Страница 125 из 125
Сивков защёлкал пальцами, словно собирался нащёлкать слова из воздуха. Ему не хватало их.
У Рябинина в сейфе лежал словарь на сто десять тысяч слов. В головах людей их было ещё больше. Они всегда подворачиваются, когда надо поспорить, возразить, доказать или поругаться. Они всегда есть, когда говоришь о зарплатах и квартирах, ценах на фрукты и местах отдыха, дублёнках и мохере… Они прямо сыплются, стоит упомянуть рубли, метры, килограммы… Но их нет, когда хочется рассказать о любви.
— Только вам одному говорю… Ревную ко всем, всегда, вперёд, авансом. Верите, мне хочется, чтобы на всех мужчин до шестидесяти лет напал какой-нибудь вирусный мор и они бы все внезапно вымерли. Остался бы только я один. Всё думаю: хоть представился бы случай отдать за неё жизнь. Или отдать ей всю кровь, или всю кожу, или сердце отдать — не в переносном смысле, а буквально, для пересадки. Одурел совсем, ведь это будет связано с её здоровьем. Короче, я, парень, мужчина, плакал, как щенок.
— Отношения у вас… близкие? — зачем-то спросил Рябинин, будто это имело отношение к любви.
— Что вы… Я до неё дотронусь — меня током бьёт. Вот так и живу. Вы говорите — деньги… Мне теперь есть-то неохота.
— Она красивая?
— Обыкновенная.
— Умная?
— Обыкновенная. Хотите спросить, за что полюбил?
Этого спрашивать Рябинин не хотел.
За что мы любим небо — неужели только за синеву? За что любим лес — неужели только за зелень? За что любим музыку — неужели только за мелодию? За что любим родителей — разве они лучше всех? А за что любим Родину — неужели только за полученную квартиру и за обеспеченную жизнь?
— Любовь та, которая ни за что, — убеждённо произнёс Сивков сотни раз передуманную мысль. — Когда я признался, она сразу послала к вам. И я пошёл. Ни секунды не размышлял. А сейчас мне легко. Будто тайгу пересёк и вышел к людям.
— Я вас должен арестовать, — сказал Рябинин то, что обязан был сказать.
— Готов, — вздохнул он и дотронулся до рюкзака.
— Будет срок.
— Сколько?
— По статье — от трёх до десяти.
— А точнее?
— Не знаю. Суд решает.
— Сам ведь пришёл…
— Учтут.
— Я готов, — повторил он. — Только без неё выжить бы…
— А она ждать… будет?
— Хоть получу на всю катушку, — убеждённо ответил Сивков, и сразу на щёки лёг румянец, пятнами, как у больного. Рябинин задел то, что, может быть, сейчас и не стоило задевать.
— У меня просьба, — глухо сказал обвиняемый, — не вызывайте её на допрос. Чтобы в суд не таскали…
Рябинин кивнул. Доказательств было достаточно. Одних потерпевших пять человек да явка с повинной. Доказательства были. Но Рябинин вдруг почувствовал, что ему не справиться с желанием; мелким ли, человеческим ли — он не знал.
— Я хотел бы её… увидеть.
Сивков его понял сразу. Он нашёл это естественным, потому что сам хотел её видеть всегда.
— Сейчас? — спросил он.
— Как сейчас?
— Она в коридоре.
Рябинин опять кивнул — теперь испуганно, будто совершал противозаконный поступок. Он испугался себя, испугался до заметной бледности на усталом лице. Арест любого преступника был для него неприятен. И он подумал, что, когда увидит эту женщину, у него не поднимется рука взять санкцию на арест Сивкова.
Тот пошёл в коридор, оставив рюкзак у стула. Рябинин поправил очки и сцепил засуетившиеся пальцы — он ждал шестую женщину.