусульмане похоронены, поздоровались с тётей Гулынат, та им по беляшу дала, у них сегодня какой-то праздник, и родственники усопших натащили на могилы всякой еды, и отправились дальше гулять.
Вон, смотрят, а на могилке Пети-алкаша, когда-то повесившегося, появилось несколько рогатых силуэтов. Это черти пришли с ним ся: споро вытянули упирающегося самоубийцу из могилы, неведомо откуда появилась тележка с оглоблями, хомутом и дугой, Славка такие только в музее при жизни видел. Самоубийцу запрягли в неё, вся компания рогатых погрузилась, и тележка с шумом повезла пассажиров вначале по кладбищу, затем подняла ввысь. Бесы усердно нахлёстывали несчастного хвостами, заставляя двигаться быстрее. Так они издеваются над ним каждую ночь, самоубийцы целиком в их власти.
А вот пара живых прытко идёт к запущенной могиле, стоящей особняком: там дед Сергей лежит. Видно, опять колдуны пожаловали, могилка-то безымянная, и для их определённых дел очень даже пригодна. Дед вылез из могилы, кряхтя, когда его «гости» уже начали своё действо: забормотали что-то, положили на могилу пару раскуренных сигарет, покойник подхватил одну, затянулся с видимым удовольствием, поворчал — мол, слабоват табачок…
Ребята прибежали к своим могилам. Витькина мама ещё не избавилась от привычки живых людей беспокоиться за своих детей, потому они частенько, набегавшись по кладбищу, прибегают «отметиться», как Витькин папа шутит.
Папа и мама Витьки беседовали с тётей Верой, заглянувшей в гости, а её дочка, Ира, играла в «классики» с Ленкой, Витышной сестрой. Тётя Вера с дочкой тут уже несколько лет лежат в одной могиле, разбились на машине, и эту могилку почти каждое воскресенье навещает тётьверин муж, высокий хмурый мужик, весь в чёрном. Зайдёт в оградку с цветами и коробкой конфет, положит на столик, посидит на скамеечке, что — то тихо им скажет, и уходит, ещё более мрачный.
Славка высоко задрал голову: небо звёздное, чистое — красота! И кладбище их большое, и вокруг столько интересного! И безопасно, не то, что в мире живых людей.
Боль на клавишах
После антракта конферансье, поношенная грудастая дама, объявила:
— А теперь выступает лауреат конкурсов… номинант на… — для Виктории все её титулы «заслуженных», «народных» и прочих давно сливались в один неразборчивый звук. Нет, она не чванилась, вовсе не гордилась ими — Виктория Михайлова!
Жидкие аплодисменты прошли по залу, словно рябь по воде, когда Виктория поднялась на сцену. Жидкие… Это её только подзадорило: ну, сейчас…
Она поклонилась публике и уселась на табурет перед роялем. В висках бились обрывки утреннего скандала с взаимными злыми упрёками: «Нам не нужно больше… Как ты не понимаешь, дурачок, ведь ты для меня… Слушай, а помнишь?..» — и предательский комок подкатывал к горлу. Её тонкие пальцы легли на клавиши, и при первых звуках сонаты Листа «Apres une Lecture du Dante» зал…
«… Как ты смеешь, дурак, ненавижу!.. Да ты всё, всё, что между нами было, превратила в… Слушай, давай наконец поговорим… О чём? Всё давно ска…»
…зал притих, когда её пальцы, казалось, слились с клавишами, и отдавали им горечь сегодняшней ссоры, боль, слёзы, выплёскивая в них всё это вместе с творением великого австрийца. И рояль плакал, как плакала она сегодня утром, когда звучали потоки оскорблений, и шум шагов по квартире, и шорох заталкиваемой в сумку одежды, и хлопанье входной двери. Рояль плакал её голосом.
Финальные аккорды сонаты словно вобрали всю её боль и выплеснули в притихший зал, вернувшись к Виктории аплодисментами. Она поднялась, привычно поклонилась, но выкрики восторженных зрителей сменились тревожным аханьем.
