Страница 2 из 165
Словом, мы были яркими представителями средневековой лимиты. Прижимая к груди свои заветные мечи (у меня меч шотландских горцев Тэсана, у Черного японская катана Айяса), разинув рты, вращая глазами во все стороны, мы стояли с разинутыми ртами посередине городской площади, и мир вокруг казался нам пестрым, ярким и прекрасным!
Невысокие домики, красиво окрашенные утренними лучами и увитые плюющем, словно сошли с полотен какого-нибудь жизнерадостного живописца, не поскупившегося на яркие и сочные цвета на своем полотне. Крикливые веселые прачки в беленьких чепцах казались нам прекрасными дамами, чинно вышагивающий по булыжной мостовой длинный тощий господинчик в удушающем тесном одеянии казался неописуемым красавцем!
- Слыш, Черный, – начал было я, но осекся, увидев подозрительный взгляд, брошенный на нас прохожим. – то есть, Тристан!
Только амбициозный Черный мог придумать себе такое громкое имя.
- А чего делать-то будем? – зашипел я, озираясь по сторонам. – Куда пойдем? Нам идти-то некуда! Дома у нас нет; как вообще ты себе представляешь свое триумфальное восхождение на престол?
- Будем странствующими рыцарями, – легкомысленно предложил «Тристан». – Делов-то! Я все рассчитал. Мне всего-то и нужно, что засветиться на рыцарском турнире перед государем, и дело в шляпе.
- Ты дурак, что ли ?! Кто тебя пустит на рыцарский турнир?!
- Всех пускают. Как зрителей. А там уж я постараюсь добиться поединка с победителем.
- А до тех пор?!
- Будем странствовать. Да не дрейфь ты, Торн!
Только такой великодушный Черный мог подарить мне такое имя.
Никакое.
Признаться, наша бродячая базарная жизнь имела и свои плюсы.
Во-первых, всеми организационными моментами занимался исключительно Черный, а значит, у нас все всегда было, и все благодаря его внешности.
Надо сказать, в пятнадцать он ростом не вышел. Да еще и имел лицо потенциального потерпевшего.
Он был очень маленький, тощий, лопоухий, губастый, с такими простодушными огромными глазами (и рот у него вечно был полуоткрыт), что любой мало-мальски приличный жулик считал чуть ли не своим долгом его обобрать. А подходя ближе, замечал в тонких ручонках «лопушка» меч – вещь, несомненно, дорогую, с перламутровой темно-серой ручкой, украшенной прекрасно выполненным стилизованным то ли тигром, то ли барсом, с резной чашечкой гарды, с выточенной на конце рукояти оскаленной кошачьей головой – и тут же решал, что именно эту вещь и нужно отнять. Или отнять все его добро посредством этой вещи.
Делалось это так.
Обычно на базарах устраивались драки, борцы друг друга кидали об помост, крестьянские дюжие сыновья тузили друг друга крепкими кулаками, ну, и такие, как мы, бродячие тунеядцы, на потеху зрителям неумело высекали искру своими дешевыми ширпотребовскими мечами.
Негодяй, заметивший Черного (тот обычно ошивался у арены, раскрыв рот, наблюдая за каким-нибудь боем, все равно каким), быстренько подзывал сообщника, парня тощего, прыщавого, на вид немощного, но крепкого на самом деле (наверное, бывшего акробата или что-то в этом роде), и бывалого, и они вместе, но как бы порознь, подходили к Черному. Возможности украсть Айясу он не давал – крепко держал её обеими руками, хоть и глазел на представление, и они начинали его обрабатывать.
- Славно дерутся! – говорил мошенник. Обычно это был прилично одетый горожанин средних лет, с усиками, только что постриженными в цирюльне, внушающий доверие. Черный сразу же таких вычислял.
- А то! – с восторгом отвечал он, в свою очередь разглядывая мошенника и размышляя, чем можно у него поживиться. Сообщника он тоже вычислял моментально – если какой-то прыщавый, стриженный под горшок придурок хрюкает над плечом, значит, это он.
- Ты, видно, тоже собираешься? – незнакомец кивал на меч. Черный гордо кивал:
- Еще как! Я им тут всем покажу! Знаешь, какой я мастер? У!
Глаза Черного при этом сияли, радость так и перла наружу, и бравада эта ну никак не вязалась с его нелепым жалким видом – замызганная куртка, поношенные сапоги, – словом, вид у него всегда был такой дебильный, что мошенники почти не таясь переглядывались и заговорщически подмигивали друг другу: попался, селезень!
