Страница 2 из 4
Можно сказать, что для португальца пляж – и не отдых совсем, а одно из важнейших дел в жизни. Он так и говорит: «делать пляж». Свидетельством невероятной занятости на работе – другие причины просто несерьезны! – будет фраза: «В этом году я делал пляж всего три раза!»
Пляж – это обязательно побережье моря. Наши друзья, у которых летний домик на берегу водохранилища, так и говорят: «Бывают годы, когда мы совсем не делаем пляж, купаемся только в озере». Правда, не могу поручиться, что так же относятся к пляжу те, кто живет подальше от моря (сказать «далеко» невозможно: что может быть «далеко» в такой крошечной стране!)
Помимо посещения городских пляжей, каждый житель Лиссабона и «линии» обязан провести хотя бы неделю в год в Алгарве. Не поехать в Алгарве – не просто невозможно, это даже неприлично. Правда, в последнее время появилась новая мода: провести хотя бы неделю на западном побережье, в Алентежу.
Мы поселились почти в центре Кашкайша, недалеко от набережной, в квартире на четвертом этаже. Из нашего окна виден океан. Каждый день перед закатом мы наблюдаем, как идут из Лиссабона, направляясь в Гибралтар или в Бискай, белоснежные круизные лайнеры, а ночью нам подмигивает желтым глазом маяк мыса Espichel. Наш дом полукругом огибает обширный, покрытый зеленым газоном двор, доступный только жильцам. В центре двора – большой бассейн для взрослых и рядом маленький, глубиной по колено – для малышей. Бассейны окружены деревянным настилом с шезлонгами, зонтиками, столиками, душем. Неподалеку лестница вниз ведет в раздевалки, сауну и небольшой спортивный зал.
Парковка для жителей дома и их гостей – подземная. Все это обслуживается администрацией и выглядит не как обычный жилой дом, а как пятизвездочный гостиничный комплекс. И действительно, меньше половины квартир в нашем доме заняты постоянными жителями. Остальные апартаменты сдаются отдыхающим на летний сезон. Такого типа дома появились в Португалии недавно и их немного. Более типичный вид жилья – малогабаритная квартира в многоэтажке, сплошь окруженной припаркованными автомобилями.
Мы с первого дня почувствовали преимущества жизни в этом доме: мы пользуемся бассейном, но нам не надо постоянно думать о том, чтобы чистить его, проверять химический состав воды и состояние фильтров и мотора. Перед нашими глазами замечательный газон и клумбы с цветами, но мы не проводим часы, ухаживая за садом и раз в неделю пререкаясь с приходящим садовником по поводу количества использованных химикатов, скорости роста сорняков и срока годности газонокосилки.
Но все-таки, в Африке мы привыкли жить в одноэтажном доме, выходить на рассвете босиком, чувствуя на коже прохладную влажность росы, кормить прыгающих вокруг в утреннем восторге собак, поливать цветы, срезать зелень к завтраку.
Квартира кажется нам каким-то ненастоящим жильем, и хотя все, что касается бытовой стороны жизни, от уборки до приготовления еды, мы делаем сами – мы не можем избавиться от ощущения, что проживаем в гостинице. Но в этом есть и положительный момент: мы тратим очень мало времени на хозяйство и с удовольствием исследуем ближние и дальние окрестности.
Глава 2
«Пешеходов надо любить» (Ильф и Петров)
Кто не помнит этой знаменитой фразы из нашей любимейшей книги! Если бы Ильф и Петров путешествовали не по Америке, а по Португалии, они остались бы весьма удовлетворены отношением местных водителей к пешеходам. Португальцы любят пешеходов! Здесь самый лихой, самый небрежный таксист почтительно замирает на месте, вдавив тормоза в пол, стоит ему завидеть пешехода, ступившего на «зебру». При этом он совершенно не заботится о том, что это, может быть, грозит синяком лбу его пассажира. Переходящая улицу бабулька с рыночной корзинкой на колесиках, застревающих в камнях мостовой, может замешкаться, высвобождая свою ношу. Весь длинный ряд машин будет безропотно ждать, пока сеньора неторопливо дойдет до тротуара.
Пешеходные дорожки, покрытые специальным мягким составом, для удобства любителей спортивной ходьбы, проложены вдоль кромки воды везде, где только позволяет каменистый берег. Кроме того, есть еще удобные широкие набережные с гладким покрытием, в отличие от обычных, по португальской традиции мощеных камнем, тротуаров.
Окрестности Кашкайша – это прибрежные дюны и глубокие, поросшие редколесьем овраги. Они тоже сплошь испещрены пешеходными дорожками в виде деревянных настилов с перилами. Настилы приподняты над землей, чтобы не топтать растения и не наносить ущерб хрупкой экосистеме.
Несколько раз в год муниципалитет устраивает «день открытой дороги». Значительная часть приморского автомобильного шоссе закрывается для автотранспорта, и многочисленные толпы местных жителей устремляются в пешеходном энтузиазме покорять дистанцию, которая бывает значительной: от 5 до 15 км.
Идут семьями и компаниями, в одиночку и парами. Идут на время, и потом хвастают друг перед другом своими рекордами. Идут медленно, останавливаясь, болтая со встречными знакомыми, фотографируясь.
Помимо дней «открытой дороги», дважды в год устраивается массовый поход по мостам через Тежу.
Весной, в апреле, на один день закрывается для автомобилей и открывается для пешеходов мост имени «25 апреля» (день португальской революции). Мост этот соединяет два берега Тежу в самом центре Лиссабона и является одним из символов города. Для его проектировки и строительства в 1959 году был объявлен международный конкурс, который выиграла «Экспортная сталелитейная компания США».
