Приключение

А. Зарин

Приключение

Павел Петрович Сивачев поставил на примус чайник и, сев у открытого окошка, взял со столика полевой бинокль Цейса, который он получил в награду на службе и Красной армии во время гражданской войны.

Примус гудел, словно грозил взрывом, за стеной соседка неутомимо стучала швейной машиной, а Сивачев, приложив бинокль к глазам, водил им вправо и влево, вверх и вниз, и перед ним, как в кинематографе, мелькали кадры беспрерывно меняющейся картины, которую можно было бы назвать «жизнью без прикрас».

Некоторые комнаты вставали перед Сивачевым так близко, что он совершенно ясно различал в них и предметы, и людей; некоторые были отдалении, а когда он отнял бинокль от глаз, все смешалось в сером однообразии каменных зданий и каждый дом, квартира, комната ревниво скрывали свои тайны.

Сивачев снова приложил бинокль к глазам и стал переводить его от окна к окну, от здания к зданию. И вдруг перед ним встала высокая стена дома, которой раньше он никогда не видел. В пять этажей, почерневшая от времени, с резкими трещинами, она имела только три несимметрично расположенные окна, из которых два были заколочены и казались темными пятнами, а третье, в пятом этаже, открыто. И то, что увидел Сивачев в этом окне, приковало его внимание.

У окна стоял человек в белой рубашке с ермолкой на голове.

У окна стоял человек в белой рубашке с ермолкой на голове. Бритое, энергичное лицо его с острым носом и плотно сжатыми губами показалось Сивачеву полным напряженного ожидания. Подле него на подоконнике стояли какие-то приборы. Сивачев оглядел комнату и она показалась ему не то мастерской, не то физическим кабинетом.

Он снова перевел бинокль на человека.

Очевидно тот чего-то ждал. Взгляд его был направлен перед собой в пространство.

Вдруг лицо человека осветилось улыбкой. Он слегка отодвинулся в глубь комнаты, и Сивачев в изумлении замер. Только теперь он заметил у наружного края окна три видимо железных прута, к которым словно плыли сейчас по воздуху три светящиеся шара; они вспыхнули на концах прутьев тремя бледными огоньками и исчезли.

Стоящий у окна человек засмеялся, перегнулся вперед, отвинтил один за другим три прута и положил их на стол, после чего убрал с подоконника приборы и закрыл окно. Сивачев опустил бинокль.

Что бы это было?..

На другой день, едва проснувшись, Сивачев встал с постели и подошел к окну, желая взглянуть на окошко в глухой стене. Перед ним на далекое пространство, словно сбившееся стадо, теснились дома, за ними темной стальной полосой сверкала Нева, дальше, сливаясь в серую каменную массу, опять тянулись дома. Сивачев тщетно искал в этом хаосе нужные ему окно и стену; наконец взял бинокль.

Он водил им по всем направлениям и вдруг в широком просвете двух домов увидел темную стену в трещинах и три разбросанные по ней окна.

Он внимательно стал разглядывать и стену, и окна, и окружающие дома.

Очевидно стена эта раньше выходила на двор соседнего дома, но дом этот разрушился, от него остались только гребень обвалившейся стены да куча мусора, и стена вышла наружу, не заслоненная домами. На ней были видны трещины, которые казались рассеченными ранами. Два окна были забиты с внутренней стороны досками, а третье, на высоте пятого этажа, было занавешено.

Сивачев отложил бинокль, умылся, съел свой обычный завтрак и вышел на работу.

Он был физкультурник. Занятий в школах летом не было и он занимался на двух спорт-площадках и кроме того давал уроки плавания.

Он любил свое дело. Напряжение мускулов, быстрая циркуляция крови, сознание своей силы доставляли ему бодрую радость.

Вечером, вернувшись с работы, Сивачев снова сел к раскрытому окну, взял бинокль и сразу направил его на заинтересовавшую его стену.

Верхнее окно было, как вчера, раскрыто настежь. На его подоконнике стояли какие-то приборы и подле них человек в ермолке.

