Рассказы

И если мы можем сделать больше, чем всадить нож в шею - мы делаем, и Тёмная Богиня радуется! Тёмная Богиня ликует и хвалит нас, когда мы насилуем, бьём плетью, ломаем им суставы и заставляем делать всё, что им противно, и лишь под угрозой лишения жизни. И это - тоже служение Смерти, и даже нет необходимости всегда убивать, чтобы сделать её счастливой от осознания собственной значимости. Она просто смотрит, как после упоминания одного лишь имени Её всё дрожит и пресмыкается, и Она даёт нам силы, чтобы мы служили и дальше. Чтобы мы слышали её голос и наслаждались жизнью хотя бы время от времени.

4.

Я могу научить людей жить. Я не психолог и не сектант, но я могу, просто потому, что я один из тех, кому это дано. Смерть должна быть повсюду. Смерть должна окружать тебя со всех сторон. Каждая вещь рядом с тобой должна дышать смертью. Воздух вокруг тебя - чувствуй, как он умирает сразу, как ты его вдохнёшь - и ты увидишь, что тот воздух, который ещё не коснулся тебя - живой. Похорони все свои воспоминания, чтобы увековечить их в эпитафиях и сохранить навсегда. Смерть станет твоей богиней, и тогда ты увидишь, с высоты того, кто служит Ей, что такое жизнь; как она презренна и как надо жить в этой презренности, чтобы поистине наслаждаться ей. До тех пор, пока ты ценишь жизнь, ты будешь так стараться сохранить её, что не сможешь существовать в мире, боясь расстаться с ней. Но любя Смерть, ты чувствуешь наслаждение каждое мгновение своей жизни, предвкушая встречу с Богиней. И ты наслаждаешься - о, да! Полюби жизнь, и подохни в страхе. Полюби Смерть, и живи в надежде.

Стремление любого здравомыслящего человека - смерть. И когда меня спросят, что отличает человека от животного, то отвечу: животное не может стремиться к смерти, потому что Господь обделил его душой; человек же, в отличии от оного, может и должен думать о смерти постоянно, и в этом проявляется его божественная природа. Среди животных нет и никогда не будет такого культа смерти, как у людей; и никто не смеет отрицать это; даже если и попытается, то, чем дольше будет исследовать этот предмет, тем больше будет понимать, что был не прав. Ни одно животное не станет рыть могилу для умершего сородича; ни одно животное не станет проводить ритуал над мёртвым телом; ни одно животное не станет создавать религию, основываясь на представлениях о загробной жизнью. Вы живёте, считая, что жить - ваша главная функция, но тот, что стремится к Единому, Абсолюту, не может жить не анализируя. Анализируйте все вещи вокруг, и увидите, что почти все они мертвы. И может станется даже так, что ваш разум дойдёт до понимания того, что и он сам уже давно нежизнеспособен; что все его воспоминания и желания - кладбище мыслей, которые не имели никакой ценности при жизни, но обрели таковую, испустив дыхание.

5.

Когда жертва хватается за жизнь, она хочет убедить маньяка, что тот поступает неправильно; хочет надавить на жалость; выкарабкаться, надавив на жалость. Но ни одной жертве ещё не удавалось спастись таким способом.Потому что невозможно найти и надавить на жалость в человеке, который убил её раньше, чем кого-либо другого.

Одна моя жертва, валяясь в грязи, умоляя, причитала:

-Как ты можешь забирать жизни других, когда как просто лишь сохранив жизнь, ты уже получишь многое.

Я ответил, что не получу тогда ничего. Я ответил, что в человеческой природе нету способности вершить жизнь. И я ответил это произвольно, а когда шёл домой, то задумался. Ежели найдёт человек на дороге мёртвое животное, сможет ли оживить его, как бы он сильно этого ни хотел? Никогда. Но живое животное - да хоть человека! - физически убить может практически любой, и значит, так ограничил Господь - он дал право давать жизнь лишь себе, а тем, кто живёт здесь, дал лишь право её забирать; и коль скоро сам Господь даровал нам этот дар, то каким же нужно быть идиотом, чтобы не использовать его?!

На самом деле убийцы почти никогда не разговаривают с жертвами, если те не связаны или не ограничены в движениях как-то по-другому. А это возможно, когда убийство происходит не на улице, а в каком-нибудь заброшенном помещении или дома. И уж тогда-то можно натешиться вдоволь!

