Конец игры

Штольман велел искать человека, заправлявшего этим шабашем, но в ту ночь его так и не нашли, а потом и вовсе искать бросили, ошалев от навалившихся несчастий: убийства князя, прибытия Увакова, обвинения Штольмана и всего, что было после.

Надо полагать, теперь у ног Антона Андреевича лежал тот самый пропавший Магистр: сумрачный, худой, бородатый, раздетый до пояса и явно отправлявший какой-то ритуал. На полу бункера была начертана кровью пентаграмма, в центре которой распростёрлось женское тело. Горло у женщины, опять же, перерезано. А вот с самим Магистром всё было не так просто. Пуля пробила ему живот, но кто-то всё же попытался его спасти, перевязав рану обрывками дамской нижней юбки. А поскольку юбки на покойнице были целы, выходило, что в бункере на момент убийства была еще одна дама. И Антон Андреевич полагал, что знает, какая именно. На импровизированном ложе в углу обнаружилась поразительно знакомая перчатка - из той пары, что Коробейников частенько собирал в кабинете, когда Анна Викторовна, ворвавшись с известием, расшвыривала их во все стороны. Доктор Милц также её заметил, но не сказал ни слова, когда Коробейников торопливо поднял её и спрятал под пальто. Интересно, а что сказал бы Штольман?

Если перчатка принадлежала той, о ком Антон подумал, то пуля, убившая Магистра, вероятнее всего, была выпущена из того револьвера, что полтора года провёл в его собственном кармане, а потом вежливо, но непреклонно упёрся ему в подбородок в ночь лихого побега Штольмана из-под стражи. Доктор потом пулю извлечёт, пока же Антон Андреевич мучительно соображал, должен ли он скрыть и эту улику?

Внезапный приезд из Петербурга начальника охранной службы Его Императорского Величества всех схваченных Уваковым от ареста избавил, но ордер на Якова Платоновича, то ли в спешке, то ли по забывчивости, так и не отменили. И если бы Антону посчастливилось-таки найти пропавшего начальника, получалось, что он должен водворить его в ту самую клетку, из которой при его молчаливом согласии Штольман утёк накануне своего окончательного уже исчезновения.

И вот как теперь быть? Последовать народной мудрости «Закон, что дышло – куда поворотил, туда и вышло»? Так ли поступил бы сам Яков Платонович? Яков Платонович, который всегда неподдельно бесился при малейшем намёке на продажность полиции. Не то чтоб сам он был свят: согласился же отпустить куафёра-отравителя в обмен на противоядие для Анны Викторовны. А потом ещё и поручика Шумского – убийцу куафёра – прикрыл, объявив дело нераскрытым. Сам-то Антон Андреевич дело полагал более чем прозрачным, но начальник решил не давать ему хода. При всех своих принципах.

Но ведь тут дело было в Анне Викторовне. Замечено, что лишь две темы могли гарантированно вывести хладнокровного Штольмана из себя: пятна на репутации полицейского и разговор об Анне Викторовне с духами. Про Анну Викторовну без духов – пожалуйста, сколько угодно! А уж когда она появлялась сама, его с места словно пружиной подбрасывало, на лице расцветала глуповато-счастливая улыбка, а рука сама тянулась поправлять безупречный левый манжет. Антон Андреевич может и смеялся бы над такими явными проявлениями усиленно скрываемых чувств, если бы не подозревал, что о нём самом можно сказать нечто подобное. А уж как оно выглядело, об этом Яков Платонович знал лучше всех, но никогда не распространялся. Вот и он, Антон Андреевич, не станет. Бесстрашный следователь в роли влюблённого был робок и застенчив. Но ведь это же Анна Викторовна, с ней и нельзя иначе. Её весь участок обожает – от городового до полицмейстера.

Обо всём происшедшем в бункере Анна Викторовна могла бы поведать и без помощи духов. В этом Коробейников был почти уверен. И даже радовался, что нашёл достойный повод для визита в дом Мироновых. Пока же предстояло осмотреть место преступления полностью.

- Что у нас тут, Александр Францевич?

Доктор Милц тяжело поднялся с колен, заканчивая осмотр, и не удержался – прикрыл нос платком.

- Судя по состоянию тел, убиты они дней пять-шесть тому назад. Точнее затруднюсь пока.

Антон кивнул, мысленно соглашаясь. Сроки сходились.

