Чехов. Литературная биография

В этом роде писал он письма и Шавровой, тоже неудачной писательнице, с которой тоже долго переписывался и об отношениях с которой тоже из писем ничего не узнаешь.

В переписке с Авиловой самое интересное — литературные советы. Их он Авиловой, как и Шавровой, давал много.

«Рассказ хорош, даже очень хорош...» — но дальше не так радостно: «Во-первых, архитектура. Начинать надо прямо со слов: «Он подошел к окну»... — и проч. Затем герой и Соня должны беседовать не в корридоре, а на Невском, и разговор их надо передать с середины»... (Всегдашнее у него: сокращение. Он полагал — очень разумно — что половина литературного искусства состоит в умении сокращать).

«Во-вторых то, что есть Дуня, должно быть мужчиной. В-третьих, о Соне нужно побольше сказать. В-четвертых, нет надобности, чтобы герои были студентами и репетиторами — это старо. Сделайте героя чиновником из департамента окладных сборов, а Дуню офицером, что ли...». Выкиньте слова «идеал» и «порыв».

Авилова несколько обиделась. Чехову пришлось смягчать. «Я боюсь, что моя критика была и резка и не ясна, и поверхностна. Рассказ Ваш, повторяю, очень хорош». «Офицера не нужно, Бог с Вами — уступаю, оставьте Дуню, но утрите ей слезы и велите ей попудриться». О другом ее рассказе: «Только вот Вам мой читательский совет: когда изображаете горемык и бесталанных и хотите разжалобить читателя, то старайтесь быть холоднее — это дает чужому горю как бы фон, на котором оно вырисуется рельефнее. А то у Вас и герои плачут, и Вы вздыхаете. Да, будьте холодны». (1892 г.).

Это один из устоев чеховского художества. Пусть автор будет скрыт за своими подчиненными. Пусть в чувствительность не впадает, лучше бы изобразил так, чтобы выходило трогательно. Здесь всегдашнее его столкновение с дамским писанием, с многоточиями, слезливостью, длиннотами, фразой, загруженной прилагательными. (Главная дешевка прозы. Чехов одиноко ее преследовал еще в прошлом веке).

Авилова немало претерпела от него по литературной части. В 1895 г. оказывается, что ее «Власть» милый рассказ, но... «будет лучше, если Вы изобразите не земского начальника, а просто помещика». Что касается «Ко дню ангела», то это не рассказ, а вещь и притом громоздкая вещь. Вы нагромоздили целую гору подробностей, и эта гора заслонила солнце».

«Вы не работаете над фразой; ее надо делать — в этом искусство. Надо выбрасывать лишнее, очищать фразу от «по мере того», «при помощи», надо заботиться об ее музыкальности». Это написано во времена, когда в России Флобера знал (и ценил) едва ли не один Урусов.

Музыкальность, ритмичность прозы Чехова бесспорны. В языке мелкие промахи он и сам делал, но некий слух в словесности у него был.

Ритмы прозы вообще еще не изучались. Они разные у разных писателей, и очень сложны, сложнее чем в стихах. Звуковой оттенок придает каждому прозаику свойственное ему своеобразие. А пора бы взяться за прозу. Ритмами стихов занимался Андрей Белый, а прозу обошел. Сам писал иногда такой прозой, которая укладывается в стихотворные размеры, т. е. совершал над ней насилие. У Чехова же именно проза, а не переодетые стихи.

Проза Авиловой не выше «Вестника Европы» и «Русской мысли». Но воспоминания о Чехове она написала хорошо — как будто сказались его уроки.

Когда Чехов продал Марксу сочинения, Авилова очень ему помогла, разыскивая старые рассказики в газетах, переписывая, отсылая в Ялту. Проявляла в этом скромное женское поклонение — служение.

К главе «Архиерей»

Кто именно послужил Чехову прототипом преосв. Петра в рассказе «Архиерей», не совсем ясно. М. П. Чехов (брат писателя) указывает на епископа Сергия (в миру С. А. Петров. Студентом Московского Университета жил в доме Корнеева на Кудринской-Садовой, давний знакомый семьи Чехова. Антон Павлович относился к нему с уважением и любовью — это видно из переписки их, не особенно интересной, но продолжавшейся всю жизнь).

