Страница 2 из 39
Пока Тимур колдовал с охранной электроникой, мы одолели периметр и одним броском пересекли открытое пространство. Уже, у опушки леса чуть задержались, поочередно похлопав по массивному, торчавшему из земли валуну. Малышню Ковчега в шутку пугали, рассказывая, что это лысина спящего в недрах великана. А камень и впрямь напоминал верхнюю половину черепа. Складчатый лоб угадывался только со стороны, обращенной к ДВЗ, а чуть ниже — уже почти в земле просматривались надбровные дуги. Было бы интересно откопать камешек, однако никто, понятно, этого не делал. Зато появилась забавная традиция похлопывания — вроде как на счастье. Шлепнешь покрепче — и, стало быть, наверняка вернешься. Зубарь не слопает, и патруль не арестует.
Кстати, про каменюгу эту Гольян рассказывал, что она движется. Сама собой от севера к югу. И Хобот подтверждал, что наша «каменная лысина» из камней-ползунов. Вроде как есть такие на планете валуны и скалы, что умеют двигаться. Куда и зачем, ученые и головы ломать перестали. Да и кому это сейчас интересно? Хотя я лично считал, что это еще одна форма жизни, только и всего. Есть, значит, животные, есть деревья, а есть камни. И у всех, наверное, своя душа, свои мечты и желания. Вот они и тянулись кто куда — деревья к солнцу, а камни — к каким-нибудь загадочным полюсам. А то, что мы их не понимаем, так и им нас понять было почти невозможно. Попробуйте-ка, вообразите себя мудрой и большой скалой, посмотрите сторонним взглядом на человечество — и поймете, что я прав…
Транспортный магнитопровод тянулся к северу от нашей зоны. Даже на расстоянии было слышно, как гудят проносящиеся там составы. А вот к югу простирался заповедник. Здесь и лес с болотами не трогали, и старую дорогу решили оставить. Высоченная насыпь, бетонные шпалы, рельсины — все было на своем законном месте. Словом, тот еще раритет. Мы сюда уж не помню сколько раз приходили — глазели на грохочущие поезда. Конечно, бегали они тут редко, но что-то, видимо, еще перевозили. А может, ржавчине, таким образом, не давали устояться. Все равно как в старых металлических трубах. Это Скелетон предположение такое сделал. То есть там, где стоячая вода, все и рушится, и ржавеет быстрее, — затем и придумали такую движуху. Прокатится туда-сюда армада вагонов и точно массаж сделает — промнет и простучит железнодорожный хребет — шпалу за шпалой, позвонок за позвонком. А что? Даже музейную редкость надо обметать и поддерживать в рабочем состоянии, вот и старой дороге не давали окончательно загнуться.
Шагали как обычно — колонной. Так было удобнее. Впереди, конечно, худой и длинный Скелетон, сразу за ним качающийся как маятник вечно сердитый Гольян. Этих двоих можно было куда хочешь отправлять — безо всяких компасов и инструментов прошли бы на любой самый засекреченный объект. Всего, что они умели, наверное, не знали даже они сами. Да и все мы много чего не знали о себе. Во-первых, медобработка и чистка памяти, а во-вторых… То есть, может, и враки, но Гольян как-то рассуждал о системе вентиляции в Ковчеге — вроде как все было суперстранно и подозрительно. Они со Скелетоном вообще такие вещи отменно чувствовали. Викасик, или Вика, единственная девчонка в нашей команде, тоже всерьез утверждала, что нас всех травят сонным газом. Вроде как есть такие специальные смеси — можно отравить напрочь, а можно и приглушать активность коры головного мозга, снижать сообразительность, интуицию. В общем, все зависит от концентрации и конкретной формулы смеси. Как ни странно, но дикое это предположение многие воспринимали на полном серьезе. Даже Скелетон и тот призадумывался. Получалось, что в Ковчеге мы ходили, как мухи сонные, а на воле начинали потихоньку оживать. Что-то в этом было, я и сам подозревал. Ну а Викасик, даром что девчонка, чувствовала некоторые вещи куда лучше мальчишек…
Скелетон поднял руку, колонна замерла на месте. Только Дуст с Хомой продолжали вполголоса перепираться. О чем-то спорили, даже тычками обменивались. Только драки в пути нам не хватало! Гольян поднял с земли камушек, обернувшись, запустил в спорщиков. Конечно, не промахнулся Соколиный глаз! Хома болезненно ойкнул, а Дуст удовлетворенно кивнул.