Обернувшись, Виктория увидела, как по лакированным бокам рояля пробегают языки пламени, и через миг он вспыхнул, словно облитый бензином, столб пламени поднялся чуть не до потолка сцены, а ядовитые пары горящего лака заставили слезиться глаза… Странно, она пыталась заставить себя удивиться и не могла. Ныли кисти рук. Концерт был прерван, естественно. Пожарные, недолго думая, списали инцидент на короткое замыкание.
Поздно вечером, уже дома, Виктория набрала хорошо знакомый номер. Разговор был коротким: бывший любимый, ей казалось, безуспешно пытался отбиться от острых, безжалостных фраз, как топор падающих и отдаляющих его всё дальше и дальше, но лучик надежды Виктория ему всё же дала. Когда разговор закончился, и она нажала, удовлетворённая местью, кнопку «отбоя», сквозь голову словно протянули тонкую ниточку боли. В нос неожиданно вновь ударил запах горящего дерева и лака.
Показалось, конечно, показалось…
Застолье
Андрей приехал к родителям, из шумного города впервые за несколько лет вырвался, и сразу, как говорится, «с корабля на бал!» Сидит сейчас за столом в родном доме («Некогда, некогда родном» — кто-то смеётся-хихикает внутри), отец с красной рожей («Нельзя так про отца!» — это голос так называемого рассудка пытается вмешаться), астматически отдуваясь, хватается за бутылку. Мама пытается его остановить:
— Витя, нельзя тебе много, давление!
— Клавка, тихо, кто в доме хозяин, я или кошка?! — и гулко хохочет над избитой шуткой.
Из остальных присутствующих лучший папин друг Михаил, дядя Миша, значит, толстяк почти лысый. И квартирантка родителей, Светлана Павловна («Можно просто Света» — как она представилась при знакомстве, стрельнув карими глазами и тут же опустив) — эффектная брюнетка в облегающем красном платье. Хлебосольные родители Андрея также пригласили жиличку на семейные посиделки.
— Ну, за сына! — отец опрокидывает в нутро очередную стопку и заедает холодцом, а мама заботливо подкладывает сыну салатика.
— Орла, ишь какого орла вырастили! — поддакивает другу Михаил, смотрит на Андрея заплывшими глазками, и тому на душе как-то… Будто свинья ожила и заговорила… Как-то странно… Может, от того, что Света, сидя напротив, уставилась на дядю Мишу брезгливо так…
— Что ж невесту-то не привёз показать? — мама раскраснелась от выпитого, повеселела, с истинно материнской любовью на сына смотрит, а тому аж неудобно. Не рассказывать же ей, что хоть с Каринкой второй год живут, но и со свадьбой-то пока повременить решили, а уж с рождением ребёнка тем более.
— Когда внуков-то нянчить будем, сынок? — мама всё не отстаёт, и в сыне поднимается ехидное что-то, кто-то внутри словно подмывает рассказать, как Карина недавно озабоченно объявила ему о своей беременности. А ребёнок им сейчас ни к чему, ещё полностью на ноги не встали, вон только кредит взяли на машину, а тут «залёт». Нет, надо попозже.
И когда в тот вечер он вернулся домой из офиса, Карина сидела на кухне, закутавшись в плед, огромная чашка кофе стыла перед ней. И только глянула на него, он всё понял, походил немного по квартире. «Каринино жилье, хоть с этим всё нормально, с жильём-то» — и молча снова вышел, и двинул, на ходу созваниваясь с друзьями, в ночной клуб. Абсент, много абсента и жжёного сахара, и «спиды» пару раз по ноздре пускал — всё, чем мог заглушить боль о не рождённом ребёнке. И потом его долго били какие-то, за то что вёл себя… Он не помнит… Очнулся дома, на полу, друзья всё же отвоевали его и домой доставили. Взял больничный на неделю, чтобы синяки сошли, перед шефом пришлось слёзно оправдываться, врать о неожиданно приключившемся недуге и заверять, что искупит свою «вину», болезнь то есть, честным и добросовестным трудом на благо родной фирмы. Всю ту неделю он слонялся по квартире, с Кариной они вели себя так, словно ничего не произошло, никаких абортов, гулянок и прочего.