Он что-то делал подле одного прибора, который представлял собой блестящий цилиндр, лежащий на двух подставках. Позади цилиндра тянулись черные шнурки, может быть провода, а спереди выдвигался прут с шариком на конце.

Человек в ермолке расправил шнуры и отошел в глубину комнаты, но через минуту снова вернулся к окну.

И почти тотчас же от шара, которым оканчивался прут прибора, отделился светящийся голубоватым светом шар и поплыл из окна по воздуху. За ним другой и третий.

Сивачев направил на них бинокль. Эго было удивительное явление. Размером с мячик для игры в пинг-понг шары быстро двигались в воздухе, то опускаясь, то поднимаясь, и в светлых сумерках июньского вечера светились нежным голубым светом.

Сивачев следил за ними, пока они не скрылись за домами, потом перевел бинокль на окно.

Человек в ермолке, высунувшись вперед, пристраивал к наружному краю окна третий прут и, прикрепив его, отодвинулся к своим приборам.

Сивачев увидел, как он отцепил от цилиндра черные шнурки, потом от другого прибора взял белые провода и протянул их к прутьям, после чего стал поворачивать ручку на крышке другого прибора, напряженно смотря перед собой.

Сивачев в такой же момент увидел его вчера в первый раз и теперь ждал, что вот снова поплывут светящееся шарики, приткнутся к концам прутьев и, вспыхнув, погаснут.

Так и случилось. Три шара появились в воздухе перед окном, засветились, коснувшись металла прутьев, и исчезли.

Человек в ермолке отвинтил прутья, бросил их на стол и, убрав приборы, закрыл окно.

Из вечера в вечер Сивачев смотрел на одинокое окно, светящееся на фоне черной стены, и из вечера в вечер человек в ермолке выпускал светящиеся шарики и они, совершив какое-то путешествие, возвращались назад и угасали на концах прутьев.

Что это за шарики, что это за человек, при каких опытах присутствовал Сивачев?

Он решил найти этот дом, узнать, кто живет за этим окошком и что он делает.

Но это оказалось не легко. С помощью компаса Сивачев определил направление, в каком находилось от него окошко. Затем достал план и от своего окна по румбу компаса провел прямую. Она пересекла ряд улиц, площадей и переулков и прошла далеко через Балтийский вокзал к взморью.

Сивачев отметил ближайшие улицы и переулки и в одно из воскресений отравился на поиски.

Он пересек Проспект 25 Октября, вышел на Ул. Марата и потерял нить.

Вернулся он домой раздраженный неудачей и все последующие дни с досадой думал, как иное, с виду пустое дело оказывается трудным при выполнении.

В следующее воскресенье он не мог заняться своими поисками, потому что обещал приехать к своему знакомому на дачу, но мысли его неотвязно обращались к человеку в ермолке и его занятиям.

Он застал Гришиных за обедом на террасе с почерневшими от времени перилами, с дырявым, прогнившим навесом на четырех столбах.

За столом теснясь сидели Гришины — муж, жена и дочь и их соседи по даче — Хрущов с женой.

Гришин увидал Сивачева, когда тот открывал калитку палисадника, выскочил из-за стола, скатился по трем ступенькам и весело закричал:

— А наконец-то! Как раз к обеду. Ходите, ходите!

Глаза его смеялись, губы улыбались и, схватив Сивачева за руку, он потащил его на террасу.

— Вот он, наш общий друг, прыгун, скакун, бегун, плакун… ха-ха-ха! — засмеялся он, считая себя остряком и балагуром.

Сивачев, здороваясь, обошел всех сидящих.

— Садитесь, садитесь! — суетился Гришин. — Аничка, наливай ему окрошки.

После обеда все пошли в парк, а вечером сидели на террасе и разговаривали.

— Вот и наше житьишко, — сказал Гришин, — мы снимаем две комнаты, а они, — указал он на Хрущовых — одну. Не то, что прежде, когда у меня бы по пять комнат, но все-таки дача, и знаешь, мне кажется, что теперь стало лучше. Упростилась жизнь. Нет, знаете, этих фасонов. Все просто и ясно.