- Я принцем стать хочу, – доверительно продолжал Черный. – И стану, вот увидите!
Еще один ликующий взгляд мошенников.
- Что же, и такое может быть. Говорят, все они так же, как и ты начинали. И давно путешествуешь?
Черный, лупая невинными глазами, честно отвечал:
- Месяц.
И мошенники шли ва-банк.
- Месяц?! Ого! Знать, и вправду славный мастер! За месяц толковый малый может научиться всему!
- Я же и говорю, – подтверждал Черный.
- А вот этого сможешь победить? – азартно спрашивал мошенник, кивая на победителя на помосте, какого-нибудь обалдевшего от удачи простака. Черный делал важное лицо:
- Да почесаться! – что на местном сленге означало «запросто» или «влет».
- А того?!
- Да почес…
Словом, в скором времени вокруг Черного и мошенников образовывалась толпа – мошенники делали вид, что они вызывают Черного на честный спор, при том всячески указывая на то, что он сам расхвастался – ну, а он и не скупился, хвастал. Тощий, к тому времени вовлеченный в процесс, бил себя кулаком в тощую грудь и орал – из-под его льняной длинной челки был виден только его огромный зубастый рот:
- Да я в прошлом году..!
Толпа смеялась и гудела, глядя на распетушившихся мальчишек. Интересно, кто кого? Делались ставки; теперь Черный не смог бы уйти, даже если б захотел. Какой-нибудь крестьянин покрепче был наскоро выбран судьей – багровых от воплей спорщиков уже оттаскивали друг от друга за шиворот, – и мошенник назначал предмет спора:
- Ну, давай, принц Тристан! Проиграешь – я заберу себе меч твой, чтоб не хвастался! Выиграешь – сто серебряных монет твои!
- Годится! – соглашался Черный. – Ставлю еще свою лошадь и телегу (а к тому времени были у нас и таковые), что отделаю этого красавца в три мига! А ты ставь свою лошадь!
Мошенник оглядывался на меня (я сидел на возу, на тюке какого-нибудь добра, соблазняя жадность), соглашался, радостно ударяя по рукам, и отпускал своего хитрого сообщника, который выходил, умело помахивая каким-нибудь клинком…
Признаться, я всегда волновался, когда Черный выходил под хохот и улюлюканье толпы на помост. На него почти никогда не ставили. Он, повторюсь, был очень маленького роста и так дергался перед боем, что, казалось, его длинные тонкие руки сейчас открутятся от тела, словом, выглядел он так, как выглядят те, кому сейчас накостыляют. Так все думали.
А зря.
Он же честно предупреждал, что он мастер. Он больше полжизни учился у таких учителей, что вся пакефидская кодла им в подметки не годилась, и учился успешно. И на помосте вся его придурковатость сползала с него вмиг; он собирался, подтягивался – думаю, когда он отвешивал церемониальный поклон, мошенники начинали понимать, что все не так гладко, как бы им хотелось. Черный нацеливал меч в сердце противника (рука его при этом не дрожала), на миг застывал – и противник бросался на него.
Первым выпадом язвительный Черный распускал жертве штаны (всегда), вторым выбивал оружие (как правило, это был первый удар соперника), и третьи ударом он… нет, он останавливал свой меч у самой шеи соперника, но толпа ахала и некоторые зажмуривались, ожидая, что голова запрыгает по струганным доскам.
Иногда противник обделывался.
Словом, Черный тоже был мошенником. Но очень честным.
Так он выиграл добрую откормленную лошадку, повозку, кое-что из одежды, деньги… На постоялых дворах нам было чем оплатить ночлег и доброе жаркое, и даже книгу для меня – толстую бумажную тетрадь для записей, вещь очень дорогую! – мы смогли купить.
Правда, скоро по всем Мирным Королевствам расползлась слава о непобедимом Тристане, и на базаре нас начали узнавать. Маленький Черный, важно заложив руки за выигранный богатый пояс, прогуливался мимо помоста с бойцами, и мошенники, глядя на его простодушное лицо, мгновенно убирались прочь. Главным образом оттого, что тайные почитатели таланта Черного насочиняли про него веселых сказок о том, как он обманывает мошенников, что было правдой лишь отчасти. Тоже мне, Ходжа Насреддин… Но мало ли? Самому Черному такая известность не то, чтобы нравилась… Все-таки, он стремился чуть выше. Но и такая слава ему льстила.