Неспособность

"Смотри, вот то, чего ты ждал, ликуй! Она сидит перед тобою, а рядом - ни души!"

И что же, неужели это - момент, когда решиться должно всё?

"Давай, ведь нож в кармане у тебя, и она сидит вон там, в шести метрах, и открыты и шея её, и плечи; и можно разглядеть, как смуглая кожа стелется холодным покрывалом на фарфоровые ключицы, и лицо её спокойно; и на всём третьем этаже мы с ней одни!" Но что же станется, ежели те, со второго этажа, запомнили меня? Что, если они видели, как я поднимаюсь; и видели ведь, должно быть, как поднимается она. и знают, что мы одни сейчас, так что тот факт, что кругом никого, помогает лишь до момента, пока не найдут тело.

"Ничтожный трус, наивные отговорки не способного ни на что! Бессмысленные оправдания труса, который не дышит жизнью бесконечной Богини. А ты ведь сегодня, между прочим, взял с собою нож!"

Да, это правда, и нож я сегодня с собой взял, но не был готов с ответственностью к тому, что применить сегодня мне его будет необходимо. И да, я трус, и мне известно самому хорошо, что я же и ничтожество; но вот она ведь здесь, сидит передо мной, и я пытаюсь всеми силами убедиться подойти сейчас же, нанести ей удар справа в шею. А можно и слева, ведь так подумают, что это левша; тем не менее, тело мне оттащить придётся всё равно, и потом-то уже нельзя будет сказать с уверенностью, спереди или сзади был нанесён удар? А потому сторона не так уж важна. В такую шею умиротворённую и грустную - она готова будто, ароматом своим шепча: "Подойди ко мне милый, ведь нож в правом кармане твоём, и он - для меня. Подари мне его, как если бы ты подарил девушке сорванную морозным утром одинокую розу, которая всю жизнь свою готовилась умереть - тем самым утром!"

Но если бы я знал вчера, а ведь убийство совершается не просто так, ах, если бы чуть позже, после занятий хотя бы - и тогда я был бы готов, ах, может, сегодня ещё станется так, что мы вновь останемся одни, и тогда - буду ли я готов, сумею ли настроиться за это время? Ежели мне представляется так явно, как делаются углубления в рельефе смуглого тела; ежели я хочу так этого, то почему - ведь это Воля моя - Вселенная не помогает, а ведь должна в таком случае; тогда, быть может, это испытание, и я сейчас думаю и хочу сделать правильно, получа воздаяние, которого заслуживаю - озеро крови этого существа в шести метрах от меня? И мне надо лишь преодалеть этот страх, и тогда-то, о! - Вселенная поможет мне так, как не помогала никогда ранее?! И поможет убить ту, и та сидит, и та знает. И о чём думаю, и о чём чувствую; но сидит же, не поднимая взгляда вовсе в мою сторону, ни посмотря даже как бы невзначай в сторону эту, ни сказав слова случайного, хотя бы пустякового - конечно, как же я могу просить большего - , будто я умер и улетел в окно, растворившись как опиумный - именно опиумный, и никакой другой - пар, освободив сам себя в атмосферу. Хи-хи-хи. Гонконгская блядь. А может, и вправду я умер - а мой призрак тут, ничего не подозревая, готовится лишить жизни, хотя и сам лишился её только что. Сразу после того как сказал: "доброе утро". А тебе отвечают "Привет". Конечно, а как же иначе, когда тебе пожелали доброе утро. А потом забывают. Конечно, а как же иначе, если ты умер.

Однако я-то не подозреваю ничего; пускай даже и мёртв. Ведь мёртвые не могут подозревать; а ежели даже подозревают, то и не мертвы потом оказываются вовсе. Но догадывается ли она, что этот день может стать последним для неё? Осмелюсь ли я поставить точку? А ведь мне думалось, что я избавился от этого! И мне думалось, что во мне больше нет желания убить, и что нож я ношу лишь по старой привычке, однако же - нет! В убийстве её - жизнь, но коль скоро сие - жизнь труса, втройне сложнее выполнять свою Волю во имя её, Всевышней, Всетёмной, Всебогохульной и Всеизвращающей. И она с улыбкой погружает меня обратно в гуталин, как мать кладёт в колыбель грудного ребёнка - с нежностью и надеждой, что из него-то вырастет кто-то, и будет достоен! Ах, быть достойным! Достойны ли призраки чего-нибудь хотя бы? Хотя бы смерти?