Епископ Сергий родился в 1864 г., Университет окончил в 1891 г., через год принял монашество. В 1899 г. он уже еп. Бийский, далее Омский, Ковенский, в 1913 г. еп. Сухумский. М. П. Чехов подчеркивает, что еп. Сергий «наткнулся на темные стороны архиерейской жизни», «попал в немилость» и «сослан на покой в один из глухих монастырей на Кавказе». Всё это отзывает советской стилизацией (книга М. П. Чехова о брате вышла в 1923 г.): еп. Сухумский ничем не хуже, чем викарий Херсонской епархии. На «немилость» непохоже. Еп. Сергий благополучно закончил свою духовную карьеру в России — «после революции переименован во еп. Черноморского, в этом звании эвакуировался с Белой армией в Сербию». По словам проф. архим. Киприана, лично знавшего его в Сербии, никогда он о Чехове не упоминал в рассказах о России и деятельности своей там. Ничего выдающегося в нем самом не было.

Гораздо более отвечает облику преосв. Петра другой святитель, епископ Михаил Таврический — в миру Михаил Грибановский. Родился он в 1856 г., СПБ Духовную Академию окончил в 1884 г. Оставлен доцентом по Основному богословию. Монашество принял еще студентом (что тогда было редкостью). В Академии был душой того кружка молодых ревнителей монашества, в котором видное место занимали Алексий Храповицкий, будущий митрополит Киевский Антоний, и Василий Белавин, будущий патриарх Тихон. «Болезнь Михаила (чахотка) заставила его покинуть Академию и он был назначен настоятелем нашей посольской церкви в Афинах (1890—1894 гг.)». Был вызван в С. Петербург и хиротонисан во епископа Таврического. На этом посту и скончался в 1898 г. Был автором ученых богословских трудов.

«Личностью он был исключительно благородною и даже, скажу, благоуханною: чистота монашеского облика им была вознесена на большую высоту; ум его был глубокий, светлый, мысль очень ясная; благочестие его лучше всего видно в его книге «Над Евангелием».

«Многие черты из его биографии отражены и Чеховым: южный город, жизнь заграницей, ученость и, конечно, самый облик его кротости и молитвенности» (Архим. Киприан, из письма мне).

Лично с епископом Михаилом Чехов знаком был. Но переписки между ними нет. Черты биографии преосв. Петра несомненно заимствованы у еп. Михаила, да и общий облик с ним совпадает. Всё же — вполне возможно, что нечто взято и из жизни еп. Сергия (трудности в управлении епархий, запуганность низшего духовенства, и т. п.). Бунин, хорошо Чехова знавший, говорил мне когда-то: «В «Архиерее» он слил черты одного таврического архиерея со своими собственными, а для матери взял Евгению Яковлевну».

Это очень правдоподобно. И, во всяком случае, образ преосв. Петра есть нечто, прошедшее «сквозь душу и воображение поэта» и в ней получившего вторую жизнь (волшебно-поэтическую). Это не фотография того или иного епископа.

ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА

Сын горного инженера Константина Николаевича Зайцева и супруги его Татьяны Васильевны, Б. К. Зайцев родился в Орле 29 января 1881 г. Раннее детство его прошло в селе Усты, Жиздринского уезда Калужской губернии, где отец управлял рудной конторой. В 1898 г. Б. К. окончил Калужское реальное училище, был принят в Императорское Техническое училище в Москве. 3а участие в студенческих беспорядках 1899 г. был исключен и поступил в Горный Институт в Петербурге. Оттуда, выдержав экзамен по древним языкам, перешел в Московский Университет (на юридический факультет). Но и университета не кончил, занявшись литературой.

В 1901 г. в московской газете «Курьер», где литературным отделом заведывал тогда Леонид Андреев, появился первый его очерк. Рассказ «Волки» (1902 г.) открыл ему путь в журналы. Тогда же вошел он в литературный кружок «Среда» (Андреев, Бунин, Вересаев, Телешов, наездами в Москву Чехов, Горький и др.).

Вот как в «Записках писателя» вспоминает Телешов появление Бориса Зайцева в кружке «Среда»: Зайцева привез на собрание кружка Леонид Андреев: «Юноша талантливый, — говорил про него Андреев, — напечатал в «Курьере» хотя всего два рассказа, но ясно, что из него выйдет толк». Юноша всем понравился. И рассказ его «Волки» тоже понравился, и с того вечера он стал посетителем «Сред».