Страница 3 из 3
- Что ты, дурак, не понимаешь, что нам вдвоём рядом не пройти? Прижмись к скале, и я пройду мирно. Мне же и прижаться некуда - смотри, я на голом льду стою.
Медведь, расставив для крепости лапы, только мотал головой и смотрел на Гассана злыми глазами.
Тогда Гассан, завернув руку в бурку, смело шагнул вперёд и тронул медведя за плечо. Медведь цапнул его за руку, и Гассан испугался, что медведь сбросит его в пропасть. Он схватил его обеими руками и хотел как-нибудь проскользнуть мимо него, но теснота была такая на тропе, что они невольно начали бороться, как настоящие борцы. Гассан стоял твёрже на скале и почти отодвинул медведя к краю пропасти, но тут медведь сделал ему подножку, и они чуть не свалились. Гассан рассердился окончательно. Он закричал:
- Ах ты, подлый зверь, ты моей смерти желаешь! Ты добром не можешь обойтись. Так вот тебе…
И он ударил его по мохнатой и холодной морде. Медведь заревел и укусил его в руку. И тут они всё забыли и дрались, как два медведя, как вдруг край тропы обломился - это был ледяной карнизик,- и они полетели оба вниз.
Гассан очнулся первый. Всё тело его ныло. Сквозь черкеску проступала кровь из раненой руки. Голова кружилась. Гассан огляделся. Он сидел в сугробе на небольшом выступе, ниже тропы метров на десять. Выступ был небольшой и с одной стороны имел скат к реке. На этом скате сидел медведь и, охая, брал в лапы большие комья снега и прикладывал их к голове. Когда снег таял, он тёк по его морде, и Гассану показалось, что медведь плачет в три ручья. Ему стало жалко медведя, и он начал ему выговаривать:
- Вот видишь, мохнатый дурень, куда привела тебя твоя глупость! Вот теперь оба мы сидим израненные, и когда доберёмся до дома - не знаем.
Медведь начал подниматься, но он так ушиб зад, попав на камень, торчавший из снега, что опять, тяжело кряхтя, сел в сугроб и начал растирать себе зад.
Несколько часов карабкался Гассан на тропу и, когда он уже стоял на тропе, взглянул на медведя.
Медведь тихо сползал, осторожно щупая снег, к реке по скату, и он был уже так смешон, что Гассан отошёл сердцем и хохотал над ним добрые десять минут. Потом он пришёл в селение и пошёл к фельдшеру. Рука у него долго болела, и он до старости владел ею неуверенно. Медведь вырвал ему кусок мяса.
С тех пор Гассан остерегался без оружия ходить ранней весной по этой тропе. Он очень хотел узнать, по какому делу спешил неуклюжий этот медведь, но этого никто ему не мог сказать, и никто, кого он ни спрашивал, не мог ему на это ответить.
МОРОЗ - КРАСНЫЙ НОС
Шли два политрука по лесной военной дороге. Одного политрука звали Бычков, а другого Капустин.
День был такой морозный, что земля звенела. Навстречу им лошади везли пушку, у лошадей гривы были как из белого мрамора, а веки длинные-длинные и вместо чёлки на лбу ледяные сосульки.
Валенки скрипели по снегу. На касках блестела ледяная чешуя. Я спросил, куда они идут. Они ответили, что ищут один передовой медицинский пункт, где находится их товарищ, политрук Рыбкин.
- Он себе руки поморозил,- сказал Бычков,- в бою был. И как это так получилось, что он руки поморозил? Не понимаю. Вот мы ищем его, чтобы узнать о его здоровье.
Я пошёл с политруками. Мы спрашивали, где этот медицинский пункт, и всё не туда попадали. То влево заберём - на батарею выйдем, то вправо - на танкистов, то кухня попадётся навстречу. Всё не то, что нужно. Бычков идёт, рассуждает:
- Как это только он поморозил руки! Он в бою рукавицы обронил. Надо бы что-нибудь придумать, чтобы не терять рукавиц. Он такой сообразительный, а не сообразил, что можно их к рукавам пришить, например.
Мы вышли к какому-то штабу и там спросили дорогу. Нас послали в гору.
Пошли мы в гору. Снег глубокий, жёсткий, идти трудно. Бычков дышит запыхавшись, а всё говорит:
- Можно рукавицы через плечи на тесёмочки прикрепить, тогда не потеряешь, а то это не дело - руки морозить. Военный человек должен всё предусмотреть, особенно когда такой мороз.
Капустин показал на замёрзшую галку. Галка лежала кверху ногами, чёрная как уголь.
- Вот ведь мороз какой, как в сказке, и галки на лету дохнут,- сказал Капустин.
А Бычков снова подхватил:
- Вот я и говорю: в такой мороз надо быть настороже. Уж я, как увижу своего дружка Рыбкина, скажу ему: «Ты герой, Рыбкин, а вот недоглядел, руки поморозил. Надо было бы хоть запасные рукавицы иметь, в кармане где-ни-будь, а то это не правило - руки морозить».
- Да вы ведь не знаете, при каких обстоятельствах он руки поморозил,- сказал я, одолевая крутой подъём рядом с пыхтевшим Бычковым.
- Какие обстоятельства? - ответил он, надуваясь.- Обыкновенные обстоятельства. В бою увлёкся, стрелял, командовал, глядь - рукавиц и нет, и руки холодные. А можно было бы ну хоть к поясу их привязать.
Влезли мы на гору. На горе тоже военных людей сколько угодно, а всё этого передового медицинского пункта не отыскать. Наконец показали нам на одну рощу. Зашли в неё. А нам говорят: «Мы людей не лечим. У нас вон какие пациенты, смотрите, в автомобиле стоят».
И верно: на грузовике стояли больные лошади и уныло ели сено.
Пошли мы дальше.
Вдруг неожиданно вышли мы к палаткам. Около палаток-автомобили, груды ящиков, кухня дымит, люди взад и вперёд в палатки и из палаток бегают. Спрашиваем одного, какой это медицинский пункт. Оказалось, тот самый, что нам нужен.
Выходит молодой врач; от мороза нос красный у него, а глаза весёлые, карие.
Он спросил, кто мы такие. Мы сказали, и он осмотрел нас внимательно. Капустин говорит:
- Мы одного больного хотим навестить…
- Рыбкина, политрука,- сказал Бычков.- Он у вас находится?
- У нас,- ответил врач,- ему совсем хорошо, руки его мы отходили, и он завтра в часть едет, всё в порядке.
- Вот мы хотим с ним повидаться,- сказал Бычков.
Но врач глядит на него пристально и говорит:
- Прежде чем вы с ним повидаетесь, разрешите вами заняться.
- Как-мной? - говорит растерянно Бычков.
- А так,- говорит врач,- вы себе уши отморозили.
- Как - уши отморозил? - закричал Бычков.
Мы смотрим, а у него вокруг каждого уха по белой каёмочке. Как будто уши по краям белой бумагой оклеили.
- Вот так раз! - сказал Капустин.- Всю дорогу нам проповедовал, а сам уши отморозил!
Тут Бычков быстро наклонился, сгрёб снегу, сколько мог захватить, и хотел тереть себе уши, но врач остановил его и сказал:
- Это уже оставленное нами средство. Оно не так скоро помогает. Идёмте со мной. Я вас быстро вылечу. Только замечание должен сделать: в такой мороз нужно следить за собой, а то и без носа останетесь.
И он повёл замолчавшего Бычкова в палатку лечить его белые уши.