— Правильно. Так и надо щеглу…
— И тебе добавлю! — пригрозил Гольян, спорщики примолкли. Если Скелетон что-то чует, это серьезно. Ладно, если зайца засек, а если кого пострашнее? Вепря, например, или вовсе какого-нибудь зубаря? Ни того ни другого я в жизни не видел, но парни про зубарей любили рассказывать. Истории при этом были одна ужаснее другой. На них ведь и охоты специальные проводили — с дисками, с беспилотниками, с вертолетами. Чуть ли не со спутников отслеживали. Потому как один зубарь — это уже нехило, а если семья или небольшая стая, тут впору чрезвычайное положение объявлять. Это уже без шуточек! Вот и в нашей местности, по слухам, миграция началась. То ли шугнули их откуда-то, то ли сами снялись и двинули сюда стаей.
Между прочим, похожие вещи творились в морях-океанах. Это уже Скелетон из информационных потоков навылавливал. Вроде как морские чудища вакцинацию воспринимали еще более строптиво, и мутации среди акул, косаток, китов и кальмаров принимали вовсе невообразимые формы. По слухам, армады косаток нападали на боевые суда, а последние, в свою очередь, перемешивали океан глубинными бомбами. Подробностей мы, разумеется, не знали, однако были в курсе, что с некоторых пор и в наших скромных пампасах дикие звери перестали быть редкостью…
— Олень, — выдохнул, наконец, Скелетон. — Нормальный, без выкидонов. В том лесочке.
— Большой? — поинтересовался Мятыш.
— Ничего, приличный такой, с рогами…
Конечно, никакого оленя мы не увидели. Да и как тут увидишь? До него, может, километр, а то и больше. Просто Скелетон умел чувствовать. А это получше любого зрения. Костлявая его рука опять подала знак, колонна тронулась дальше. Жухлая трава кусала и царапала щиколотки. Тут и там тропку пересекали змеистые корни деревьев, но Мятыш и тут умудрялся что-то такое подбирать с земли, рассматривать, прятать в карманы.
Хобот как-то рассказывал нам о собирательстве. То есть это давно было — аж до Древней Греции. Так вот, гены тех собирателей, несмотря на отдаленность событий, явно пробивались в нынешних поколениях. По крайней мере, Мятыш был точно стопроцентным побирушкой, всякие там щепки, камушки и прочие проволочки были предметом его буйных восторгов. А уж хламом вроде гвоздиков, винтиков и крышек от бутылок он готов был забивать закрома до отказа.
И все равно мне Мятыш нравился. Может, потому, что был он в нашей ватаге самым мелким. Шебутной, шустрый, горластый, но все равно мелкий. Ростиком мне по грудь, личико чуть припухшее — все равно как у ангелочка с картины. При этом на щеках ямочки симпатичные, кудряшки на лбу и еще за ушами. Такого бы на руки взять да погладить, только фиг позволит. Еще и кулаком двинет. Но все равно с Мятышем было весело. Потому и брали его повсюду. А не брали бы, сам увязался. И шагал, между прочим, где хотел. Разве что вперед не забегал. Скелетона юркий Мятыш тоже побаивался. Сейчас он шлепал за Викасиком, а сразу за ним шагали Дуст с Хомой и мы с Тошибой. Само собой, ничего интересного на земле уже не наблюдали. По той простой причине, что Мятыш подметал все. Либо набивал находками карманы, либо швырял куда подальше. Это у него вместо гранат было, он и взрывы изображал этаким пфуканьем.
— Буфф! Расчет уничтожен, тропа свободна, — бубнил он в невидимую рацию и подавал нам знак, что проход обезврежен. — Разведгруппа идет дальше…
В общем, мы шлепали за юрким разведчиком Мятышем, ну а за нами топал и пыхтел Кайман. Его и ставили всегда замыкающим, поскольку тихо ходить грузный Кайман не умел. Самый сильный и рослый в нашем Ковчеге — он был, как водится, и самым шумным, самым неповоротливым. Когда на второй день моего поселения в Ковчеге мы с ним подрались, я интуитивно понял, как нужно действовать. То есть я врезал ему по корпусу пару раз, а он стал замахиваться. Разумеется, я не стал дожидаться и бросился бежать. Мчался во все лопатки не оглядываясь и, только окольцевав здание Ковчега, вновь разглядел своего противника. Кайман нелепо двигал локтями и лениво шлепал ножищами по тротуару. Это он меня так догонял! Само собой, я подскочил сзади и навернул ему хорошего пендаля. Кайман с рыком развернулся, а я опять припустил вокруг Ковчега. Так вот мы и бегали взад-вперед, пока на крыльцо не вышли преподаватели и не прекратили этот цирк. А после, конечно, помирились.