Страница 1 из 26
Борис Можаев
Полтора квадратных метра
Повесть-шутка в четырнадцати частях с эпилогом и сновидением
1
Павел Семенович Полубояринов, зубной техник и член домкома, проснувшись поутру, не смог выйти из своей квартиры: под их дверью спал пьяный сосед Чиженок. А дверь открывалась в коридор.
- Марья, Марья! - позвал Павел Семенович.
- Чего тебе? - Мария Ивановна откликнулась не сразу; по хриплому еще спросонья голосу, по недовольному тону и встречному вопросу Павел Семенович понял, что звать ее не надо было - обругает.
- Так я, - смиренно ответит Павел Семенович.
- Таком не отделаешься. Разбудил - отвечай!
- Чиженок опять под нашей дверью спит.
- Черт с ним. Проспится да встанет.
- Дак я, это самое... Горшок на дворе позабыл. А приспичило - мочи нет.
- Сходи в окно.
- Развиднело же! Ты что, ай не видишь!
На койке жалобно застонали пружины, потом отозвался Марьин голос:
- Ох ты господи! И в самом деле вставать пора.
Она свесила с кровати толстые, в синих бугристых венах ноги, развела в стороны мощные, борцовские руки и так зычно зевнула, что Павел Семенович вздрогнул.
Он стоял возле двери в одних трусах, мелко перебирая сухими жилистыми ногами. Одна нога была у него перебита в голени, вся исполосована застарело красными рубцами и заметно короче другой.
- Ну, чего ты камаринскую танцуешь? - сказала недовольно Мария Ивановна. - Толкни дверь!
- Пробовал... Он головой ее припер.
Мария Ивановна подошла к двери.
- А ну-ка!
Она с ходу двинула плечом дверь - в коридоре звонко бухнуло, словно там кто-то стукнул мутовкой в пустую деревянную чашку. Потом раздалось рычание, которое перешло в затяжной мат. Наконец оттуда спросили:
- Кого надо?
- Прочь от двери, пьяница! - крикнула Мария Ивановна.
В ответ донеслось протяжное пение, похожее скорее на мычание подавившейся коровы:
Мы плевать на тех хотели,
Кто нас пьяницей назвал:
На свои мы деньги пили,
Нам никто их не давал...
- Ну и дурак, - сказала Мария Ивановна.
- А вы катитесь все к эдакой матери!..
- А вот мы вызовем милицию. Тогда запоешь другим голосом.
- Плевать мне на милицию. Я лежу на своей территории.
- Дак нам выйти надо, - жалобно сказал Павел Семенович.
- Хочешь выйти - открывай дверь к себе. А ко мне не смей... Расшибу!
- Володя, она же в одну сторону открывается, дверь-то. В коридор... Ты бы встал, - мягко упрашивал Чиженка Павел Семенович, высовывая нос в притвор.
- Я те встану...
- Дак выйти надо.
- А мне плевать. Раньше надо было думать. - И опять заревел: - В ос-тррра-а-ввах охотник целый день гуля-а-а-ает. Если неудача, сам себя руга-а-а-ет...
- Ну, что теперь делать? - жалобно вопрошал Павел Семенович, обернувшись к Марии Ивановне.
- У тебя всегда так: приспичит - что делать? Давно бы надо дверь перенести дальше в коридор да растворять ее в квартиру... чтоб ни от кого не зависеть. Долго ли до греха? А вдруг пожар? Что ж, мы с тобой и будем в окна нырять?
- Куда ж деваться?
- Вот, вот... Начни еще утешать меня.
- Дак выхода нет.
- И это не выход. Ну, что ты вытащишь в окно? Ответь! Да и ноги переломаешь. Вон оно на какой высоте... Прямо не дом, а скворечня.
Мария Ивановна растворила окно и посмотрела вниз, как будто и в самом деле хотела выпрыгнуть. До земли было далеко. Сначала стена рубленая шесть венцов. И куда столько клали? Четырех венцов вполне хватило бы. А там еще фундамент не меньше метра. Вот и ныряй туда. Оступишься - дров наломаешь...
- Дурак был этот хозяин, чистый дурак. Провизор, одним словом.
Эдакой фразой обычно заканчивалась всякая размолвка, вызванная неудобством квартиры. Дом, в котором жили Полубояриновы, в стародавние годы принадлежал какому-то провизору. Никто толком не знал, чем занимался этот провизор, но все понимали, что слово это нехорошее, ругательское, сродни "эксплуататору". В одно время это прозвище прилепилось к самому Павлу Семеновичу за его ученость и некоторую заносчивость. И каково же было удивление, когда доктор Долбежов, самый старый в их поликлинике, пояснил Павлу Семеновичу, что провизор есть аптекарь. А в прежние годы жить по-провизорски считалось - подлаживаться при известной бедности под хороший тон. Ну, вроде бы со свиным рылом лезть в калашный ряд. Однако же ничего обидного в этом Павел Семенович не видел, на прозвище свое никак не отзывался, и оно вскоре отлетело само по себе, как шелуха с присохшей болячки.
Старый провизорский дом когда-то был разделен на четыре части и заселен новыми жильцами, отчего и появилось известное неудобство. Во-первых, новые перегородки пропускали шум на чужую жилую площадь. Во-вторых, общий коридор мешал. Куда бы ты ни шел, а его не минуешь. Он был узкий, длинный да еще с загогулиной в виде глаголя. В нем обязательно на что-нибудь наткнешься - либо головой стукнешься о корыто, либо кошке хвост отдавишь, а то и помойное ведро сшибешь. А в последнее время самый тупик "глаголя" двухметровый отросток, который вел в квартиру к Полубояриновым, самовольно захватил сосед Чиженок. По ночам, когда он возвращался выпивши, Зинка не открывала ему дверь. "Ступай туда, где пил". - "Врешь, баба! На работу пойдешь - откроешь. Уж я на тебе отосплюсь... Расшибу!"
Чиженок ложился щекой на кепку и засыпал как убитый, загородив собой проход сразу в две квартиры. На счастье, у Зинки дверь открывалась в комнату. Она спокойно перешагивала спящего мужа и уходила на работу. А у Полубояриновых дверь открывалась в коридор...
Они бы рады повернуть ее, чтобы открывать в комнату, но притолока мешала - дымоход от соседней печки, значит, чтобы открывать дверь внутрь, надо отнести ее метра на полтора по коридору, то есть захватить полтора метра общей территории. А на это нужно было решение горсовета.
- Павло! Садись сейчас же, пиши заявление насчет двери, - сказала Мария Ивановна. - Ну-ка да Миша с Бертой приедут? Срамота! В уборную не выскочишь. А ведь Берта как-никак бывшая гражданка ГДР. Так и напиши в заявлении: здесь, мол, пахнет иностранным осложнением.
- Не знаю, как насчет иностранного осложнения, а у меня оно вот-вот появится, - отозвался Павел Семенович, перебегая от двери к окну.