Рис. 2. Мост 25 апреля
Лиссабонцы любят между прочим заметить, что их мост в точности повторяет «Золотые ворота» в Сан-Франциско. Мне кажется, все-таки не в точности, ведь мост в Лиссабоне еще и железнодорожный. Под автомобильным полотном располагается второй уровень моста, где ходит пригородная электричка.
Поначалу мост назвали в честь Салазара. На церемонии торжественного открытия престарелый правитель произнес речь, в которой выразил надежду, что мост его имени проживет дольше, чем он сам. Пожелание Салазара исполнилось не совсем точно: мост, к радости и гордости португальцев, служит верой и правдой и по сей день, а вот название его поменялось в дни апрельской революции…
Сеньор Старичок (В борьбе с режимом Салазара…)
Он – пожилой человек. Выглядит импозантно: отглаженные брюки, фирменная рубашка, легкая шелковая ветровка, придающая спортивность фигуре, начищенные до блеска туфли. Абсолютной белизны седины причесаны красивой волной, а вот густые, как у многих португальцев, брови – почти черные. Глаза смотрят открыто, в них спокойное достоинство. В пышных усах угадывается улыбка.
Узнав, что я хочу рассказать о нем в своих записках, он попросил не упоминать имени. Как же его назвать… Сеньор бомбист? Господин коммунист? Он давно уже не то и не другое. Придумывать имя тоже не хочется. Назову так: Сеньор Старичок.
Сеньор Старичок родился и вырос в Коимбре, учился в университете вместе с Алвору Куньялом. Наверное, под его влиянием и в компартию вступил. Было это в конце пятидесятых. За организацию забастовки был арестован и отправлен в форт Кашиас под Лиссабоном. После суда получил три года и три месяца заключения. К тому времени был уже женат, родилась дочка.
В тюрьме организовал голодовку заключенных, протестующих против тайной полиции – ПИДЕ. Голодовка подорвала его здоровье. Попал в тюремный госпиталь. Оттуда, благодаря содействию врача – тайного члена компартии, удалось бежать.
После побега скрывался, был на нелегальном положении. Долго не мог увидеть жену и дочку. Компартия отправила их за границу, чтобы не подвергать опасности полицейского преследования. Это была обычная практика для европейских компартий, образовывавших коминтерн. Сначала семья оказалась в Румынии, потом переехала во Францию.
В шестидесятых, уже когда друг нашего Старичка, Алвару Куньял, стал генсекретарем компартии, Старичок возглавил группу «бомбистов». Члены группы проводили «акции»: подкладывали бомбы в помещения, где располагались вредные, по их мнению, организации. Акции проводили по ночам. У них был принцип: не убивать людей, а взрывать помещения. Основной их мишенью были архивы полиции ПИДЕ.
Мы сидим за столиком перед маленьким кафе; он прихлебывает из крошечной кофейной чашечки и рассказывает:
– Сейчас эти разговоры уже редко можно слышать, а сразу после революции еще многие жалели о Салазаре… – он говорит неторопливо, с улыбкой; видно, что ему приятен мой интерес к его жизни, его мыслям. – Говорили о скромности диктатора, о том, что он в бедности умер, что для себя ничего не желал. Пропаганда! Салазар ведь до смерти был уверен, что он – все еще правитель. В стране давно революция, а он все думает, что все еще в его власти. Он в последние годы уже немного не в себе был, так ему такие условия создали, чтобы казалось – все идет как прежде. На вашего Брежнева похоже, да? Людям ведь, особенно старшему поколению… – он говорит так, как будто сам относится к «молодому поколению», – что нравилось? То, что Салазар создал культ традиции, три «Ф»: фадо, футбол, Фатима – три кита национального сознания. Он такую идеологию распространил, что, если ты португалец, так и думай о Португалии, люби свою культуру, свою еду. Даже лозунг такой вешали на стены: «Все, что наше – самое лучшее». Мол, нечего на сторону смотреть, о Кока-Коле и жевательной резинке мечтать. Сейчас смешно, а ведь Кока-Кола запрещена была! Диктатура – она и есть диктатура. На людей досье заводили, слежка была, тайная полиция. Мы потому и взрывали архивы, чтобы уничтожить все это.
Он говорит о том времени с умилением пожилого человека, рассказывающего о романтических днях своей юности. С улыбкой вспоминает, что самой удобной «упаковкой» для бомбы была круглая головка сыра в восковой обливке.
В те годы, когда Португалия оставалась единственной страной, под властью которой формально еще были колонии, он много помогал товарищам из африканских стран, лидерам освободительных движений. Делал для них подложные документы, устраивал конспиративные квартиры, лечение. Дружил близко с Агостиньо Нето. Никакой личной выгоды в революционной деятельности не искал. Будучи отпрыском состоятельной семьи, мог себе позволить действовать исключительно по убеждению.
Перелом в его мировоззрении наступил, когда в составе делегации Португальской Компартии он посетил Советский Союз:
– Я тогда впервые увидел, что наши идеалистичные представления о жизни в СССР не имеют ничего общего с реальностью. Хоть нас везде по образцовым предприятиям возили, кормили икрой и водкой, – все равно было ясно, как на самом деле народ живет. Когда в 1968 году танки в Прагу ввели, тут для меня сомнений не осталось. Я с группой товарищей предложил Алвару выступить с осуждением действий СССР. Он стал мяться, тянуть. Тогда я и разошелся с ним. Никаких громких заявлений, конечно, не делал. Попросил отправить меня к семье, во Францию, сослался на здоровье. Но в душе – как отрезало. Не хотел больше ничего общего с политикой иметь. Стал понемногу бизнесом заниматься. Не очень успешно, но кое в чем помогли африканские друзья, так что на старости лет кусок хлеба есть…