Пока городовые сносили покойников из бункера в возок, егерь повёл Коробейникова в лес, где нашёл остальные тела. Но вперед остановились читать следы на дороге. По всему выходило, что возок, ехавший от усадьбы, окружили и обстреляли в лесу. От дороги к оврагу по крепкому насту волокли три тела. Следы крови отчётливо читались, благо, снегопада не было уже несколько дней. Кажется, в последний миг кто-то из осаждаемых всё же спрыгнул с возка и попытался уйти пешим, но завяз в сугробе. Там его пуля и настигла. Следы четвёртого покойника отыскались за деревом шагах в пяти. Кровь растопила снег и застыла, смешавшись с щепьем, летевшим от побитого пулями ствола. Судя по диспозиции, четвертым застреленным был один из нападавших.

Тела в овраге были трачены вороньём и волками. Как предположил доктор Милц, погибли они, вероятно, в ту же ночь, что и те – в бункере. Не было оснований с ним не согласиться. Из оврага к усадьбе вели следы одного человека. Кто был тем человеком? Магистр? Или кто-то еще?

Двое покойников ожидаемо были солдатами из гарнизона. Третий, совсем молодой, с дыркой во лбу, облачён был в длиннополую чёрную накидку с алым подбоем, на манер той, которую добыл Штольман в доме Стрелка. Четвёртый – человек немолодой и рыхлый, с обширной лысиной, едва обрамлённой рыжеватыми волосами, и в очках, каким-то чудом не слетевших с носа, когда труп тащили к оврагу.

- Англичанин, - коротко сказал Ермолай. – Его солдаты охраняли. А кто-то окружил и пострелял, значит.

- Адепты, - вспомнил Коробейников слово, каким Анна Викторовна именовала сумасшедших приверженцев Магистра.

- Эти вот, что ли? – лесник ковырнул сапогом покойника в чёрном плаще.

- Они. Поклонники Люцифера. И откуда напасть такая взялась в нашем Затонске?

Впрочем, за последнее время в Затонске много чего странного взялось. От вопросов у Антона Андреевича пухла голова. И на какие из этих вопросов может дать ответ Анна Викторовна? Надо бы задать их ей самой.

========== Сочельник. Дудочка Серафима ==========

Теперь она знала, что такое пустота. Прежде все вокруг боялись пустоты, а она и не ведала, что это такое. Боялся убиенный драматург Гребнев, так много слов написавший о пустоте в том – так и не дослушанном - монологе. Боялся сам Штольман. С какой страстью он тогда произнёс: «Без Вас моя жизнь была бы пустой!» Он сказал много больше, чем она тогда была способна понять, ей же в тот миг запомнилось только одно: он назвал её «Аня». И почему она всё время ждала от него чего-то такого, что говорят все? Штольман никогда не был «все» - он был единственный и неповторимый, и его признания тоже были совсем не о том.

Теперь она знала пустоту. Прежде ей не дано было это ощущение, потому что своим появлением Яков Платонович заполнил её целиком. Кажется, Анна и не жила до того мига, как увидела во сне смутный силуэт худощавого мужчины в котелке. Вся её предшествующая жизнь была лишь ожиданием, предвкушением чуда, которое случилось, когда она повстречала его наяву. Неспроста её дар вновь проснулся в тот самый день. Своим появлением Штольман дал ей жизнь, страсть, смысл существования. И с того момента он был с ней всегда.

Они могли не встречаться неделями - это ничего не значило. Потому что он был где-то там, в городе, и она представляла себе, как они снова встретятся – разумеется, совершенно случайно! Они могли быть в ссоре, и тогда она дулась на него целыми днями. Он не давал ей забыть о себе и об очередной обиде – и в этом он тоже БЫЛ. Она очертя голову бросалась в очередную авантюру, не страшась ни мёртвецов, ни духов, ни живых злодеев. Потому что у неё был Штольман, и он, конечно же, спасёт её! А её дар хотя бы иногда давал ему необходимую подсказку и помощь. В этом был смысл, это было дело, которого она желала. Она открыла в себе, что ей нравится помогать людям, потому что её сердце было так полно ИМ, полно счастьем, что он подарил ей своим присутствием, что этим счастьем можно было делиться, разбрасывая его пригоршнями. Они оба находили нечто невероятно важное в том, чтобы служить людям, это сближало их, не смотря на все ссоры. Ваня – маленький сирота, вырванный из рук мошенников и душегубов – вот это был смысл, это было их общее дело!